и кулак. Рисовать и в заборы стрелять никто не запретит. А сейчас вышло,
что мы сами бандиты. А он, выходит, прав. Заявления пишет. Думаешь, не
обидно?
- А почему в НКВД? - подал голос Цыпа. - Ну, царапал бы свои каракули
для милиции. А то получается, будто мы шпионы или вредители. Враги
народа.
- А Жала думает, что он как раз и есть народ, - сказала Валентина. -
А мы его враги. Так и получается.
- Он - народ?! - подскочил Цыпа. - Помру от смеха! Народ - это кто на
заводах работает и в колхозах кто трудится. И с фашистами дерется. В
Испании.
Все деликатно помолчали, потому что знали недавнюю историю, как Цыпа
собирался в Испанию.
- Ха! Вот бы Жаду послать драться с фашистами! - заговорил Вовка,
стараясь загладить вину. - Вот драпал бы! А?
- Скорей всего, к ним бы сбежал, к фашистам, - сказал Цыпа.
- Не... - заспорил Вовка. - Не сбежал бы. Они бы его с нашими
заставили воевать, а он ведь трус. Только собак вешать может.
И опять замолчали в сумраке. Сидели, привалившись друг к другу, и
тихо дышали, как один человек. Только Павлика не было. Потом послышались
шаги, и Виталька угадал:
- Павлик.
Белая рубашка Павлика замаячила в двери.
- Где был? - спросил Виталька.
- С папой приемник доделывали.
- Работает?
- Работает...
- Хорошо слыхать?
- Хорошо... - тихо сказал Павлик. - Только... лучше бы уж плохо было
слышно. А то включили, и сразу - бах - новость: фашисты взяли Бильбао...
- Во гады! - сказал Цыпа.
- А еще... генерала Лукача убили.
- Врешь, - по привычке сказала Валентина, но больше никто ничего не
сказал, потому что понимали: Павлик не врет.
Митька подвинулся на скамейке и тихо позвал Павлика:
- Садись.
Внизу, за забором, на Жадиной веранде весело заорал патефон:
Все хорошо, прекрасная маркиза!
Вовка Шадрин пошевелился и медленно сказал:
- Хлопну я из рогатки этот ящик с маркизой. С крыши его хорошо
видать!
- Я тебе хлопну! - пригрозил Митька. - Молочный снайпер... Люди с
фашистами воюют* а ему только бутылки да пластинки бить.
- Воюют... - сказал Вовка тихо и обиженно. - Я же не могу там
воевать. Если бы пустили да винтовку дали...
Никто не засмеялся. Потому что каждый знал: если бы пустили и дали
винтовку... Ну, а что, в самом деле, разве не вышли бы из них снайперы?
- Пустят тебя... - заметил Серёга. - Они своих-то пацанов отсылают
подальше от беды.
И сразу вспомнился им вокзал, люди, цветы, плакаты, деловитое буханье
барабана, и голоса труб, и шестеро темноволосых мальчишек, растерянно
вышедших из тамбура на дощатый перрон. Обыкновенные пацаны, худенькие,
тонконогие, некоторых можно одной рукой на лопатки уложить. Только загар
потемнее, чем у здешних, вот и все. Даже не верилось, что эти ребята
строили баррикады, а может быть, и стреляли по врагам. Потом автобус
увез испанских мальчишек в дом отдыха Рыбкоопа, а наши ребята пошли
бродить по улицам.
Надо было готовиться к экзамену по арифметике, но они ходили по
рассохшимся деревянным тротуарам, рас тревоженные и недовольные тем, как
устроен мир. Там, на вокзале, их на секунду задела грозная жизнь
Испании, а сейчас в заросших лебедой газонах мирно стрекотали кузнечики
и тишина висела над городком. Зной раннего лета жарил мальчишкам плечи.
Они ходили, позабыв, что надо учить правила действий с дробями,
спорили о боях под Мадридом, и только смуглый сердитый Цыпа был молчалив
и спокоен...
- Не дадут нам винтовки, - сказал в темноте Павлик. - Чего ж
говорить...
- А что делать? - спросил Вовка.
Это был серьезный вопрос.
Это был очень серьезный вопрос, потому что в самом деле нельзя же
сидеть просто так, когда "юнкерсы" бомбят Университетский городок
Мадрида, когда итальянские фашисты взяли Бильбао - столицу басков, когда
убили Лукача... Но что делать?
- Учиться стрелять, - твердо сказал Митька. - Это нам еще пригодится.
Не в заборы пулять, а как следует. Чтоб отряд у нас был настоящий, а не
то, что сейчас. Чтобы, когда надо, мы сразу... Ну все равно сейчас мы
больше ничего не можем.
- Хорошо тебе, ты в кружке, - откликнулся Цыпа. - А мы что? Из луков
да из луков.
- Я. Скобелева упрошу. Пусть всех запишет. Я за ним по пятам буду
ходить, когда из отпуска вернется.
- Мы тоже будем, - сказала Валентина.
- А луки тоже нельзя бросать, - продолжал Митька. - Думаете, я на
значок сдал бы, если бы из лука не стрелял? Он глазомер развивает и
руки.
- Название какое-то у нас неподходящее, - сказал Серёга. - Непонятно
как-то: "Белые перья". Какие перья, откуда, для чего?
- Лучше "красные", - предложил Вовка. - Мы же красный отряд.
- Лучше... Но все равно непонятно.
- Лучше полностью: "Красные перья стрел", - сказал Митька.
- Пускай будут "Алые перья стрел", - заговорила Валька. - Красиво.
- Тебе бы только чтоб красиво было, - заворчал Цыпа.
А Павлик медленно сказал:
- Ну что ты, Цыпа! Разве плохо, если красиво? По слушайте, ребята:
а-лы-е перь-я стр-рел-л...
Серёга напомнил:
- Значит, и в самом деле на стрелы красные перья надо. Где брать?
- У отца, думаешь, мало красных чернил? - сказал Митька.
Яркий огонек свечки вздрагивал и качался от дыхания ребят. Валька
Голдина писала красными чернилами на тонкой бумажной полоске:
- "Мы, пионеры второго звена... Митя Вершинин..."
- Дмитрий, сурово сказал Митька. Он макал в пузырек с чернилами
бумажный жгутик и мазал хвостовые перья на стрелах.
"Дмитрий Вершинин, Игорь Цыпин, Виталий Логинов, Валентина Голдина,
Владимир Шадрин..."
- Владимир пишется через "и". Учти, - сунулся Вовка.
- Знаю... "Владимир Шадрин, Павел Шагренев, Сергей Иванов... вступаем
в отряд "Алые перья стрел". В скобках "АПС". "И обещаем друг другу и
всем на свете, что... всегда будем бороться с фашистами и всякими
врагами..."
Она оглянулась на Митьку.
- Всегда будем учиться, чтоб бить без промаха.
- "...Без промаха"".
- И мстить за всех, кого они убили и замучили, - сказал Цыпин.
- А если они полезут на нас... - вмешался Павлик.
- "А если они..."
Июньские вечера очень светлые. Небо серебристое, и звезды едва
проступают на нем. А крыши и заборы - почти черные. И уж совсем черными
кажутся на небе листья и ветви тополей.
Громадный сук большого тополя протянулся над серединой двора, как
рука великана. Высоко - выше всех проводов и крыш, выше труб кирпичной
пекарни, которая стоит позади двора.
С шелестом ушла с земли и вонзилась в сук тяжелая стрела. Утром все
увидят ее - высоко над головами. Увидят, что у нее алые перья. Но никто
никогда не сможет достать ее. Только ветер.
Потом шквалистые ветры истреплют перья, обломают древко. Но крепкий
наконечник навсегда останется в де реве. Наконечник, в который вложена
туго свернутая бумажная полоска, где имена стрелков и обещание.
Этот наконечник, сделанный из пустой пули, будет там всегда, пока
живет тополь. А такие могучие деревья живут долго.
В детстве кажется, что они стоят вечно.
Мысль продырявить баронессу на афише пришла Витальке. Раз уж в городе
нет настоящих фашистов, то надо всадить стрелу хотя бы в нарисованного.
Пусть все прохожие видят большую стрелу с алыми перьями - символ
меткости и беспощадности к врагам.
- А кроме того, - добавил Виталька, - это будет месть Адель Францевне
за то, что она плохо отзывалась о Карле Бруннере (вернее, не о Карле, а
о том пацане, который играл эту роль, но это ведь все равно).
- И за то, что чуть не оставила тебя на осень, - въедливо заметила
Валентина.
- Чушь какая? - обиделся Виталька. - Я могу и не стрелять. У тебя.
Голдина, между прочим, не язык, а швабра. Если так, то пусть Митька
стреляет в баронессу.
- Конечно. Сам-то промазать боишься, - поддела Валька, которая
обиделась за свой язык.
- Если издалека, хоть кто может промахнуться, - спокойно сказал
Виталька. Он не хотел ссориться. - Надо ведь шагов с тридцати, не
меньше. Верно, Мить?
Читателям, не стрелявшим из лука, наверно, непонятен этот разговор. А
дело в том, что афиша висит довольно высоко, и если выпустить стрелу с
двух-трех шагов, она воткнется некрасиво - хвост с перьями будет
наклонен вниз. Сразу все увидят, что стреляли в упор. Чтобы стрела
воткнулась как надо - перьями слегка вверх, она должна описать в воздухе
дугу. Значит, пускать ее надо с приличного расстояния.
- С тридцати я не промажу, - сказал Митька. Он и не думал хвастаться,
просто был уверен.
- А вдруг? - сказал Виталька и хитровато глянул из-под белого чуба.
Митька пожал плечами.
- Да не промажу я.
- А если?
- Ну спорим?!
Вот так и оказался Митька в тот день у афишной тумбы. Вот так и
познакомился с Матвеем Жарниковым, сотрудником второго отделения
милиции, неплохим парнем и понимающим человеком.
Конечно, всю историю Митька рассказывать не стал, но кое-что
объяснил: что такое "АПС" и зачем нужно было устраивать стрельбу на
перекрестке.
Он и Матвей шагали сначала по улице, а потом сели на скамейку в
сквере, где случилась беда с Феодосией. Матвей только через два часа
должен был идти на пост, а пока гулял. Митьке же вообще некуда было
спешить.
Митька потрогал ногу.
- Как ты меня ухватил... Аж пальцы отпечатались. Все еще больно.
- А не надо было прыгать. От меня, брат Митька, не сбежишь.
- Я бы сбежал, да лук зацепился.
- А я бы догнал. Думаешь, я не умею через заборы скакать?
- Матвей... - осторожно сказал Митька и покосился на тугую кобуру.
Из-под крышки вызывающе торчал металлический затылок револьверной
рукоятки. - Матвей... А если б не догнал? Ты бы стал стрелять?
- Ты спятил! Зачем стрелять-то? Ты что - бандит? Я тебя и в отделение
вести не хотел, а просто так, для порядка. Попугать.
- Матвей... Ну попугать, это понятно. Я ведь не говорю, чтоб в меня
стрелять, а если в воздух? Чтоб попугать, это как раз годится.
- Да что ты! Потом объяснение начальнику писать. Зачем стрелял да в
кого. Ведь у нас каждый патрон на учете.
- Это я знаю. У нас тоже на учете. А иногда охота пострелять, ага?
- Конечно. У нас вообще-то бывают занятия, но не часто.
Митька мечтательно продолжал:
- А вот если бы патронов сколько хочешь? Хорошо было бы, ага? Стреляй
хоть каждый день... В овраге один уголок есть хороший: заросли и обрыв.
От домов далеко. Прямо настоящий тир... Хотя, конечно, случайные
прохожие, если выстрелы услышат, могут придраться.
- Как они придерутся? Я же в форме. Раз милиция стреляет, значит,
надо. А если бы кто из наших подвернулся, я бы сказал, что оружие
пробовал.
Увы, даже милиционеры не прочь иногда прихвастнуть. А хитроумный
Митька, словно в шахматах, сделал еще один ход. Он с рассеянным видом
сказал:
- Да... понятно... Значит, все дело в патронах?
- Конечно.
- Матвей... Видишь ли... Если по правде говорить, два патрона у меня
есть.
Даже спустя много лет Дмитрий Вершинин вспоминал об этом случае как о
чуде. Матвей согласился! Почему? Может быть, увидел умоляющие Митькины
глаза и не устоял. А может быть, он сам оставался в душе мальчишкой... В
общем, он встал и сказал:
- Ну ладно... Встретил я тебя, брат Митька, на свою голову.
Конечно, случилось это не сразу. Сначала Матвей довольно сурово
спросил, откуда патроны, и Митьке пришлось рассказать про Цыпу. Про то,
как Цыпа надумал уехать в Испанию, приготовил сухой паек, карту, оружие
- кинжал из обломка пилы и самодельный пистолет (еще недоделанный).
Цыпин-отец обнаружил запасы и устроил сыну "разговор". После такого
разговора Цыпа, который всегда очень неохотно давал кататься на своем
