Клеменси подошла к окну и стояла там, глядя в сад. Я приблизился и
стал рядом с ней. Она чуть повернула голову в мою сторону.
- Слава Богу, все кончено, - произнесла Клеменси и, помолчав,
добавила с отвращением: - Какая все-таки нелепая комната!
- Вам не нравится?
- Я здесь задыхаюсь. Здесь всегда стоит запах полумертвых цветов и
пыли.
Наверное, Клеменси была не вполне справедлива к этой комнате, но я
понял, что она имеет в виду. Все дело определенно заключалось в
особенности интерьера.
Это была комната истинной женщины: экзотичная, кокетливо-нарядная,
надежно укрытая от порывов холодного ветра. Мужчина здесь не мог бы
чувствовать себя в своей тарелке. Среди этих пышных декораций невозможно
было расслабиться, читать газеты и курить трубку, беззаботно вытянув ноги.
Тем не менее я предпочел бы гостиную Магды пустым холодным комнатам
Клеменси наверху. То есть я вообще отдавал предпочтение роскошному будуару
перед анатомическим театром.
- Это же просто сцена с декорациями, - продолжала Клеменси,
оборачиваясь. - Подходящий интерьерчик для разыгрывания сцен в духе Магды
Леонидис. - Клеменси взглянула на меня: - Вы же, наверное, поняли, что
здесь сейчас происходило? Акт второй. Семейный совет. Его организовала
Магда без всякой в том необходимости. Говорить было не о чем, и нечего
было обсуждать. Постановка закончена.
В ее голосе не слышалось печали - скорей удовлетворение. Клеменси
поймала мой взгляд.
- О, неужели вы не поняли? - нетерпеливо спросила она. - Мы с мужем
с_в_о_б_о_д_н_ы_ - наконец-то свободны! Неужели вы не поняли: долгие годы
Роджер был несчастен - совершенно _н_е_с_ч_а_с_т_е_н_?! Его никогда не
тянуло к бизнесу. Он любит лошадей, коров и бесхитростную деревенскую
жизнь. Но он обожал своего отца - они все его обожали. Вот что неладно в
этом доме: слишком уж тут сильно чувство семьи. Не хочу сказать, будто
старик был тираном, который терзал и запугивал своих детей. Вовсе нет. Он
дал им деньги и свободу. Но он был им предан всей душой. А они были
преданы ему.
- Разве это плохо?
- Думаю, да. Когда дети вырастают, родители должны отойти в сторону,
вычеркнуть себя из их жизней, _з_а_с_т_а_в_и_т_ь_ их забыть себя.
- Заставить? Довольно крутая мера, вы не находите? Разве принуждение
не одинаково неприемлемо в любой форме?
- И если он не смог стать для своих детей _т_а_к_о_й_ личностью...
- Но ведь он _б_ы_л_ личностью, - заметил я.
- Да. И слишком сильной для Роджера. Роджер преклонялся перед отцом,
выполнял все его прихоти. Он хотел быть достойным сыном своего
замечательного отца. И не мог. Мистер Леонидис передал ему свою радость и
гордость - фирму по поставкам. И Роджер отчаянно пытался не ударить в
грязь лицом. Но у него нет никаких способностей к предпринимательству. В
деловых вопросах Роджер - скажем прямо! - просто дурак. И это разбивало
его сердце. Долгие годы бедняга страдал, видя, как дела фирмы неуклонно
катятся под гору, из кожи лез вон, пытаясь поправить положение. Он
постоянно носился с какими-то "блестящими" идеями и проектами, которые
всегда с треском проваливались... Это ужасно - из года в год осознавать
себя неудачником. Вы не представляете себе, как Роджер был несчастен все
это время! А я очень даже хорошо представляю. - Клеменси снова повернулась
ко мне: - И вы действительно могли предположить, что Роджер убил отца
из-за денег?! Ведь это просто... просто нелепо!
- Теперь я это понимаю, - смущенно признался я.
- Когда Роджер узнал, что фирма находится на грани банкротства, он
впервые за долгое время вздохнул облегченно. Да-да! Его волновала
единственно реакция отца - и больше ничего. И он с радостью и надеждой
глядел в наше с ним будущее. - Лицо женщины дрогнуло, и голос ее
смягчился.
- И куда вы собирались ехать?
- На Барбадос. Там недавно умерла моя дальняя родственница. Она
оставила мне крохотное поместье - о, действительно крохотное! Но по
крайней мере есть куда ехать. Пусть мы жили бы очень бедно, но
зарабатывать себе на хлеб мы всегда сумели бы. И там мы были бы одни,
вдали от всех Леонидисов... - Она вздохнула. - Роджер смешной. Он всю
жизнь беспокоится о том, что мне не хватает денег. Наверное,
леонидисовское отношение к богатству слишком глубоко засело в его
сознании. Мы с моим первым мужем жили очень бедно, и Роджер считает, что я
благородно приносила себя в жертву! И он не понимает - именно тогда я и
была счастлива, по-настоящему счастлива! И все же... я никогда не любила
Ричарда так сильно, как люблю Роджера.
Глаза Клеменси были полузакрыты. Я почти физически ощущал силу ее
сдержанной страсти.
Наконец она открыла глаза и посмотрела на меня:
- Так что, вы видите, я никогда никого не стала бы убивать из-за
денег. Я _н_е _л_ю_б_л_ю_ деньги.
И она имела ввиду именно то, что говорила. Клеменси Леонидис
относилась к тем редким людям, для которых деньги ничего не значат,
которые не любят роскошь, предпочитают ей суровую простоту обстановки и
подозрительно относятся ко всякого рода приобретениям.
Но все же для многих деньги хоть и не имеют ценности сами по себе, но
важны как средство, дающее силу и власть.
- Вы можете не желать денег для себя, - осторожно сказал я. - Но ведь
их можно вложить в важные и интересные предприятия - например, в научные
исследования.
Мне казалось, Клеменси должна быть фанатически предана науке, но она
ответила:
- Не думаю, что вложения капитала в науку приносят особую пользу.
Стоящие открытия обычно делаются по вдохновению энтузиастами, преданными
идее людьми. Дорогое оборудование и тщательная подготовка к экспериментам
не так эффективны, как вы полагаете. Вложенные в науку деньги попадают,
как правило, не в те руки.
- Вам не жаль будет бросать работу? Вы ведь не передумали ехать на
Барбадос?
- О, конечно, мы отправимся туда, как только полиция позволит нам это
сделать. Нет. Мне совсем не жаль бросать работу. Я ненавижу бездействие,
но на Барбадосе это мне не грозит. - И она добавила с тревогой: - О,
скорей бы все утряслось, чтобы мы могли спокойно уехать отсюда!
- Клеменси, а у вас есть какие-нибудь подозрения насчет личности
убийцы? - спросил я. - У вас наверняка должны быть какие-то догадки.
Клеменси искоса бросила на меня странный взгляд. Ее голос разом
потерял былую непринужденность и зазвучал напряженно и резко:
- Строить догадки - антинаучно. В данной ситуации ясно одно: самыми
очевидными подозреваемыми являются Бренда и Лоуренс.
- Значит, вы думаете, это их рук дело?
Клеменси пожала плечами.
Несколько мгновений мы стояли молча, словно прислушиваясь к чему-то,
потом Клеменси повернулась и вышла из гостиной, столкнувшись в дверях с
мисс де Хэвилэнд.
Эдит решительно направилась ко мне:
- Я бы хотела поговорить с вами.
В моей памяти всплыли слова отца. Было ли это?..
Но Эдит де Хэвилэнд продолжала:
- Надеюсь, у вас не сложилось ложного впечатления о Филипе. Его
бывает довольно трудно понять иногда. Он может показаться скрытным и
холодным, но это совсем не так. Просто такая манера поведения. И Филип
ничего не может с этим поделать.
- Да я и не думал... - начал было я.
Но старая леди не дала мне вставить слово.
- И сейчас... в этой истории с Роджером. Филип вовсе не скуп. Деньги
никогда не имели для него никакого значения. И он очень милый... и всегда
был очень милым... Просто его надо понять.
Я смотрел на старую леди, всем своим видом показывая, что я как раз и
есть тот, кто хочет его понять. Эдит де Хэвилэнд продолжала:
- Частично все происходит из-за того, что Филип - второй ребенок в
семье. Второму ребенку часто приходится трудней, чем первенцу. Понимаете,
Филип обожал отца. Конечно, все дети обожали Аристида, и он отвечал им
взаимностью. Но Роджером он особенно гордился и восхищался, потому что это
был старший сын - - и первый ребенок. И думаю, Филип всегда ощущал
предпочтение, отдаваемое старшему брату. Он замкнулся в себе. Погрузился в
книги, в историю и прочие занятия, не имеющие ничего общего с
повседневностью. Наверное, он страдал... Дети всегда страдают...
Старая леди помолчала и снова заговорила:
- В общем, я хочу сказать, Филип всегда страшно ревновал отца к
Роджеру. И едва ли сам осознавал это. И вряд ли банкротство старшего брата
тронуло Филипа так сильно, как должно было бы... О, ужасно говорить такие
вещи, но я уверена - Филип сам этого не понимает...
- Вы имеете в виду, что Филипа, скорей, радует неудача брата?
- Да, - сказала мисс де Хэвилэнд. - Именно это я и имею в виду. - И
добавила, слегка нахмурившись: - Меня очень расстроило, что он не сразу
предложил Роджеру помощь.
- А почему он должен предлагать ему помощь? - спросил я. - В конце
концов Роджер наломал дров. Он взрослый человек. Детей у него нет. Если бы
он был болен или слезно просил о помощи, конечно, семья помогла бы ему. Но
несомненно, Роджер просто предпочитает начать новую и совершенно
самостоятельную жизнь.
- О да! Его волнует только самочувствие Клеменси. А Клеменси -
абсолютно загадочное существо. Ей действительно нравится испытывать
неудобства и иметь в хозяйстве не больше одной чашки для чая. Вероятно,
это очень современно. У этой женщины нет чувства прошлого и нет чувства
красоты.
Старая леди разглядывала меня проницательными глазами.
- Это ужасное испытание для Софии, - продолжала она. - Мне жаль, что
ее молодость омрачена этой трагедией. Я, знаете ли, люблю их всех. Роджера
и Филипа... И внуков: Софию, Юстаса и Джозефину. Чудесные дети. Дети и
внуки моей сестры Марции. Да, я нежно люблю их... - Эдит помолчала и резко
добавила: - Но имейте в виду, подобное чувство граничит с
идолопоклонством.
Она решительно повернулась и вышла из гостиной. Мне показалось,
последним замечанием старая леди хотела что-то подчеркнуть - но я не мог
понять, что именно.
15
- Твоя комната готова, - сказала София.
Она стояла около меня и смотрела через окно в сад. Сад с
раскачивающимися на ветру полуобнаженными деревьями казался серым и
печальным.
- Какое запустение... - тихо произнесла София, угадав мои мысли.
В это время из-за живой изгороди со стороны декоративного садика
появилась фигура и вслед за ней - другая. Оба человека казались серыми
бесплотными тенями в неверном свете осеннего дня. Первой шла Бренда
Леонидис. Она куталась в серую шиншилловую шубку и, ступая с кошачьей
грацией, скользила сквозь сумрачный воздух как жутковатый призрак. Когда
она проходила мимо окна, я рассмотрел ее лицо. На нем блуждала знакомая
мне туманная кривая полуулыбка, которую я уже видел накануне, когда
разговаривал с молодой вдовой в ее гостиной. Несколькими секундами позже
мимо окна проплыла худая сгорбленная фигура Лоуренса Брауна. Эти двое не
походили на прогуливающихся в саду людей - зыбкие и невесомые, они
напоминали приведения, прячущиеся от людского взора.
"Интересно, - подумал, - не под ногой ли Бренды или Лоуренса громко
треснула та сухая ветка?.."
И по ассоциации мыслей я спросил:
- А где Джозефина?
- Наверное, в классной комнате с Юстасом. - София нахмурилась: -
Чарлз, меня очень тревожит Юстас.
- Почему?
- Последнее время мальчик какой-то мрачный и странный. Знаешь, он так
изменился после этой ужасной болезни... Не могу понять, что у него на уме.
