час работаешь? Что сочиняешь? Чем в ближайшее время нас порадуешь?..
А я ни над чем не работал, ни черта не сочинял и не собирался никого
ничем радовать.
Несколько раз звонили знакомые режиссеры, говорили:
- Давай, тряхнем стариной! Ты напишешь, я поставлю. Сейчас все можно!
Ты даже не представляешь себе - какие открылись перспективы! Тут одно
совместное, не помню с кем, предприятие - миллионы дает!!! Они на чем-то
их заработали, а может, просто украли, и сейчас очень хотят вложить эти
деньги в кино. Они тебе только за сценарий заплатят больше, чем ты за
всю свою жизнь получил. И я буду в порядке... Они все оплачивают! И экс-
педицию, и съемочную технику, и актеров, и пленку... Когда я сказал, что
хорошо бы получить на картину валютный "Кодак" или на худой конец "Фуд-
жи" - они только спросили: "Сколько? Десять тысяч метров? Двадцать?
Тридцать?" Какая-то новая генерация, у которой нет проблем!.. Ты пом-
нишь, как надо было кровавыми слезами выплакивать каждые триста метров
"Кодака" у нашего ожиревшего Госкино?! А тут - пожалуйста!..
- На кой черт им наше кино? - недоумевал я. - Не проще ли, как это
делают сейчас все деловые люди - купить по дешевке десяток американских
картин двадцатилетней давности, пустить их в прокат и заработать тучу
денег, которых они никогда не соберут от нашего фильма?
- О, черт побери! - досадливо восклицали на том конце провода. - Они
и не собираются зарабатывать на нашем фильме! Они его, может быть, вооб-
ще на экраны не выпустят. Им важно "отмыть" свои деньги! Так сказать -
легализовать их... Чтобы потом, при случае, на вопрос - откуда у них
деньги, они всегда могли бы сказать, что это доход от фильма, который
они субсидировали. Нам-то с тобой что?! Ну, не впишем мы новую страницу
в историю отечественного кинематографа. Но хоть выживем как-то в этой
чудовищной ситуации. И учти, такие вещи надо решать как можно быстрее.
Потому что эти ребята очень скоро найдут другой способ для отстирывания
своих грязных миллионов, и мы окажемся не нужны никому. Наше кино поп-
росту умрет!.. Мы с тобой сейчас не имеем права упускать свой шанс! По-
думай! Умоляю, подумай...
- Хорошо, хорошо... - вяло отвечал я. - Обязательно подумаю.
- Для тебя как для сценариста сегодня вообще полная лафа! Ни цензуры,
ни художественных советов, ни нашей тоскливой студийной редактуры, ни
этих бандитских поправок Госкино! Сидят три милых, полуинтеллигентных
мальчика, которым на все наплевать и которым все нравится, и на каждый
твой чих отстегивают дикие деньги! Когда я назвал твою фамилию...
- Так они и фамилию мою знают!.. - польщенно хихикал я.
- Действительно, фамилию твою они не помнили, но я назвал им два тво-
их последних сценария, и они сказали: "Годится!" Сядь, старик, за машин-
ку, напиши для меня чего-нибудь этакого! С кровью! С сексом! С чем хо-
чешь!.. Ну что тебе стоит?
Тут я начинал искать пристойную причину закончить разговор.
Это "Ну что тебе стоит?" я слышал от режиссеров столько раз в своей
долгой киножизни, что одно время, когда был полон сил и тщеславия, даже
сумел привыкнуть к этой фразе и не обращать на нее внимания. А вот те-
перь, когда стал старше, когда сочинять стал намного медленнее и мучи-
тельнее, когда с каждым годом все меньше и меньше нравилось то, что я
делаю, эта фраза - "Ну что тебе стоит?" стала раздражать меня до черти-
ков.
- Хорошо, хорошо... - говорил я. - Подумаю. Подумаю и позвоню.
Но не звонил и не думал.
Потому что голова моя была занята Мюнхеном.
Вернее - Катей Гуревич, Эдиком Петровым и Нартаем Сапаргалиевым в
Мюнхене...
Думал я и о маленькой, толстенькой бывшей украинке, ныне истинно ба-
варской немке Наташе, о ее муже - громадном, могучем и легкомысленном
семидесятилетнем Петере, о сельском полицейском Клаусе Зербельхубере,
полюбившем беременную ленинградско-еврейскую девочку из Израиля, об отце
ее будущего ребенка - американском лейтенанте Джеффри Келли, о искале-
ченном бывшем горнолыжнике Руди Китцингере, о Николае Ивановиче - води-
теле электрокара с Волжского автомобильного завода, по пьянке оказавшем-
ся в эмиграции...
Я несколько раз дозванивался в Алма-Ату - к родителям Нартая, и его
мама не могла говорить со мной, потому что все время захлебывалась от
слез, а отец разговаривал странным, сдавленным голосом.
И я, по просьбе Нартая, выдумывал для них историю, что их сына коман-
дировали в Федеративную Республику Германии, в бундесвер - обучать пре-
мудростям артистического вождения танка немецких механиков-водителей. Но
пока это военная тайна, и Нартай все им сам расскажет, когда к Новому
году вернется домой... На что я рассчитывал - понятия не имею! Знал
только, что это была святая ложь.
А потом долго, по буквам диктовал им адрес "Китцингер-хофа", с вели-
чайшими муками объясняя, как пишется та или иная латинская буква.
Вечерами я садился за пишущую машинку и писал во все концы - Прези-
денту России, Президенту Казахстана, министру обороны, министру иност-
ранных дел...
Я подписывал эти письма всеми своими лауреатскими и другими званиями.
Я понимал, что сегодня моим званиям - цена три копейки в базарный день.
Сегодня все они - бывшие... Но и большие сегодняшние руководители, кото-
рым я писал, - тоже из бывших. Когда-то они сами раздавали нам эти зва-
ния по степени нужности и полезности, и может быть, прочтение моих титу-
лов хоть на секунду ностальгически вернет их память к сладким застойным
временам, когда им не надо было рядиться в тесные демократические одеж-
ды, когда они жили вольно и безнаказанно.
И поэтому я рассчитывал на их некоторое внимание к моим посланиям.
В одном из писем, уже не помню кому, я даже пошел на прямой шантаж. Я
пригрозил, что соберу иностранных журналистов, аккредитованных в Москве,
и устрою пресс-конференцию, где расскажу правду об исчезновении танка
Т-62 и его механика-водителя. А также, о реакции командования Западной
группы войск на это чрезвычайное происшествие.
Но потом я подумал, что и сегодня во власти этих людей не выпустить
меня к Рождеству в Германию, несмотря ни на какие мои прошлые звания и
многократную визу.
Я перетрусил и выбросил этот угрожающий абзац.
В отличие от Пентагона, который сразу ответил Нартаю на его липовое
письмо от имени европейской старенькой тети доблестного лейтенанта США,
на мои письма ответов не было.
Мои телефонные звонки разбивались об начальников отделов, об помощни-
ков заместителей, максимум - об самих заместителей.
Несмотря на адресную конкретность - пути моих писем проследить было
невозможно, и только однажды мне пришло роскошное извещение из секрета-
риата Президента Казахстана, в котором мне желали дальнейших творческих
побед и благодарили за "...внимательное отношение к воинам Советской Ар-
мии казахской национальности".
Попытки прозвониться в Германию, в "Китцингер-хоф", тоже не имели ус-
пеха. Вряд ли можно было бы назвать успешным мой единственный звонок,
прорвавшийся туда с невероятным трудом. Трубку в "Китцингер-хофе" поднял
Петер, и когда я назвал свое имя, он счастливо расхохотался и минут де-
сять что-то рассказывал мне по-немецки. Из его радостного монолога я ра-
зобрал только несколько слов - "Катя", "Наташа", "Эдик" и "Нартай". И
несколько русских матерных выражений, которые я и сам знал неплохо.
В начале промозглого и слякотного декабря я заехал в доживающее пос-
ледние дни Госкино бывшего СССР.
Милая, давно знакомая мне сотрудница Управления внешних сношений, с
которой лет пятнадцать тому назад у меня даже наклевывался веселый и не-
обременительный романчик, смоталась в Министерство иностранных дел и в
обмен на просьбу Госкино и вызов немецкой киностудии получила в мой пас-
порт роскошную печать, разрешающую мне выезд из моей страны сроком на
один месяц.
С момента моего первого - августовского - посещения Мюнхена цены на
самолетные билеты "Аэрофлота" подскочили втрое и теперь стоили какие-то
невообразимые тысячи рублей! Взятка же, необходимая для получения такого
билета, выросла ровно в пять раз и уже составляла почти половину офици-
альной стоимости билета.
Обновленная республика булыжными шагами топала по головам своих под-
данных в светлое рыночное будущее.
Моя приятельница дала в Германию факс с точным указанием числа и вре-
мени моего прилета в Мюнхен и на прощание тихо сказала:
- Боже мой... Как бы мне хотелось тоже улететь отсюда к чертовой ма-
тери! Хоть на всю жизнь, хоть на месяц, хоть на недельку...
Я промолчал и нежно погладил ее по седеющей голове. Пятнадцать лет
тому назад она была поразительно красива!
Возвращаясь домой, я заехал в валютный магазин гостиницы "Украина" и
за двадцать три доллара купил для Наташи Китцингер прелестно вышитое
большое украинское декоративное полотенце ручной работы. Так называемый
рушник. А для Петера, надеюсь, никогда не виданную и не питую им "Горил-
ку с перчиком".
Потом поставил машину в гараж, отнес рушник и "Горилку" домой и пеш-
ком отправился на Старый Арбат, благо он от моего дома совсем рядом -
только Бородинский мост перейти.
Там за пять немецких марок я приобрел внушительную матрешку с лицом
Горбачева и уже дома поместил "Горилку" для старого Петера в эту самую
матрешку. Да простит меня Михаил Сергеевич...
А наутро улетел в Мюнхен.
Часть Двадцать Вторая,
расказанная Автором, - о том, как он узнал, что не только в России,
но и во всем мире, после длительного застоя, в очень короткое время мо-
жет произойти много волнующих событий...
К моему неописуемому удивлению и, надо сказать, к великой радости, в
Мюнхенском аэропорту меня встретил Эдик Петров!
Мы бросились навстречу друг другу, обнялись, какое-то время стыдливо
промедлили, а потом по русскому обычаю трижды расцеловались.
- Черт возьми, Эдик! Вы кого-то провожаете?!
- Нет. Я вас встречаю. Давайте, давайте свой чемодан сюда! И сумку
давайте... А это что? Пишущая машинка? Ну, ее можете тащить сами...
Идемте, идемте! А то я там запарковался немножко через задницу - а это
тридцать марок штрафа!
Мы сели в "фольксваген-пассат" Эдика и быстро укатили от штрафного
места.
Навстречу нам мчался сухой, прохладный Мюнхен.
- Как Нартай, Катя?.. Как старики Китцингеры? - нетерпеливо спрашивал
я.
- Все в порядке, не волнуйтесь. Вам все кланяются. Я вам потом все,
все расскажу!.. Не торопитесь. В Москве снег?
- Нет. Слякоть...
- Тогда, в августе, мы за вас так переволновались! Все телевизионные
программы были забиты репортажами из Москвы - танки, самоходки, люди на
броню лезут!.. Баррикады! Кошмар какой-то! Евтушенко из этого Белого до-
ма выступает... Немцы по трем программам передают, австрийцы по двум...
Швейцарцы по своему каналу, французы по своему! Английское Би-Би-Си,
американское Си-эН-эН!.. Итальянцы на весь мир вопят - Горбачева уби-
ли!... Вроде бы даже списки деятелей культуры уже составлены - кого нуж-
но уничтожать в первую очередь, кого во вторую... Ребята - Катька с Нар-
тайчиком - все вас у того Белого дома высматривали. Режиссеров каких-то,
писателей видели, а вас так и не разглядели.
- Немудрено. Меня там не было, - сказал я. - Хотя все это происходило
в трех шагах от моего дома.
- Ну?! А я что им сказал?! Я так им и заявил с первого дня - не ищи-
те! Кто хоть один раз в своей жизни отвоевал... Ну, и так далее. Пра-
вильно?
- Наверное...
Я вдруг почувствовал себя таким старым и таким усталым, что даже не
сумел найти плавного перехода к другой теме. Я просто сказал:
- Эдик, а мы не могли бы заехать куда-нибудь выпить?
- Ну, конечно... - слегка растерялся Эдик. - Только я, к сожалению,
не смогу составить вам компанию. У меня вечером работа... Но посидеть с
