выпьешь?
- Чуточку джина со швепсом. Достань там у меня из сумки...
Юлька разложила сосиски и капусту по тарелкам, я сотворил ей джин со
швепсом, и мы сели друг против друга.
- Жри, - сказала она. - Жри и, как говорят в Одессе, - слушай сюда. Я
резко меняю свой бизнес. Я создаю большое коммерческое предприятие. Сей-
час я подыскиваю солидного коопродуцента на Западе с реальным добротным
банковским счетом, а не какое-нибудь эмигрантское фуфло с липовыми кси-
вами. У меня накоплен огромный опыт общения с иностранными делашами. В
общей массе - они довольно скучные, но толковые ребята. И если вести се-
бя с ними расчетливо и осторожно, если юридически оговорить все еще, как
говорится, на берегу - с ними можно пускаться в плавание... Я могу и са-
ма, без всяких иностранных инвесторов открыть этот новый бизнес. В Моск-
ве есть банки, которые под мое дело дадут мне любые кредиты. Но если за
мной не будет стоять западная фирма - наши, при любой перемене ветра,
смогут меня прихлопнуть в одну секунду. Если же будет совместное предп-
риятие - наши еще сто раз почешут в затылке... Отчисления в живой валюте
не захочет терять никто! Скажу тебе больше: у меня уже есть даже помеще-
ние под офис и предприятие! И не одно, а два. Любое - на выбор!.. Это
стоило больших денег, но это уже есть. И помещения классные! Одно в Лав-
рушинском переулке напротив Третьяковской галереи. Это - ВААП. Всерос-
сийское агентство по авторским правам. Их должны вот-вот упразднить, по-
тому что наших писателей все равно уже никто не читает. А второе - зда-
ние Совпартактива при бывшем Замоскворецком райкоме партии. Там можно
будет вообще весь комплекс разместить плюс врачебный кабинет, массажный
салон, косметический, сауну с бассейном... И я, наверняка, заберу оба
эти помещения. В одном сделаю головное предприятие, в другом - филиал.
- Погоди, погоди, Юлька! Я ни черта не понимаю... Ты, что, собира-
ешься возглавить какой-то оздоровительный центр?
Юлька посмотрела на меня, как на полного идиота:
- Псих! Я собираюсь создать первый в России грандиозный международный
публичный дом!
- О, Боже... - я чуть не упал со стула.
- И только за свободно конвертируемую валюту! У меня будут работать
лучшие девки Москвы и Петербурга, отобранные по жесточайшему конкурсу! Я
буду приглашать на гастроли француженок, итальянок, японок... У меня бу-
дет ресторан, стриптиз, секс-шоу, эротический театр... Медицинский конт-
роль - не ниже профессора, доктора наук! Круглосуточно - дежурный сексо-
лог! Вооруженная охрана из настоящей милицейской спецслужбы "Метрополя",
"Космоса" и "Националя"!..
- А по улицам курьеры, курьеры, курьеры... - усмехнулся я.
- Дурак ты, Эдька, и уши у тебя холодные. Если бы ты знал, какие люди
сегодня стоят за этой моей идеей - ты бы ахнул! Я не хочу называть фами-
лии, но, поверь, их имена ты каждый день встречаешь в газетах и на теле-
видении, когда они сшибаются в непримиримой борьбе за власть. И пожалуй,
единственное, что их объединяет, что делает их партнерами, - это моя
идея! Может быть, хотя бы это сотрудничество когда-нибудь их примирит
окончательно, и наша страна, наконец, заживет по-человечески?!
Я подумал, что в ближайшие тридцать-сорок лет нашей стране вряд ли
что-нибудь поможет. Даже если покровителями и акционерами Юлькиного меж-
дународного публичного дома станут все бывшие члены Политбюро и секрета-
ри ЦК КПСС, сегодня называющиеся президентами независимых государств.
Наверное, нужно, чтобы пара поколений вымерли естественным образом, а
уж тогда - третье-четвертое, - освобожденные от всех наших сегодняшних
заморочек, может быть, действительно, начнут жить по-человечески. При-
чем, первые два поколения - ни в коем случае нельзя убивать! Они должны
сами состариться и умереть, состариться и умереть... А если их убивать -
нам на эту эволюцию и нескольких столетий не хватит.
А еще я подумал, что если я все-таки когда-нибудь начну составлять
список причин, заставивших меня уехать из этой страны, - я включу туда и
Юлькино Совместное Международно-Трахательное Предприятие, опекаемое
людьми, которые подставили того маленького ташкентского пацана под авто-
матную очередь...
Но я ничего этого Юльке не сказал.
Я просто встал из-за стола, поднял ее на руки, понес в комнату.
А она мне все шептала:
- Не уезжай, Эдинька... Не уезжай...
Я проснулся от голоса, усиленного динамиком:
- Внимание! Уважаемые пассажиры, через двадцать минут наш самолет
произведет посадку в аэропорту города Мюнхена. Просьба прекратить курить
и застегнуть привязные ремни. Температура в Мюнхене - плюс четырнадцать
градусов. При выходе из самолета, пожалуйста, не забывайте свою ручную
кладь. Командир корабля и экипаж прощаются с вами и благодарят за внима-
ние.
И то же самое - по-немецки.
- Ну, порррядок! - сказал мой сосед - толстомордый парень в кроссов-
ках и ярком тренировочном костюме, с удовольствием раскатывая букву "р"
в слове "порядок". - Теперь попьем настоящего пивка!.. Вы первый раз ле-
тите в Мюнхен?
- Первый, - ответил я.
Часть Третья
(очень коротенькая), рассказанная Автором, - о том, как мы с Катей
ходили в Ленбаххауз на выставку Габриеллы Мюнтер и Василия Кандинско-
го...
Эдик и Нартай были в тот день чем-то заняты, и Катя предложила мне
посмотреть эту выставку.
- Я уже была там один раз со своим приятелем, но мы там все время
ссорились, и я от злости уже почти ничего не помню, - сказала Катя. -
Помню только, что эта Мюнтер - потрясающая тетка!
Мы доехали на метро до К[cedilla]нигсплац, протопали совсем немного
пешком, и оказались на Луизенштрассе у Ленбаххауза.
- Можно было конечно дождаться халявы. В воскресенье здесь все музеи
- бесплатные, - сказала Катя. - Но в воскресенье мы вкалываем и... Пос-
тойте здесь. Я возьму билеты.
- Ну, уж дудки! - возразил я. - Ты еще будешь оплачивать мою интел-
лектуальную программу... Билеты беру я. Дедушка приглашает.
- Ладно, ладно, - рассмеялась Катя. - Чего это вы вдруг раскокетнича-
лись? "Дедушка"! Вы что думаете, я не заметила, как вы только что разг-
лядывали вон ту американку? Настоящие дедушки таким живым глазом на баб
не смотрят.
- Польщен, спасибо, и закрыли тему, - сказал я. - Как попросить два
билета?
- Скажите просто: "Цвай картен, битте".
Я заплатил шестнадцать марок, получил "цвай картен", и мы с Катей
пошли смотреть картины Мюнтер и Кандинского.
Катя быстро устала и, виновато глядя на меня, все чаще и чаще приса-
живалась в тех залах, где были диванчики для отдыха.
- А из-за чего вы ссорились здесь со своим приятелем? - спросил я.
- Пыталась ему доказать, что не Кандинский сделал Мюнтер, а Мюнтер -
Кандинского. Сами посмотрите - насколько она сильнее и самостоя-
тельней!..
В отличие от Катиного приятеля, мне совсем не хотелось с ней ссо-
риться. Да и в живописи я разбирался не бог весть как, поэтому решил из-
менить тему разговора:
- Катя, ты есть хочешь?
Она удивленно вскинула на меня глаза:
- Хочу. А вы?
- Как семеро волков. Так говорит Нартай?
- Генау! - подтвердила Катя. - Точно!
Неподалеку от выставки, в итальянском ресторанчике "У Марио" нам по-
дали по полуметровой пицце с ветчиной, шампиньонами и сыром. Я пил пиво,
Катя - минеральную воду.
- В последнее время я стала быстро уставать, - сказала Катя. - И есть
постоянно хочется... Но мне одна знакомая тетка сказала, что потом это
пройдет. А сейчас, в моем положении - это нормально.
- В каком "положении"? - не понял я.
- В том самом. На четвертом месяце. Или уже пятый?.. Ни фига не пом-
ню.
- О, Господи... - только и смог сказать я.
- Все будет хорошо! - ободряюще улыбнулась мне Катя. - Вы знаете, та-
кую огромную пиццу я в жизни не видела. Вообще-то, мы немножко поторопи-
лись. Тут рядом есть одна очень приличная забегаловка. Там, наверняка,
раза в три дешевле.
- Плюнь, - сказал я. - Расскажи мне лучше, как ты попала сюда, в Мюн-
хен.
Она задумалась, ковыряя вилкой остывшую пиццу. Потом подняла на меня
глаза и спросила:
- А можно я начну почти с конца?..
Часть Четвертая,
рассказанная Катей Гуревич, - о том, как она была вынуждена уйти от
мамы, а потом поссорилась с папой. Но, помирившись с ним, покинула и
его...
... И тут он мне как дал по физиономии!.. Я кувыркнулась и чуть на
заднице в коридор не выехала! Вот это да!.. Откуда у него и силы-то взя-
лись?! Такой худенький, пугливый, интеллигентный...
- Дурак!!! - завопила я от неожиданности и боли.
Первый раз в жизни я крикнула ему - "дурак". Но я ничего не могла с
собой поделать - в левом ухе звон, как с колокольни, щека огнем горит,
обидно до смерти!..
- Правильно!.. Правильно, папочка! Бей своих, чтоб чужие боялись,
да?! - ору я ему, а сама вижу, что на глазах у него слезы, руки трясут-
ся, и он вот-вот рухнет передо мной на колени и начнет меня облизывать и
просить прощения.
И тогда, чтобы этого не произошло, чтобы я сама не рассоплилась и не
простила его, я сознательно распаляю в себе злобную обиду и задавливаю
нарастающую жалость к нему:
- Ты же ничтожество! Бездарность!.. Тебя хватило только на то, чтобы
защитить диссертацию и уехать в Израиль!.. Кому ты нужен здесь?! Ты же
сгниешь в этой идиотской Беэр-Шеве! Тебе на роду написано раз в неделю
мыть полы в синагоге за сто пятьдесят шекелей в месяц! Ты, кандидат сво-
их кретинских наук!..
Папа смотрел на меня широко раскрытыми от ужаса глазами, протягивал
ко мне трясущиеся руки и тупо, на одной ноте, бормотал:
- Катенька... Что ты говоришь, Катенька?!..
Господи! Боже мой!.. Что же я, действительно-то, говорю? Да как у ме-
ня язык поворачивается?! И по морде он мне дал - абсолютно справедливо.
Нечего мне было кричать ему: "Алкоголик! Импотент! Правильно, что мама
послала тебя подальше!" Ну, что я за сука такая?! Это же мой отец!
Единственный в мире близкий мне человек... Тем более что в истории с ма-
мой папа вел себя, как ангел.
История примитивная, банальная. Но когда она коснулась меня, когда я
невольно стала ее участником, я напрочь забыла о том, что мне уже давно
известны десятки таких историй. Мне вдруг стало казаться, что наша исто-
рия - уникальна, и ни с кем, никогда, ничего подобного не происходило.
Мама - красивая, сексапильная баба с редкостно хорошей фигурой для
своего сороковника и без явных внешних признаков еврейства, что в Рос-
сии, как известно, немаловажно. Поэтому мама - главный администратор са-
мого большого кинотеатра на Невском проспекте в Ленинграде.
Папа - милый, слегка замухрышистый еврей-технарь с неуемной тягой к
разговорам об искусстве и претензиями на глубокое понимание во всех его
областях. Поэтому папа до сорока пяти лет - младший научный сотрудник
какой-то исследовательской шараги, без каких-либо перспектив на повыше-
ние в должности и окладе.
Я с детства очень прилично играю на гитаре (папа заставил!) и неплохо
пою.
- Еврейский ребенок, поющий старинные русские романсы с грузинским
акцентом, - это что-то невероятное! Гиньоль какой-то... - сказал папа,
когда впервые услышал меня со сцены на нашем школьном выпускном вечере.
Вероятно, мама перепутала "гиньоль" с "гениальностью" и приняла эту
фразу как руководство к действию: тут же через своих блатных знакомых
устроила меня в Институт культуры.
Там, в течение полутора лет, я очень неплохо себя чувствовала. А бла-
годаря гитаре и Нани Брегвадзе стала достаточно популярна и любима луч-
шими представителями мужской половины этого института. Не скрою, многим
из них с удовольствием отвечала чувством на чувство, как говорится, на
всю катушку...
Пока не произошла эта сволочная история, из-за которой мы с папой,
