просиживала у себя над переводом древних рукописей, привезенных отцом из
Грекоты.
Йорам опасался попусту, Эвайн не пыталась нарушить запрет Камбера и
проверять на опыте то, что удавалось прочесть. С тем, что заключалось в
манускриптах, не стоило шутить. Они об этом почти не говорили, но порой
после очередного рассказа Эвайн, который выслушивали трое мужчин, Камбер
засиживался до утра за неубранным столом. Выкладывал из кубиков преград все
новые фигуры между пустыми кубками и остатками еды и раздумывал.
Так наступило и миновало Рождество, потом Крещение. Им открывалось
новое знание, вокруг складывалась новая жизнь. Камбер и его семья все меньше
и меньше вспоминали о своем прошлом.
Элинор, регулярно извещавшая Эвайн о детях, оставшихся в Кэррори, между
прочим сообщила, что холода остудили энтузиазм паломников к могиле Камбера.
Остались несколько наиболее ретивых со своими молитвами и приношениями
записок. Все это было так далеко от столицы, от многообразия дел в Валорете.
Ну разве стоила внимания пустая могила в далекой провинции?
Вопрос, тем не менее, оставался и вновь напомнил о себе в начале
февраля, незадолго до отъезда Камбера в Грекоту, где он намеревался пробыть
месяц, до дня святого Пирана. За это время можно было проверить положение
дел в епархии, дать указания на весну и начало лета и лично исполнить то,
что не могло быть препоручено другим. В марте он должен был вернуться.
Король планировал заседание Весеннего Совета раньше обычного, так как Сайхир
Истмарчский выразил намерение лично провести переговоры. Для этого королю
нужен был его канцлер, безразлично, епископ он или нет.
Но морозным февральским утром епископ Грекотский все еще находился в
своих апартаментах в архиепископском дворце. Комнаты эти были куда более
просторными, чем те, что занимал, когда жил здесь еще настоятелем
михайлинцев. Он сидел перед большим, но довольно бестолковым камином,
развалясь на стуле и закрыв глаза. Голова была откинута назад, плечи накрыты
мохнатым полотенцем. Гьюэр закончил намыливать его лицо и теперь осторожно
водил бритвой по щекам, обросшим за ночь,-- эту обязанность он взял на себя
после посвящения Камбера.
Рядом с камином Йорам читал распорядок дня Камбера, опираясь рукой о
теплую каминную полку. Он распахнул свой меховой плащ, однако снимать не
стал, зная, что этот камин греет только на расстоянии вытянутой руки. Ему
вовсе не улыбалось застудить спину, не покидая дворца.
-- Итак, после мессы и завтрака с Энскомом у вас встреча с Его
Величеством и лордом Джебедия, примерно до полудня,-- объяснял Йорам.-- Я
переписал ваши вчерашние заметки, а Гьюэр сделал необходимые пометки на
карте, все подготовлено, если не пожелаете внести дополнений.
Камбер одобрительно хмыкнул, но не шелохнулся, опасаясь бритвы Гьюэра.
-- Сегодня же двор приглашен бароном Мердоком на оленью охоту,--
продолжал Йорам.-- По-моему, вчера барон выследил в лесу белого оленя и
хочет добыть его. И как раз, по совершенно случайному совпадению, жена и
сыновья подарили Мердоку пять пар гончих.
Последнее заявление Йорам произнес так же ровно и бесстрастно, но
что-то заставило Камбера открыть глаза и взглянуть на сына. Как он и
подозревал, лицо Йорама выражало нескрываемое презрение.
Мердок никогда не нравился Йораму. Откровенно говоря, Камберу тоже.
Мердок Картанский, отпрыск семьи людей из тех, что когда-то правили
Гвинеддом и лишились владений более века назад, когда первый из династии
Фестилов захватил трон. Предки Мердока использовали все средства для
восстановления своего влияния под властью дерини.
Мердок следовал фамильной традиции, а теперь перед ним открывались куда
более широкие перспективы. Почти три месяца назад он предстал перед Синилом
с петицией о возврате семейных владений, что король не замедлил сделать,
хотя пока не вернул ему титул графа, дающий наследственные права на эти
земли. Синил считал Мердока честным и преданным, сочувствовал невзгодам
барона, который однажды даже едва не стал членом того же религиозного
Ордена, что и Синил, по крайней мере так говорил сам Мердок.
-- Барон Мердок?-- пробурчал Камбер.-- Он и его компания, кажется,
всегда оказываются в гуще событий, не правда ли?
-- По-моему, не секрет, что Мердок добивается весьма важного и
незаслуженного места при дворе,-- ответил Йорам. приподнимая бровь.-- И
может получить его. Боюсь, наш король слишком легко поверил сказке о прежней
несправедливости и личине набожности.
С возмущенным фырканьем в адрес придворных льстецов вообще и барона
Мердока в частности Камбер дернулся, собираясь возразить, и заставил Гьюэра
поспешно отдернуть руку с бритвой. Он пожал плечами, извинился, снова
откинулся головой на спинку и вздохнул; молчаливый Гьюэр снова приступил к
делу. Камбер размышлял о карьеристе-бароне и о возможности завести с Синилом
разговор о нем, как вдруг нанял, что нынче утром Гьюэр необычайно замкнут.
Он складывал бритву и принялся вытирать лицо хозяина с совершенно
несвойственной резкостью.
Гьюэр начал причесывать его, Камбер сел повыше, стараясь незаметно
понаблюдать за юношей и проверить, не привиделась ли ему эта нервозность.
Должно быть, лицо выдало любопытство Камбера, потому что Гьюэр вдруг отвел
глаза и с еще большей неловкостью возился с его густыми медно-серыми
волосами. Закончив, он освободил плечи Камбера от полотенца и смахнул
воображаемые волоски с сутаны хозяина. Казалось, он намеренно избегает
взгляда Камбера.
-- Что-то случилось, Гьюэр? Сегодня ты какой-то расстроенный.
Гьюэр поспешно отвернулся, чтобы взять лиловую шелковую шапочку
епископа. Когда он опустил ее на седины, по его лицу уже ничего нельзя было
прочесть.
-- Ничего не случилось, ваша милость. А что?
-- Да так.
Камбер рассеянно повернулся, чтобы просунуть руки в рукава пурпурной
накидки, которую подавал Йорам. Глаза Гьюэра он снова увидел, принимая из
рук юноши нагрудный крест на золотой цепи. В них был испуг, почти
затравленное выражение. Камбер старался казаться как можно более мягким,
Гьюэр смотрел под ноги.
-- Ваша милость, вы правы, кое-что случилось...-- начал он робко.
-- Я так и думал,-- ласково произнес Камбер, садясь и приглашая Гьюэра
занять кресло справа от себя. Йорам отошел, вернулся к письменному столу и
начал перебирать манускрипты, чувствовалось, что и он следит за юношей.
Камбер не мог понять, почему Йораму тоже не по себе.
-- Хорошо,-- Камбер старался помочь Гьюэру.-- Ты хочешь рассказать мне
об этом?
-- Я... да, ваша милость,-- Гьюэр с трудом глотнул. Во рту у него
пересохло, а взгляд, обычно прямой и открытый, блуждал в поисках чего
угодно, лишь бы не останавливаться на ледяных глазах. Он не находил слов.
Камбер терпеливо ожидал, сцепив пальцы у груди,-- этого жеста Алистера
он уже не замечал, Каллен делался частью его самого.
Гьюэр глубоко вздохнул и поднял голову, решившись наконец-то посмотреть
в глаза благодетеля.
-- Ваша милость, я... я хотел только добра,-- пробормотал он, первые
слова прозвучали, и юноша поддался порыву откровенности.-- Строго говоря, вы
сами не можете его дать.-- Он замолчал, чтобы восстановить дыхание.-- Но я
надеюсь, что вы поможете. Его святейшество архиепископ очень ценит ваше
мнение.
-- Его святейшество имеет собственное мнение,-- осторожно произнес
Камбер, не догадываясь, куда клонит Гьюэр,-- хотя действительно иногда
спрашивает моего совета. Должен напомнить тебе, если ты попросил о чем-то и
получил отказ, то я и не смогу, и не должен вмешиваться.
-- О нет, ваша милость. Я еще не просил его. Я... по правде говоря,
боюсь подступиться к нему. Поэтому я пришел к вам. Если он посмеется...
-- Посмеется? Почему он должен смеяться над высказанной от чистого
сердца просьбой? Это касается веры.? Если так, могу сказать тебе, что
преподобный знает о твоем духовном развитии. Я рассказывал.
Гьюэр опустил глаза.
-- Ваша милость не знает всего. Боюсь, моя вера развивалась не совсем
так, как вы полагали, и не совсем могли бы меня одобрить. Одним словом, я
желал бы принять духовный сан, ваша милость.
-- И ты думал, что я не одобрю это?-- Камбер покачал головой.-- Гьюэр,
ты, верно, не понял смысла моих прежних слов. Я просто советовал тебе не
спешить давать обеты, навсегда меняющие твою жизнь. Если ты обрел свою
дорогу и тверд в выборе, я счастлив.
-- Правда?
-- Конечно. Рассказывай. Какой Орден ты выбрал?
-- Это... это только еще образующийся Орден, ваша милость,-- Гьюэр
боязливо поднял глаза.-- Прошу, не требуйте от меня многого. Я дал обет
сохранить тайну. Обещайте мне не настаивать.
-- Даю слово,-- согласился Камбер.-- Расскажи, что можешь.
Гьюэр глубоко вздохнул.
-- Мы хотим посвятить себя новому святому, ваша милость. Мы думаем
получить разрешение устроить его главный храм здесь, в соборе Валорета, а
собор епископов просить о его скорой канонизации. Существуют явные
свидетельства его чудес.
-- Новый святой?-- Камбер лишь поднял бровь, но мысленно содрогнулся.--
О каком святом ты говоришь? Мне неизвестно ни о каких чудесах, явленных в
последнее время.
Гьюэр склонил голову. Теперь, когда пришло время раскрыть карты, язык
не повиновался ему.
-- Ну, давай же. Не стесняйся,-- настаивал Камбер, все еще надеясь.--
Кто это?
-- Это... лорд Камбер, ваша милость.
ГЛАВА 20
Рабу же Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем,
учительным, незлобивым.
С кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к
познанию истины.
2 послание к Тимофею 2:24-25
Внутри все оборвалось. Йорам за спиной Гьюэра не скрывал своего
потрясения, почти ужаса.
Боже! Ему это не послышалось? Камбер? Гьюэр не мог иметь в виду его,
Камбера!
-- Ваша милость не может так изумляться,-- продолжал Гьюэр, приняв
оторопь Камбера за удивление.-- Вы, конечно, слышали о поклонении его праху
в Кэррори. С началом зимы паломничество уменьшилось, но каждый день с
момента его смерти пилигримы идут к нему на могилу в поисках заступничества
и благословения. Мы откроем там первый храм, если семья не воспротивится
признанию его святости. Прошу прощения, отец Йорам.
Он оглянулся на Йорама, бледного и потрясенного, стоявшего ухватившись
руками за стол, потом снова обратился к Камберу.
-- Но даже они не в силах отрицать его чудес, ваша милость,-- заключил
Гьюэр шепотом, но с вызовом.
Камбер проглотил дерзость, озабоченный следующим вопросом к Гьюэру,
который не мог не задать. Он не рискнул искать поддержку в глазах сына--
смятение, завладевшее им, могло вырваться из-под маски Алистера.
-- Ты сказал... чудес? Гьюэр торжественно кивнул.
-- Разве вы не помните, как я попал к вам в ночь его отпевания, после
того как вы нашли меня скорбящим возле гроба и привели к брату Йоханнесу? Я
говорил вам о моем сне... как он появился и попросил забыть печаль,
вернуться к жизни.
Это он прозвучало с такой силой, что мурашки побежали по спине Камбера.
Он взялся за голову, припоминая, что именно рассказывал Гьюэр в ту ночь. За
делами последних месяцев он совершенно позабыл о том случае и верил, что
юноша уж точно забыл-- с тех пор они между собой о вещем сне не вспоминали.
Называется утешил страдальца... И что теперь делать? -- Разве вы не
помните, ваша милость? Нерешительный голос Гьюэра прервал оцепенение, и
