кого она подозревает? И ответила: "Самыми очевидными подозреваемыми
являются Бренда и Лоуренс".
Все хотят, чтобы преступниками оказались Бренда и Лоуренс; все
надеются на это, и никто по-настоящему не верит в виновность Бренды и
Лоуренса...
Но конечно, все могут и ошибаться. И в конце концов, преступниками
действительно могут оказаться Бренда и Лоуренс.
Или один Лоуренс - без Бренды...
Это был бы лучший вариант из всех возможных.
Я кончил промокать порезанный подбородок и спустился к завтраку,
твердо решив побеседовать с Лоуренсом как можно скорей.
Только после второй чашки кофе я осознал, что "кривой домишко" уже
оказал свое влияние и на меня: я тоже хотел найти не верное решение
вопроса, но то, которое устроило бы _м_е_н_я_ лучшим образом.
После завтрака я прошел через холл и поднялся по лестнице. София
сказала, что Лоуренса можно найти в классной комнате с Юстасом и
Джозефиной.
На верхней площадке перед дверью Бренды я нерешительно остановился.
Должен ли я позвонить или постучать - или могу зайти без спроса? Я решил
вести себя так, будто весь дом принадлежал Леонидисам, не выделяя из него
личные апартаменты Бренды.
Я открыл дверь и вошел. На половине Бренды было тихо и пустынно.
Слева от меня находилась закрытая дверь в большую гостиную, а справа - две
открытые двери; одна из них вела в спальню, другая же - в смежную со
спальней ванную комнату. Это и была та самая ванная, где хранились
лекарства Аристида Леонидиса.
Осмотр этих помещений полиция уже закончила. Я воровато оглянулся и
неслышно проскользнул в ванную. Теперь я понял насколько легко любому из
домашних (или любому постороннему с улицы, если уж на то пошло!) подняться
на второй этаж и проникнуть на половину Аристида никем не замеченным.
Я осмотрелся. Это была роскошная ванная, облицованная сияющим
кафелем. По одну руку от меня стояли разные электрические приборы:
небольшая электрическая плитка с грилем, электрический чайник, тостер -
словом, все, что может понадобиться камердинеру, обслуживающему старого
джентльмена. На стене висел белый эмалированный шкафчик. Я открыл его. В
шкафчике находились разные медицинские принадлежности: два медицинских
стакана, глазная ванночка, пипетка и несколько пузырьков с этикетками;
аспирин, борная кислота, йод, эластичные бинты и прочее. На отдельной
полочке - пузырьки с инсулином, бутылочка медицинского спирта и две иглы
для подкожного впрыскивания. На третьей полочке стояла бутылочка с
таблетками, и здесь же, несомненно, прежде стоял и пузырек с глазными
каплями. В шкафчике царили чистота и порядок: при надобности все
необходимое очень легко мог найти любой - в том числе и убийца.
Я мог бы спокойно поманипулировать пузырьками, потом неслышно выйти
из ванной, спуститься вниз - и никто никогда не узнает, что я заходил
сюда. Ничего нового во всех этих размышлениях не было, но просто я еще раз
понял, насколько трудна стоящая перед полицией задача.
Узнать правду можно только от самого преступника - или преступников.
- Припугни их, - наставлял меня Тавернер. - Не давай им передохнуть.
Дай им понять, что мы напали на след. Рано или поздно преступник
перестанет вести себя естественно, начнет нервничать и осторожничать - и
вот тогда мы и схватим его".
Что ж, до сих пор преступник ничем себя не выдал.
Я вышел из ванной. По-прежнему не встретив ни души, я пошел по
коридору мимо столовой, расположенной слева, и затем мимо смежной с ванной
комнатой спальни Бренды. Там делала уборку одна из горничных. Дверь
столовой была закрыта. Откуда-то сверху слабо доносился голос Эдит де
Хэвилэнд - старая леди разговаривала по телефону все с тем же торговцем
рыбой. На третий этаж вела винтовая лестница. Я поднялся. Там находились
спальня и гостиная тети Эдит, еще две ванные и комната Лоуренса Брауна.
Оттуда короткий лестничный марш вел вниз, к просторному помещению,
расположенному над половиной слуг, которое использовалось как классная
комната.
У двери классной комнаты я остановился. До меня долетел голос
Лоуренса Брауна. Должно быть, страсть Джозефины к подслушиванию была
заразна, потому что я без малейшего угрызения совести прислонился к косяку
и навострил ухо.
Шел урок истории, темой которого был период французской Директории.
По мере того как я слушал, глаза мои удивленно расширялись: Лоуренс Браун
оказался великолепным преподавателем. Непонятно, почему это меня так
удивило. В конце концов, Аристид Леонидис прекрасно разбирался в людях.
Несмотря на свою мышиную внешность, Лоуренс обладал редким даром
пробуждать энтузиазм и воображение в своих учебниках. Драма термидора,
гонения сторонников Робеспьера, величие Бараса, коварство Фуше,
полуголодная жизнь молодого офицера Наполеона - все казалось живым и
достоверным в изложении учителя.
Вдруг Лоуренс прервал повествование и предложил Юстасу и Джозефине
поставить себя на место сначала одного, потом другого героя исторической
драмы. От Джозефины, голос которой звучал как-то насморочно, учитель не
добился внятного ответа, но Юстас отвечал умно и рассудительно,
демонстрируя острое историческое чутье, несомненно унаследованное им от
отца. И в голосе мальчика не слышалось обычной мрачности.
Потом раздался скрип отодвигаемых стульев. Я рванул к лестнице,
прыгнул на несколько ступенек вверх - и когда дверь классной комнаты
распахнулась, я мирно спускался по лестнице в коридорчик.
Из классной комнаты вышли Джозефина и Юстас.
- Привет, - сказал я.
Юстас удивленно взглянул на меня и удивленно спросил:
- Вам что-то здесь надо?
Джозефина, не проявив никакого интереса к моему появлению,
проскользнула мимо меня.
- Я просто хотел взглянуть на классную комнату, - довольно
неубедительно ответил я.
- Вы же видели ее. Просто комната для малышни. Раньше здесь была
детская, и тут до сих пор полно игрушек.
Он придержал дверь, пропуская меня. Лоуренс Браун стоял у стола.
Подняв на меня глаза, он вспыхнул, пробормотал что-то невразумительное в
ответ на мое приветствие и торопливо вышел.
- Вы его напугали, - заметил Юстас. - Его очень легко напугать.
- Ты любишь его, Юстас?
- О! С ним все в порядке. Конечно, он страшный осел.
- Но хороший преподаватель? - Да, с ним довольно интересно. Он
страшно образованный и умеет посмотреть на вещи с самой неожиданной
стороны. Я, например, никогда не знал, что Генрих Восьмой писал стихи -
Анне Болейн, само собой разумеется, - и премилые стихи, между прочим.
Некоторое время мы с мальчиком оживленно обсуждали "Сказание о
Древнем Мореходе", произведения Чосера, политическую подоплеку крестовых
походов, средневековое понимание смысла жизни, а также удивительный, с
точки зрения Юстаса, факт отмены Кромвелем рождественских праздников. За
вечной раздражительностью и дурными манерами юного Леонидиса скрывался,
как я понял, любознательный и живой ум.
Для меня стала очевидной и причина ожесточенности мальчика: болезнь
являлась для него не только тяжелым физическим испытанием, но и крушением
всех надежд, трагедией, разыгравшейся в тот момент, когда он всем
существом радовался жизни.
- На следующий семестр я бы уже перешел в одиннадцатый класс.
Довольно фигово постоянно торчать дома и делать уроки с такой малявкой,
как Джозефина. Ей же всего двенадцать.
- Да, но вы же занимаетесь по разным программам, правда?
- Конечно, она еще не проходит высшую математику и латынь. Но кому
охота делить учителя _с _д_е_в_ч_о_н_к_о_й?
Я попытался успокоить его уязвленное мужское самолюбие, заметив, что
Джозефина - не по годам развитой ребенок.
- Вы полагаете? Я считаю ее ужасно глупой. Она свихнулась на этой
детективной белиберде - бродит по дому, сует всюду свой нос, чиркает
что-то в черном блокнотике и притворяется, будто очень много знает. Просто
маленькая глупая девчонка, - презрительно сказал Юстас. - И кроме того, -
добавил он, - девчонки не могут быть настоящими сыщиками. Я ей уже говорил
это. Думаю, мама совершенно права, и чем скорей Джо отправят в Швейцарию,
тем лучше.
- Ты не будешь скучать по ней?
- Скучать по этой малявке? - высокомерно удивился Юстас. - Конечно,
буду. Бог мой, наш дом - это просто что-то невообразимое! Мать постоянно
носится в Лондон и заставляет посредственных сценаристов переписывать для
нее посредственные сценарии, и постоянно поднимает страшный шум по
ничтожнейшим поводам. А отец сидит запершись в кабинете со своими книгами
и зачастую даже не слышит, как к нему обращаются. Почему мне достались
такие странные родители? Дядя Роджер всегда так доброжелателен и участлив,
что иногда просто с души воротит. С тетей Клеменси все в порядке: она, по
крайней мере, никому не докучает своим присутствием, но иногда производит
впечатление не вполне нормальной. Тетя Эдит - тоже ничего, но она слишком
стара. С приездом Софии в доме стало немного повеселей, хотя сестрица
временами бывает чересчур резка. Но согласитесь все-таки, странная
семейка? Когда бабушка по возрасту годится тебе в тети или в старшие
сестры, чувствуешь себя по-идиотски.
Отчасти я мог понять мальчика, потому что смутно помнил и собственную
сверхчувствительность в этом возрасте, свой ужас и стыд при мысли о том,
что я или мои родственники можем показаться смешными и непохожими на
окружающих людей.
- А дедушка? - спросил я. - Ты любил его?
Странное выражение скользнуло по лицу Юстаса.
- Дедушка, - сказал он, - был абсолютно антисоциальным элементом!
- В каком смысле?
- Он думал только о своей выгоде. Лоуренс утверждает, это в корне
неправильная позиция. И дедушка был очень большим индивидуалистом. Такие
черты должны отмирать со временем, как вы считаете?
- Что ж, - довольно резко сказал я, - он, собственно, и умер.
- Не такая уж это трагедия, - заметил Юстас. - Не хочу показаться
жестоким, но по-моему, в этом возрасте уже нельзя по-настоящему
р_а_д_о_в_а_т_ь_с_я_ жизни.
- И твой дед уже не радовался?
- Естественно, нет. И в любом случае он умер вовремя. Он...
Юстас смолк, увидев входящего в классную комнату Лоуренса.
Мистер Браун принялся рыться в книгах на столе, но мне показалось,
краешком глаза он наблюдает за мной.
Наконец молодой человек взглянул на наручные часы и сказал:
- Пожалуйста, будь здесь ровно в одиннадцать, Юстас. Мы очень много
пропустили за последние несколько дней.
- О кей, сэр.
Юстас неторопливо направился к двери и вышел, что-то насвистывая.
Лоуренс Браун метнул еще один настороженный взгляд в мою сторону и
нервно облизал губы. Я был уверен - он вернулся в классную комнату с
единственной целью поговорить со мной.
Наконец после нескольких бессмысленных манипуляций, долженствующих
изображать поиски нужной ему книги, Лоуренс заговорил:
- Э-э... И насколько же они продвинулись в следствии?
- Они?
- Полицейские.
Его ноздри задрожали. Мышь в ловушке, подумалось мне. Настоящая мышь
в ловушке.
- Они не поверяют мне свои секреты, - ответил я. - О! Мне показалось,
помощник комиссара - ваш отец.
- Так оно и есть, - подтвердил я. - Но естественно, он не разглашает
служебной тайны.
Я говорил намеренно напыщенным тоном.
- Значит, вы не знаете, как... что... если... - его голос сорвался. -
Они никого не собираются арестовывать?
