бесцветной и ничем не пахла. Перемолотые кости, например, казались гораздо
более таинственными. Но могущество святой воды значительно превосходило силу
любого известного мне настоя или снадобья.
Я не понимал ни смысла службы, ни роли священника у алтаря. Все это
было для меня чудом, таким же сложным для понимания, как и колдовство Ольги,
хотя и более искусным и таинственным. Я с благоговением рассматривал
каменное основание алтаря, покрывающую его пышную ткань, волшебную раку, в
которой обитал Святой Дух. С трепетом прикасался я к причудливым предметам,
хранившимся в ризнице: блестящему, отполированному внутри сосуду, в котором
освящалось вино; золоченому дискосу, на котором священник разделял Святой
Дух; плоскому кошелю, где хранился антиминс. Этот кошель открывался с одной
стороны и был похож на гармонику. Какой нищей, по сравнению с этим
великолепием, оказалась хижина Ольги, полная тараканов, дурно пахнущих
лягушек и киснущего гноя из человеческих ран.
Когда священник уходил из церкви, а органист занимался на галерее
органом, я воровато пробирался в священную ризницу, чтобы полюбоваться там
святыми одеждами. С наслаждением проводил я пальцами по стихарю, поглаживал
отделку его пояса, вдыхал запах всегда ароматного ораря, который обычно
свисал с левого плеча священника, восхищался прекрасными неземными узорами
ризы, цвета которой, как разъяснил мне священник, символизировали кровь,
огонь, надежду, покаяние и скорбь.
Когда Ольга бормотала магические заклинания, ее лицо всегда приобретало
выражение, внушающее страх или почтение. Она вращала зрачками, ритмично
качала головой и делала руками магические движения. Священник, наоборот, во
время службы оставался самим собой. Он лишь переодевался и говорил немного
иначе, чем обычно.
Его зычный, полный жизни голос, казалось, поддерживал купол храма и
даже будил усевшихся на высоких скамьях немощных старух. Они неожиданно
шевелили поникшими руками и с трудом приподнимали похожие на стручки
высохшего гороха морщинистые веки. Их выцветшие тусклые глаза испуганно
оглядывали все вокруг. Старухи, очнувшись, вспоминали где они находятся,
пытались продолжить бормотать оборванную сном молитву и снова погружались в
дрему.
Служба заканчивалась, старухи толпились в проходе между скамьями,
протискиваясь вперед, чтобы поцеловать рукав священника. В дверях органист
тепло прощался со священником и махал мне рукой. Мне пора было возвращаться
в дом Гарбуза -- убирать в доме, кормить скотину, готовить еду.
Когда я приходил с пастбища, из курятника или коровника, Гарбуз сначала
изредка, а потом все чаще и чаще заводил меня в дом и испытывал на мне
придуманные им способы порки ивовым прутом Еще он бил кулаками и щипал меня.
Рубцы и порезы на моем теле не успевали заживать и превращались в сочащиеся
желтым гноем язвы. Я был так запуган Иудой, что по ночам не мог спать. Любой
слабый шум, скрип половиц будили меня и заставляли насторожиться. Вжимаясь в
угол, я вглядывался в кромешную тьму и так напряженно вслушивался во все
шорохи в доме и во дворе, что мои уши вытягивались длиннее заячьих.
Но когда я, наконец, забывался во сне, мне чудились воющие по округе
собаки. Я видел, как они поднимают морды к луне, фыркают, принюхиваясь к
ночным запахам, и, чувствовал, что ко мне идет Смерть. Заслышав собачий вой,
Иуда подкрадывался ко мне и у самой постели, по команде Гарбуза, бросался и
терзал меня. От прикосновений его когтей, на моем теле вздувались волдыри, и
потом местный знахарь выжигал их раскаленной докрасна кочергой.
Я просыпался от собственного крика, Иуда начинал лаять и кидаться на
стены дома. Спросонок Гарбуз думал, что в усадьбу забрались воры, и выбегал
на кухню. Убедившись, что ничего не произошло, он начинал бить и пинать меня
пока не уставал. Я лежал на подстилке весь в крови и ссадинах и боялся снова
увидеть во сне кошмар.
Днем я дремал на ходу, и Гарбуз бил меня за плохую работу. Иногда я
забирался на сеновал в амбаре и засыпал там. Когда Гарбуз обнаруживал, что я
увиливаю от работы, все начиналось сначала.
Я был уверен, что непонятные мне вспышки ярости Гарбуза происходят в
нем по каким-то таинственным причинам. Я вспоминал магические заклинания,
которыми пользовались Ольга и Марта. Они предназначались для наведения
болезней, но это не было настоящим колдовством. Я стал изучать
обстоятельства, предшествующие вспышкам ярости Гарбуза. Несколько раз мне
показалось, что я отыскал ключ к его настроению. Дважды подряд он избил меня
сразу после того, как я почесал голову. Кто знает, может быть, действительно
то, что я своим почесыванием мешал вшам в моих волосах спокойно жить, как-то
влияло на поведение моего хозяина? Я тут же прекратил почесываться, хотя
порой зуд бывал просто невыносим. Однако через два дня после того, как я
оставил вшей в покое, он снова избил меня. Пришлось начинать размышлять
сначала.
В другой раз я предположил, что на него действует калитка, ведущая на
клеверное поле. Трижды после того, как я проходил через нее, Гарбуз подзывал
меня и давал оплеуху. Я подумал, что таким образом тревожу живущего там
злого духа и тот в отместку настраивает Гарбуза против меня. Чтобы не
беспокоить духа, я стал лазать через забор. Гарбуз не понимал, почему я
трачу время, вместо того чтобы кратчайшим путем пройти через калитку. Он
решил, что я дразню его, и поколотил меня больнее обычного.
Гарбуз подозревал, что я имею против него какие-то дурные намерения, и
непрестанно мучал меня. Он развлекался тем, что тыкал мне под ребра
рукояткой мотыги, швырял меня в крапиву или колючие кусты и веселился,
наблюдая, как я вытаскиваю из тела колючки. Он пугал меня тем, что за
непослушание посадит мне на живот мышь, как это делают мужья с неверными
женами. Это пугало меня больше всего: я слишком ярко представлял на своем
пупке мышь под стаканом. Я чувствовал, как будет больно, когда попавший в
ловушку грызун начнет проделывать себе путь через пупок в мои внутренности.
Я перепробовал самые разные заклинания, но Гарбуза ничего не брало.
Однажды, когда он привязал мою ногу к табурету и щекотал пятку пшеничным
колоском, я вспомнил один из рассказов Ольги -- о ночной бабочке с
изображением черепа на спинке, похожим на то, что я видел на фуражке
немецкого офицера. Если поймать такую бабочку и трижды дунуть на нее, то
самый старый человек в доме очень скоро умрет. Вот почему новобрачные не
спят по ночам. Чтобы поскорее получить наследство, они ловят эту бабочку.
Теперь, после того как Иуда и Гарбуз засыпали, я ходил по комнатам,
открывал окна и запускал в дом бабочек. Они слетались тучами и, сталкиваясь
друг с другом, бешено вились вокруг колеблющегося пламени свечи. Некоторые
летели прямо на огонь и сгорали заживо или прилипали к оплывающему воску.
Говорили, что по промыслу Божьему они превращались в разнообразные существа
и в каждом перевоплощении испытывали страдания в соответствии с
провинностью. Но меня нисколько не интересовали их грехи. Хотя, размахивая в
окне свечой, я зазывал всех бабочек -- нужна была мне только одна из них.
Как-то ночью огонь свечи и мои движения разбудили Иуду, а его лай поднял
Гарбуза. Он подкрался ко мне сзади. Увидев, как я прыгаю по комнате со
свечой в руке, окутанный тучей мух, ночных бабочек и других насекомых, он
решил, что я выполняю какой-то языческий цыганский обряд. Наутро Гарбуз
наказал меня особенно жестоко.
Но я не отказался от своего намерения. Много недель спустя, уже перед
самой осенью, я наконец поймал вожделенную бабочку с причудливой отметиной.
Осторожно подув на нее три раза, я отпустил бабочку. Она покружилась возле
печки и улетела. Теперь я знал, что Гарбузу осталось жить считанные дни, и с
жалостью смотрел на него. Он не догадывался, что палач уже вышел за ним из
далекого, заселенного недугами, болью и смертью ада. А может быть, он уже
пришел и лишь дожидается удобного случая, чтобы перерезать нить его жизни,
как срезают серпом хрупкий стебель. Я перестал обращать внимание на побои и
внимательно заглядывал в лицо своего мучителя, надеясь увидеть признаки
приближающейся смерти. Если б он только знал, что его ожидает!
Но несмотря ни на что Гарбуз оставался таким же сильным и здоровым, как
и прежде. На пятый день я уже начал подозревать, что Смерть пренебрегает
своими обязанностями. Вдруг из амбара раздался крик. Я помчался туда,
надеясь увидеть последний вздох Гарбуза и позвать к нему священника, но он,
всего лишь склонился над издохшей индейкой, которую получил в наследство от
деда. Она жила в амбаре и было совсем ручная. Гарбуз гордился ею -- это была
самая старая птица в деревне.
Таким образом, я испробовал все известные мне средства, чтобы
приблизить конец Гарбуза. Он же, в свою очередь, изобретал для меня новые
пытки. Иногда он подвешивал меня за руки на ветвях дуба и выпускал под
дерево Иуду. Лишь приезд священника заставил его отказаться от этого
развлечения.
Я чувствовал, что он загнал меня в угол. Я подумывал рассказать обо
всем священнику, но боялся, что он только пожурит Гарбуза, а тот изобьет
меня за ябедничество. Одно время я намеревался сбежать из деревни, но в
округе было слишком много немецких постов, и я боялся, что если немцы примут
меня за цыганенка и снова поймают, то кто знает, что сделают со мной на этот
раз.
Однажды я услышал, как священник объяснял пожилому крестьянину, что за
чтение молитв Бог дает от ста до трехсот дней небесного блаженства. Старик
не понял его и священник пустился в пространные разъяснения. Их них я узнал,
что те, кто усердно молятся, зарабатывают много дней небесного блаженства.
От молитв зависела также и жизнь человека на земле -- чем больше он
прочитывал их, тем лучше жил, а чем меньше молился, тем больше боли и
невзгод приходилось ему перенести.
Неожиданно передо мной, во всем его великолепии, открылся правящий
миром закон. Я понял, почему люди бывают сильными и слабыми, свободными и
угнетенными, богатыми и бедными, здоровыми и больными. Просто кто-то первым
понял, что будет вознагражден за усердное чтение молитв. Где-то далеко
наверху все поступающие с земли молитвы аккуратно сортировались и в
специально подготовленные для каждого человека сундуки складывались
заработанные им дни блаженства.
Я вообразил бескрайние небесные луга уставленные сундуками: большими,
набитыми днями блаженства и почти пустыми, маленькими. Где-то в стороне я
увидел совсем свободные сундуки для тех, кто подобно мне еще не узнал о
ценности молитвы. Я перестал винить других -- я понял, что сам во всем
виноват. Я был слишком глуп, чтобы постичь закон, который правит людьми и
животными, всей жизнью. Но теперь справедливость восстановлена, и мир людей
приведен в порядок. Нужно только читать молитвы, чаще всего те, за которые
полагается наибольшее количество дней блаженства. Тогда кто-нибудь из
помощников Бога немедленно возьмет на заметку нового члена сообщества
праведников и выделит ему сундук, в котором, как мешки пшеницы в страду,
начнут скапливаться дни блаженства. В своих силах я не сомневался. Я верил,
что очень скоро наберу таких дней больше, чем любой другой человек, что мой
сундук заполнится очень быстро и небесам придется выделить сундук побольше,
но потом и он переполнится и мне понадобится новый, величиной с церковь.
Скрывая волнение, я попросил священника показать мне молитвенник. В нем
я быстро нашел молитвы, отмеченные самым большим количеством дней
