Какое-то время он терпеливо наблюдал за тем, как я пытаюсь попасть
ключом в замочную скважину, а затем решительно отобрал у меня ключ и
сделал это сам.
Только убедившись в том, что я плотно сижу в кресле и улыбаюсь ему
бессмысленно и приветливо, портье пожелал мне спокойной ночи и ушел, ти-
хо притворив за собой дверь.
В кресле я подремал минут десять, а потом проснулся. Сна - ни в одном
глазу!
Мало того, меня обуяла жажда немедленной творческой деятельности. Я
придвинул кресло к туалетному столику, разложил перед собой сценарий. Я
решил, что именно сейчас, когда я пьян и раскован, когда во мне резко
притуплено излишне бережливое отношение к тому сценарному эпизоду, кото-
рый необходимо безжалостно сократить, я сумею отыскать наиболее безбо-
лезненный и элегантный способ кастрировать свое детище так, чтобы оно
хотя бы внешне сохранило вид мужественный и бравый.
Для начала операции нужно было найти очки и шариковую ручку. Не сту-
чать же на пишущей машинке глубокой ночью!
Но для того, чтобы найти очки и ручку, мне самому необходимо было чу-
точку протрезветь. Буквально самую малость.
Я выполз из кресла, доскребся до туалета, и старым, проверенным спо-
собом облегчил себе поиски очков и моего любимого "паркера".
Почистил зубы, умылся холодной водой и сел за сценарий.
Тэк-с... Ну-ка, ну-ка, где у нас эта сцена приезда немецкого инженера
к русскому царю?.. Ага!.. Вот она...
Ну какого черта они со своими камерами, актерами и осветительными
приборами полезли в этот дорогостоящий, чисто баварский интерьер?! Кли-
нические идиоты! Согласились бы снимать русские эпизоды в России, о чем
я их умолял еще в прошлый свой приезд, - и липы не было бы, и обошлось
бы им это раз в десять дешевле!..
Наши сейчас за валюту, как говорит Нартай, на уши встанут и еще хвос-
том помахивать будут! Плати свободноконвертируемую, и снимай хоть в Зим-
нем дворце, хоть в Грановитых палатах!..
А я теперь должен перелопачивать хорошо написанный эпизод. Делать из
него какой-то информационный огрызок...
Да, я - профессионал. Да, я делал такое сотни раз в своей жизни. Я
переписывал диалоги прямо на съемочной площадке, я вносил поправки в уже
отснятый материал при озвучании, когда недреманное око цензуры углядыва-
ло в моих текстах некоторое "сомнительное" вольтерьянство, а потом бе-
зуспешно пытался доказать бдительной редактуре Госкино СССР, что ничего
плохого про Советскую власть сказать не хотел! Что я не меньший защитник
и ревнитель нашей идеологии, чем они! В конце концов, я воевал за эту
страну! И кому, как не мне...
Ну, и так далее. Не менее постыдное, хитренькое и унизительное. А по-
том возвращался после таких обсуждений домой, на студию, и все равно -
переписывал, перепридумывал, сглаживал углы. Лишь бы спасти сценарий,
спасти фильм... Спасти себя.
Но это было тогда. Там. В то время...
Сейчас-то мы чихать хотели на всю идеологию. Сейчас важно, чтобы
спонсору понравилось. Вали, ребята, кто во что горазд! Побольше крови,
максимум голых титек и задниц, и обязательно пусть Он Ее употребит в
ванной или бассейне! И хорошо бы это снять из-под воды! Очень эффектно
может быть! О-о-очччень!!!
Я залез в сумку и вытащил теплую бутылку джина "Бефитер" и отначенное
от аэрофлотовского пайка яблочко.
Выпил, закусил и снова сел за свой сценарий.
И вдруг он мне так не понравился, таким показался скучненьким, ме-
леньким и никчемушненьким, что я чуть не заплакал.
Боже ты мой!.. Ну, кому сегодня нужно такое кино?! Кому может быть
интересной история полуторавековой давности, смахивающая на позавчераш-
ний день? Возможно, что позавчера это и было бы симпатичным и забавным,
но сегодня...
Я снова отхлебнул из бутылки "Бефитера" и откусил от мучнистого яб-
лочка.
А не пошли бы вы все с вашим кинематографом к такой-то маме?!
Как можно вообще серьезно думать о кино, всерьез сопереживать ка-
ким-то выдуманным персонажам, которых играют знакомые тебе актеры, когда
рядом с тобой, со своими настоящими судьбами существуют Эдик Петров,
Нартай Сапаргалиев, Катя Гуревич, старики Китцингеры, Джеффри Келли, по-
лицейские и рыбаки Зергельхуберы и бывшие искалеченные горнолыжники...
Когда в мире есть реальный "Китцингер-хоф", в двух километрах от ко-
торого еще совсем недавно горел дом югославских беженцев!
А вокруг него бесновались молодые бритоголовые нацисты - сытые, глу-
пые и жестокие мальчишки, жаждущие крови только потому, что никогда не
видели настоящей войны.
Вот о чем писать надо.
Писать коротко, сухо, ибо сама экстремальность происходившего и мгно-
венные смены ситуаций не предполагали ни логического хода развития собы-
тий, ни пространных эффектно-художественных описаний.
Может быть, так:
...Новенький, трехэтажный вонхайм, собранный из готовых жилых блоков
контейнерного типа, давший кров и приют ста десяти беженцам из Югосла-
вии, горел темным, малиновым дымным пламенем.
Звонко лопались раскаленные оконные стекла. И тогда наружу, на стены
дома выплескивался светло-рыжий огонь, и его отсвет истерически плясал
на окнах соседних домов, на крышах автомобилей, на лицах людей...
- Вон!!! Долой!.. Ра-ус! Ра-ус! Ра-ус!.. - скандировали несколько де-
сятков бритоголовых парней.
Лица почти у всех были закрыты шарфами и платками, словно паранджой.
Они угрожающе размахивали факелами, дубинками, цепями, нунчаками и нико-
го не подпускали к горящему дому.
Двое из них держали древки красных знамен, на одном из которых полос-
калась черная свастика в белом круге, а на втором - тоже в белом круге -
эсэсовская символика.
Точно такая же символика красовалась на борту огромного черного авто-
буса, стоящего поодаль. Именно на этом автобусе нацисты прибыли сюда для
совершения своей акции.
Из окон полыхающего дома летели наспех собранные узлы, сумки, старые
чемоданы. Они разбивались о землю, рассыпались, и оттуда разлеталось не-
мудрящее, нищенское барахлишко - от мятого алюминиевого кофейника до
стоптанных дамских туфелек.
- Вон из нашей Германии!!! - ревели бритоголовые. - Германия - только
для немцев!.. Раус!!!
Горела перевернутая полицейская машина. Догорал местный небольшой ав-
тобусик, не успевший закончить свой последний вечерний рейс от электрич-
ки до озера.
Местная пожарная машина стояла без действия, без движения. Она была
блокирована нацистами.
Страшно кричали югославские женщины. Плакали испуганные дети.
Восьмидесятилетний серб ползал на коленях перед парнями, вооруженными
бутылками с горючей смесью, - умолял пощадить детей.
Двух молоденьких полицейских вытащили из горящей перевернутой машины,
бросили на землю, били ногами.
В луже крови валялся здоровенный сорокалетний немец - хаузляйтер го-
рящего вонхайма...
Примчалась еще одна машина с полицией. Ее просто перевернули - наки-
нулись, как стая бешеных волков. Выволокли оттуда троих полицейских,
отшвырнули в сторону.
Один из них, совсем еще мальчишка, - окровавленный, с перебитой левой
рукой, вытащил пистолет, выстрелил в воздух для острастки. Но никого не
напугал, а тут же был сбит с ног и погребен под грудой разъяренных бри-
тоголовых.
В окнах горящего дома метались в дикой панике люди с детьми на руках.
Кричали, просили выпустить их, спасти...
Одна девушка отчаялась и выпрыгнула из окна второго этажа. Но так и
осталась лежать на цементных плитах у самого входа в вонхайм.
Напротив входа в осажденный дом рос огромный вековой каштан. Перед
началом возведения дома, строители пожалели это старое дерево и оставили
его жить на радость будущим обитателям вонхайма.
Сейчас на этом дереве, в его ветвях сидели двое парней со спортивными
винтовками. Каждый раз, когда кто-то пытался выскочить из дверей дома -
с дерева раздавался выстрел.
Не в человека - в дверь. Но этого было достаточно, чтобы дверь момен-
тально захлопнулась, и человек оставался в горящем доме.
И вдруг, вся эта трагическая какофония звуков - выстрелы из ветвей
старого каштана, треск горящего дома, крики женщин, плач детей и вопли
нацистов - буквально потонули в истошном лае полицейской сирены жел-
то-зеленого "БМВ" Клауса Зергельхубера и грохоте танкового двигателя ме-
ханика-водителя Нартая Сапаргалиева и башенного заряжающего Петера Кит-
цингера.
Т-62 и "БМВ" подлетели к вонхайму с двух сторон одновременно. Распах-
нулись все четыре дверцы автомобиля и из машины выскочили Уве с колом
наперевес, Клаус, Руди и Джефф.
А танк без всякого предупреждения хлестнул оглушительной очередью из
крупнокалиберного зенитного пулемета поверх бритых голов. На какое-то
мгновение все застыло, как на фотографии...
И тогда из танка, по "громкой связи" прозвучал голос Петера:
- Всем стоять!!! Не двигаться!!! Кто шевельнется - по земле разма-
жу!... - и для убедительности Петер добавил по-русски: - На хуй!
- Эдька! - раздался голос Нартая из танка. - На третьем этаже люди
горят!!! Бери Джеффа и по пожарной лестнице наверх, через чердак! Мы
прикроем!..
Джефф и Эдик рванулись к торцу дома, к пожарной лестнице.
Первое ошеломление среди нацистов прошло, и фотография, к сожалению,
ожила.
Они бросились сразу и на Джеффа с Эдиком, и на Руди с Уве Зергельху-
бером.
Несмотря на свою хромоту Руди орудовал кулаками, как заправский ку-
лачный боец, а Уве укладывал своим колом одного нациста за другим.
Эдик и Джефф все-таки прорвались к пожарной лестнице и быстро полезли
наверх, к открытому чердачному окну. У Джеффа под глазом уже расплывался
огромный синяк, у Эдика лилась кровь из рассеченной губы.
Клаус свалил двоих крепеньких юнцов и вместе с отцом и Руди бросился
на выручку к пожарным. Те увидели, что к ним подоспела помощь, воодуше-
вились, очнулись от сковывавшего их страха и тоже вступили в бой!..
Танк застопорил одну гусеницу и стал поворачиваться на одном месте,
грозно поводя пушкой. Луч фары на башне выхватывал из темноты искаженные
страхом и ненавистью лица нацистов.
- Не подпускать их к дому!!! - кричал главарь. - И никого не выпус-
кать из дома!..
- Разворачивайте шланги, мудаки!.. - гремел голос Нартая из танка. -
Скажи им по-своему, дядя Петя!
Мешая родную немецкую речь с российским матом, Петер заорал по "гром-
кой" танковой связи:
- Пожарные!!! Мать вашу так-перетак, в рот вам... - тут он забыл, как
это говорится дальше и перешел на чистый немецкий: - Давайте воду!!! Од-
ним шлангом на дом, вторым - по этим свиньям собачьим!
На мгновение Клаусу, Уве и Руди вместе с пожарными удалось отшвырнуть
нацистов от пожарной машины. Но этого хватило, чтобы заработали двигате-
ли насосов, и две тугие, мощные струи, наконец, вырвались из брандспой-
тов!
Задыхаясь в дыму, изнемогая от нестерпимого жара, Эдик и Джефф проб-
рались по горящему чердаку к внутренней лестнице, спустились и оказались
в коридоре третьего этажа. Где-то рядом стонала женщина, обессиленно
скулил детский голосок...
Из коридора несся животный старческий крик:
- Ратуйте!.. Ратуйте!.. Ратуйте-е-е!!!
Однако, когда Джефф и Эдик, обожженные, надрывно кашляющие, в тлеющей
одежде, почти теряя сознание, попытались вытащить из дома двух маленьких
детей, старуху и молодую женщину и распахнули дверь на свежий воздух, с
дерева сразу раздалось несколько выстрелов...
Увидев, что дверь дома захлопнулась и Джефф с Эдиком не могут вывести
людей из горящего дома и через полторы-две минуты они все вместе заживо
сгорят в этом несчастном вонхайме, танк Т-62 мгновенно оказался у дере-
ва.
Его орудийная башня медленно повернулась и отвела ствол пушки в сто-
рону. А затем быстро развернулась в обратном направлении и пушкой, слов-
но гигантской дубиной, со страшной силой ударила по вековому каштану!..
Сквозь увядшую листву, обламывая на своем пути ветки, с дерева на
