- У меня же тормоза хорошие...
- Слезай с велосипеда... - ровным голосом невозмутимой классной
руководительницы продолжала мать, глядя не на сына, а вниз, чтобы не
подвернуть ногу на своих каторжных колодках. - Это опасная, крутая тропа.
Дальше ты должен идти пешком...
Я понимал, как мальчишке хотелось съехать! Но он, видимо, очень любил
свою мать и был весьма дисциплинированным сыном. Он мучительно сопел,
снедаемый тайным желанием нарушить этот запрет и испытать себя на спуске,
который казался ему головокружительным цирковым аттракционом. Он горестно
вздыхал, с силой втягивая воздух, отчего его ребрышки сильнее обрисовывались
над трусиками, а после... Он начинал спускаться следом за молодой женщиной,
придерживая свой велосипедик одной рукой за раму.
Мелкие камешки, подымая сухую белую пыль, струйками сыпались из-под его
основательно раздолбанных кроссовок.
Меня, откровенно говоря, удивило, что в море он резвился свободно, как
дельфиненок, без излишнего присмотра со стороны своей мамы.
- А ты прилично плаваешь... - сказал я ему, когда мы оба отдыхали у
дальнего ограничительного буя.
- Мама разрешила заниматься плаванием, - доверительно сообщил он. - В
бассейне...
- Хорошо, что не фигурным катанием... - мрачно буркнул я. Мальчишка
хохотнул, отпустил руки и на мгновение скрылся под водой.
- Было дело? - догадался я.
- Она пыталась... Я устроил сидячую забастовку! - засиял мальчишка. Он
начинал мне нравиться больше и больше.
- У тебя что, нет отца? - осторожно спросил я. Он отвел в сторону глаза
и сразу повзрослел.
- Они с мамой разошлись... - тусклым голосом прошептал мальчик.
- Слушай... У меня есть идея! Давай сегодня после обеда, так... часов в
пять... совершенно случайно... встретимся на тропе. С велосипедом. Я тебя
подстрахую... Понимаешь? Совершенно случайно...
- Случайно? - он посмотрел на меня с лукавым любопытство и в его глазах
загорелись бесовские озорные огоньки. - Ну конечно же, только случайно!
- Ну, давай! - сказал я, когда мы встретились в назначенное время. -
Только сначала, для первого раза, не слишком разгоняйся. Прито маживай
пяткой и старайся не прямой ногой, сгибай ее в колене. Понял?
Я встал на тропе в единственном по-настоящему опасном месте, где над
тропой нависал скальный выступ, чтобы перехватить мальчишку в случае чего.
Махнул ему рукой - и он ринулся вниз.
Первый спуск, как того и следовало ожидать, оказался неудачным. В
крутом вираже мальчишка не удержался и с разгона вломился в заросли ежевики.
То, что он сначала с перепугу принял за кровь, пропахав на спине некоторое
расстояние в кустарнике, оказалось просто спелым ягодным соком...
- Ничего... В море отмоешь... - Утешил я его, помогая выбраться на
тропу, и полувопросительно добавил: - Давай снова?
Он кивнул, поцарапанный нос его отчаянно задрался вверх, - и мы начали
карабкаться туда, куда он нацелился - к повторному старту.
На втором спуске велосипед попал в коварный, заполненный гравием
желобчатый выем, колеса буксанули - и мальчишка довольно грамотно вылетел из
седла через голову. Замазав слюнями ссадины на локтях и к лене, он снова
упрямо полез вверх.
При новом лихом спуске - с ветерком, с воплем - "Орленок", словно
вздыбленный всадником мустанг, затормозил на узкой полоске галечного
пляжа...
Славный мальчишка был немножко, самую малость, напуган, но горд и
счастлив неописуемо.
Мы отмыли в море, как могли, наши боевые шрамы, выстирали запыленную
одежду и долго болтали, лежа на нагретых солнцем плоских к мешках.
Домой по тропе, которая уже не казалась такой крутой и опасной, мы
подымались вместе. Одной рукой я придерживал на плече заслуженного
"Орленка", а другой - обнимал узкие, но крепкие и горячие плечики. А потом
мальчишка улыбнулся и взял меня за руку своей твердой ладошкой. И мы пошли
дальше, держась за руки.
МАЛЬЧИК В МОРЕ
Для местных мальчишек море было не курортной экзотикой, а повседневным
бытом. В распахнутые окна их школы круглый год врывалось влажное дыхание
прибоя и неукротимый рев зимних штормов. С последнего школьного звонка и до
первого сентября они не носили рубашек, а их ноги не знали тяжелого плена
ботинок. По черноте и прочности их пятки могли соперничать с автомобильными
покрышками...
Правда, они не чурались работы, если в том назревала существенная
необходимость, - помогали матерям окуривать табак или обрабатывать и убирать
виноград, а иногда приторговывали на местном базарчике плодами садов и
огородов, - но все-таки их домом (чуть не сказал - родиной!) было море. Пока
не все море, а тот его благословенный, не тронутый курортной цивилизацией
уголок между замызганным общим пляжем с одной стороны и чинной
благопристойностью международного детского пионерлагеря с другой стороны.
Они проводили на берегу и в воде все свое время, разве что спали не на
волнах, а уходили под крышу. Откровенно говоря, я ничуть не удивился бы,
если у них - по великому закону естественного отбора - вдруг прорезались бы
жабры, а руки покрылись бы серебристой скумбриевой чешуей...
В их владения - дикую скалистую бухту - вела обрывистая, осыпающаяся
под ногами тропа, через колючие заросли можжевельника и терна. Берег так же
негостеприимно ощетинивался каменными завалами. Зато здесь не было ни
веревочных лееров, заплывать за которые строго воспрещается, ни чересчур
назойливых в заботе о вашей безопасности дежурных осводовских лодок. Здесь
можно было нырять вволю без боязни ткнуться головой в чей-нибудь обширный и
вялый живот, хозяин которого с поросячьим визгом шарахался от вас,
выпрыгивал из воды и потом с полчаса, не меньше, отдувался на берегу...
Даже в слабый ветер здесь гуляла между камнями шальная беспорядочная
волна. Короче говоря, сюда приходили только те, кто умел и любил плавать!
Местные мальчишки - некоронованные хозяева бухты - крикливо, словно
чайки, обсиживали два больших камня с плоскими вершинами в полусотне метров
от берега. Камни эти были почти неприступны. К ним можно было добраться либо
вплавь, либо по узкой подводной гряде, сложенной из скатанных валунов,
покрытых скользкой предательской тиной. А кому захочется ломать там ноги?
Я набрел на этот земной филиал заповедных райских кущ совершенно
случайно. Особенно хорошо было здесь в палящие безветренные полдни. Когда
прямые лучи беспощадного солнца придавливали к песку бездыханные тела
отдыхающих, а тени случайных прохожих, скуля от жары, прятались под подошвы
- здесь стоило только спустить с камня руку, как в твою соленую кровь
вливалась, словно диффундируя, прохлада древней морской воды - первобытной
земной крови...
Где-то к концу второй недели мальчишки привыкли ко мне. Сначала они
делали вид, что не обращают на меня никакого внимания, а потом молчаливо
приняли в свою компанию.
Это значило, что они перестали вопить: "Атас!" при моем приближении к
их становищу и не стесняясь обсуждали в моем присутствии свои нехитрые
мальчишеские тайны.
Им льстило, что я появлялся здесь в любую погоду с регулярностью
часового маятника, явно предпочитая их жесткие камни удобным шезлонгам и
цветным зонтикам городского пляжа.
Им нравилось, что я плаваю настоящим кролем. ("Дядь, а у вас какой
разряд? Я ж спорил - первый! Сила!")
А когда они выпытали, что я геолог и отпуск у меня - полярный,
конца-краю не видать, полгода! - и я купался даже в Северном Ледовитом
океане (был, действительно, однажды, на пари, такой случай...), их уважение
ко мне поднялось на недосягаемую высоту... Я стал своим - мужчина среди
мужчин - и они беспрекословно теснились, освобождая для меня дефицитные
сантиметры своего каменного лежбища...
Но в приезжем тощеньком мальчике, с завистью взиравшем на их шумное
отчаянное береговое братство, они упорно видели чужака.
Он носил выпуклые круглые очочки, дужки которых были стянуты сзади на
затылке обычной резинкой от трусов. Вообще-то он походил на испуганного
совенка, внезапно застигнутого слепящим дневным светом, но местные ребята,
может быть, никогда не видели лесных птиц.
Зато они, проперченные до черноты жгучим черноморским солнцем,
метко прозвали бледнолицего мальчугана за эти лупатые очки Бычок.
Есть в море такая забавная рыбка с огромной головой и вытаращенными в
постоянном удивлении глазами. Эти последние отпрыски средиземноморских
пиратов не брали, разумеется, его с собой в набеги к душным развалинам
генуэзской крепости, загадочно, как ласточкино гнездо, лепившимся над
смертельным обрывом.
- Еще осклизнешься, - втолковывали ему обладатели крепких и круглых,
как грецкий орех, бицепсов, - а потом тебя с камней соскребывать... Очень
это твоей маме надо?
Они презирали его и за суетливую манеру плавать.
Сами они без всплеска уходили в воду, задерживая дыхание чуть ли не на
минуту, и доставали с пятиметровой глубины больших - с тарелку - черных
крабов, не признавая никаких ластов и масок - пижонского, по их мнению,
снаряжения...
Потом они победоносно пекли на костре свою добычу и, вкусно
причмокивая, высасывали из закопченной скорлупы полусырое, пахнущее дымком,
пресное мясо.
- Во! - хвалили они. - Вкуснее всякого консерва!
А до Бычка - доносился только запах от их каннибальских пиршеств...
Твердые коричневые кончики крабьих клешней мальчишки обламывали,
вделывали в них с помощью сургуча проволочные ушки - и продавали на пляже
отдыхающим подоверчивее как сувенир - в качестве по рублю за штуку...
Однажды на базарчике я был свидетелем того, как Бычок силой
обстоятельств сделался невольным нарушителем заповеди "не послушествуй на
друга твоего свидетельства ложна", или, попроще, "не соври".
Пронырливый Санька Свищ - атаман по призванию и не флибустьер только в
силу определенных исторических условий - никак не мог всучить критически
настроенным курортникам свою продукцию.
- Не надо фантазировать, мальчик, - укоризненно говорила полная
брюнетка с золотыми обручами чуть поменьше хула-хупа в мочках ушей. - Это
все вредное влияние фильмов. Семен, да скажи же ему сам, что "морских
дьяволов" не бывает!
- Ну что вы мне мораль читаете! - кипятился Санька, и лицо его с белым
чубом, похожее на негатив, выражало святое негодование. - Да вот, хоть его
спросите! - гениально сымпровизировал он, указав на очкарика. - Он сын
профессора, из Москвы. Ну скажи, пожалуйста, этим темным людям, - обратился
он к Бычку елейным голосом, исподтишка показывая маленький, но ядовитый
кулачок, - есть в Черном море "морской дьявол" или нет?!
И Бычок смалодушничал. С отвращением ко лжи, внушенным ему с очень
ранних пор, он был вынужден кивнуть. Бычок проделал это нехитрое короткое
движение с трудом, судорожно и несчастно сглотнув при том, но тем не менее -
определенно. Чего не сделаешь ради мальчишеской солидарности! Сраженная
кивком головы такого интеллигентного на вид мальчика, солидная чета
ошеломленно протянула Саньке два рубля...
Тем не менее единственное, что мальчишки снисходительно позволяли Бычку
- это ловить рыбу на удочку рядом с ними среди нагромождения камней.
Каким-то звериным чутьем они были на все сто уверены, что он ничего не
поймает на свой купленный в столичном универмаге набор "Юный удильщик".
И действительно, даже неприхотливые зеленухи обходили его приманку!
Красный пластмассовый поплавок лениво покачивался на мелкой ряби.
