информация, что в Мюнхен прибыли представители северных нацистских груп-
пировок и ведут свою вонючую пропаганду среди наших идиотов.
Смотрит так виновато на Катьку, на Нартайчика, на меня и говорит:
- Может, посидите недельку в "Китцингер-хофе"? Не будете мотаться в
Мюнхен? Мало ли что... А когда напряжение спадет, я вам первым скажу об
этом. Хорошо? Здесь у нас тоже, конечно, не безопасно... Нас очень вол-
нует новый вонхайм у нашей станции С-банн...
- У станции? - удивились мы. - Где это? Мы давно на электричке не ез-
дили. Как машину купили...
- Его только две недели как построили на месте бывшего фломаркта. И
уже заселили беженцами из Югославии. А там - одни старики, женщины и де-
ти... Сто десять человек. И от "Китцингер-хофа" это всего два километра.
Мало ли что наци в голову придет?..
Нартай дергает меня сзади за рубашку, шипит в ухо:
- Ну, что, миротворец сраный? Пацифист хренов!.. Дождался?! Так и бу-
дем сидеть, дерьма в рот набравши?!
А я уже и не слышу его.
У меня в глазах - слепящее ферганское солнце...
...автоматная очередь по ушам хлещет...
...и тот узбечонок с ракетницей, ползущий в пыли по собственным кро-
вавым кишкам...
Господи, думаю, да что же это?! Да куда же от этого спрятаться?! Ну,
есть хоть какой-нибудь тихий уголок в этом чудовищном мире?..
Потом слышу Клаус говорит:
- Половина этих страстей подогревается со стороны. Отвлечь немецкую
полицию на беспорядки, а самим в это время делать свой бизнес. Наркоти-
ки, автомобили, оружие, сигареты... И вроде бы это дело рук румынс-
ко-чешской и, извините, ребята, русско-польской мафии. Наши подонки
прекрасно работают в контакте с вашими. Несмотря на основной нацистский
лозунг - "Германия - только для немцев!".
И в это время в кармане у Петера раздался телефонный звонок.
Мы еще в первых числах октября с Катькой и Нартаем сбросились по сто
марок и к семидесятилетию Петера, к шестому октября - ко дню его рожде-
ния, купили ему в подарок радиотелефон.
А то, мало ли, - он в коровнике, или в загоне для оленей, или колбасу
свою делает, или на тракторе где-то неподалеку от дома шурует, - а ему
звонят! И обычный телефон, который в доме, он, конечно, не слышит.
Вот мы ему и подарили классный радиотелефон со складной трубкой. Ее
можно запросто в верхнем кармане куртки носить - такая она небольшая,
плоская и удобная.
Этот телефон в обычном магазине не меньше тысячи марок стоит! А Нар-
тай как-то случайно познакомился с одним старым семипалатинским казахом,
который тут, в Мюнхене, уже лет сорок пять ошивается - из бывшего му-
сульманского корпуса СС.
Казах оказался хозяином небольшого радиомагазинчика у Хауптбанхофа. В
таких магазинчиках все раза в полтора дешевле... Так после того, как
Нартай с ним потрепался по-казахски, бывший эсэсовец нам еще процентов
тридцать скинул. Нам телефон обошелся всего в двести восемьдесят ма-
рок...
И наш старый Петруша так влюбился в этот телефон, что теперь ни на
секунду с ним не расстается. Вот этот телефон у него в кармане и зазво-
нил.
Петер вытаскивает трубку, раскладывает ее, и отвечает, как обычно:
- Китцингер. Я-а! Битте...
Слушает, что ему там в трубке говорят, смотрит в упор на Катьку и
кричит:
- О, шайзе!.. Момент! Момент маль, еби твою мать!!! Катя!.. Это те-
бя!.. Америка.
И протягивает Катьке трубку. Катька вцепляется в нее двумя руками и
орет благим матом на весь "Китцингер-хоф":
- Да! Да!.. Слушаю!!! - И вдруг совсем-совсем тихо говорит: - Это ты,
Джефф?..
Часть Двадцать Третья,
рассказанная Автором, - о том, как он лишний раз убедился, что даже
хорошо придуманное кино не идет ни в какое сравнение с реальной
жизнью...
Несколько "доппель-"Пейсаховок" сделали свое черное дело, но уже к
пяти часам вечера я был почти трезв и, как мне казалось, совершенно го-
тов к знакомству с режиссером и просмотру отснятого материала.
И в этот вечер мне все положительно нравилось!
И молодой долговязый режиссер в джинсах, с дорогой кубинской сигарой,
чуточку провинциально играющий в Голливуд... И то, что он успел снять. И
превосходный актер какого-то гамбургского театра, исполняющий роль не-
мецкого инженера в далекой царской России... И современные ухоженные
германские пейзажи, выдаваемые за русские просторы прошлого века...
И крохотный просмотровый зальчик. И то, что в этом зальчике не было
президента киностудии...
И даже то, что его помощник перед просмотром вручил мне конверт с
"тагесгельд" и шепотом извинился за то, что в связи с запуском моего
сценария в производство, для фирмы наступили трудные времена и я буду
получать не пятьдесят две марки в сутки, как в прошлый приезд, а только
сорок пять... Оттого, дескать, и отельчик - не "Розенгартен".
Даже это не смогло испортить мне настроения!
Может быть, сказалось благотворное и сказочное действие старой ев-
рейской шестидесятиградусной "Пейсаховки", помогающей евреям, несмотря
ни на что, сохранять неистребимый оптимизм, оставаться ироничными и та-
лантливыми, умеющими на пустом месте нафантазировать себе рай и выжить в
кошмарном, реальном аду.
Наверное, мне давно надо было начать пить "Пейсаховку".
Да, где ее у нас в России достанешь? У нас и евреев-то почти не оста-
лось. Только и слышно - уехал, уехал, уехал...
- Каждый час аренды интерьера, в котором мы будем снимать эпизод при-
езда нашего героя к царю, стоит огромных денег! Поэтому нам надо его
сократить до минимума. Но для этого мне будет необходима новая монтажная
связочка к следующей сцене, - сказал мне режиссер при помощи верного
толстого Виктора.
О, сколько раз в жизни я это слышал!.. И как мне не хотелось кромсать
один из лучших эпизодов сценария, а потом еще и подбирать этому мутанту
монтажные костыли.
- Нет проблем! - тем не менее легко ответил я.
- Тогда давайте еще раз посмотрим последний ролик, - предложил режис-
сер. - Или вы хотите сразу начать разговор по эпизоду?
- Нет, нет... Витенька, переведи ему, что я с удовольствием посмотрю
еще раз последний ролик! - поторопился ответить я.
А потом по рабской привычке понизил голос и тихо спросил у Виктора:
- У вас здесь немножко выпить негде? Буфет какой-нибудь или...
- Здесь - нет, - тихо и с сожалением ответил мне Виктор. - Но после
просмотра запланирован ужин с президентом.
- Ага... Очень хорошо! Тогда скажи им - пусть гасят свет поскорее и
дают последний ролик на экран.
Джеффри Келли прилетел в Мюнхен на следующий день после звонка в
"Китцингер-хоф".
Было еще совсем тепло, и в аэропорту Катя встречала его в праздничном
просторном баварском платье старой Наташи Китцингер. Платье слегка скры-
вало достаточно заметный Катин живот, на котором уже месяц не сходились
ни одни джинсы.
Последнее время Катя даже на Мариенплац работала в этом платье. И
преуспевала, как никогда!
Хотя выглядело это, наверное, более, чем странно - стоит этакая, явно
беременная, красивая, молоденькая баварочка в бабушкином, абсолютно
фольклорном платье с жилеточкой и расшитым фартуком и поет русские ро-
мансы голосом грузинской певицы Нани Брегвадзе!
Похудевший и осунувшийся Джефф сначала даже не узнал Катю.
Он стоял со своей огромной сумкой в руке и растерянно оглядывался,
пока Катя не подошла к нему вплотную и не сказала:
- Джефф... Черт тебя подери, я тебя так долго ждала!..
Джефф охнул, выронил сумку, увидел Катины глаза, Катин живот, и осто-
рожно обнял ее.
Так они стояли долго-долго. А потом Джефф слегка отстранился вбок,
положил руку Кате на живот и тихо спросил:
- Это мое?
- Это - наше, - ответила Катя.
Джефф понравился Эдику еще в аэропорту. Нартаю - только ко второй по-
ловине дороги на "Китцингер-хоф".
В машине Катя с Джеффом сидели сзади. Эдик впереди - за рулем. Нартай
- рядом с ним, по-казахски поджав под себя скрещенные ноги. Он упрямо
смотрел только вперед и методично прикладывался к бутылочному горлышку
своего любимого "Аугустинер-гольд".
- Из писем Кати я про вас знаю все, - сказал Джефф Нартаю и Эдику.
Катя положила голову на широкое плечо Джеффа и промурлыкала:
- Еще бы... Я написала их, наверное, штук сто!
- Одиннадцать, - уточнил Джефф.
- И ты все их получил?! - поразился Эдик.
- Конечно, - сказал Джефф. - Мы всю корреспонденцию получали по дип-
ломатическим каналам нашего посольства в Москве.
- Но я же писала в Америку! - удивилась Катя.
- Но меня же в Америке не было! Одно письмо мне переслал Сэм Робинсон
- он сейчас в Калифорнии, преподает в Сан-Диего, два письма - моя мама,
а остальные письма уже автоматически пересылались мне в Россию. У нас
для этого существует специальная служба.
Нартай впервые повернулся назад, уставился на Джеффа злобными щелоч-
ками своих узких глаз:
- Так какого же... хрена ты не отвечал на эти письма, гад ползучий?!
- "Гад ползучий"... - с интересом повторил Джефф. - Это "змея", да?
- Хуже! - мрачно сказал Нартай. - Мы тут, понимаешь, нервничаем! Мож-
но сказать, на говно исходим, а он... Ну, кто ты после этого, раздолбай
американский?!!
- Так! - решительно сказал Джефф. - Потом ты мне все объяснишь - и
что такое "раздолбай", и как можно "исходить на говно". Для меня это
очень важно. Это как раз те языковые нюансы, которых мне очень не хвата-
ет. А сейчас я вам расскажу, что мне объяснил один наш сотрудник развед-
ки из Вашингтона, когда я сказал ему, что, судя по Катиным письмам, она
ни одного моего письма не получила... А с этим парнем мы когда-то служи-
ли в Монтрее. "Сколько ты послал писем из России в Германию?", - спросил
он. "Столько, сколько и получил - одиннадцать", - говорю я. - "Ты посы-
лал их через нашу службу?" - спросил этот парень. - "Нет, - говорю, - я
вас боялся. Я посылал все мои письма нормальной советской почтой". -
"Что-нибудь вкладывал в эти письма - фотографии, открытки?" - спрашивает
он. - "Нет, - говорю. - Ничего я не вкладывал, кроме ста долларов в каж-
дом письме"...
- О, Боже... - простонала Катя и даже зажмурилась.
Эдик захохотал так, что чуть было руль из рук не выпустил.
- Тебе сейчас объяснить, что такое "раздолбай", или ты подождешь до
"Китцингер-хофа"? - спросил Нартай.
- Как тебе удобнее, - вежливо ответил Джефф. - Но когда мы прилетели
уже в Вашингтон, этот парень из разведки показал мне копию письма из
Германии от моей тети. И очень долго меня расспрашивал о ней. Я сразу
созвонился и с Чикаго, и с Хьюстоном, и с Атлантик-Сити - со всеми тремя
моими тетями, - а они сказали, что никогда в Германии не были...
- Ладно, заткнись. - Нартай аккуратно обтер рукавом горлышко наполо-
вину опорожненной бутылки "Аугустинера", протянул ее назад Джеффу и бе-
запелляционно заявил: - Такого пива ты во всей своей Америке не найдешь.
Держи!
К этому времени "фольксваген-пассат" проехал ровно половину дороги до
"Китцингер-хофа".
В маленьком французском ресторанчике нас было четверо - глава кинос-
тудии, долговязый режиссер, Виктор и я.
- Что у вас там сейчас происходит в Москве? - спросил меня глава.
- Не знаю, - честно ответил я.
- Но хоть что-то стабилизировалось?!
- Понятия не имею.
- А как долго продлится такая неопределенность?
- Ну, откуда же мне знать?..
- Но вы все это время, с конца августа, были в Москве?
- Конечно.
- И так ничего и не поняли, что будет дальше?! - искренне удивился
он.
- Я и не старался понять.
Глава и режиссер переглянулись и уставились на меня, как на слабоум-
ного. Потом глава рассмеялся:
- Если бы я не читал ваши книги и не видел ваши фильмы, я подумал бы,
что вы агент КГБ, которому запрещено касаться этой темы.
- Одно другому не мешает, - сказал я. - Во всяком случае, у нас. А у
