была их поддержка, чтобы распространять зло. В конце концов я был еще очень
мал, и Силы Зла должны были понять, что, как вредный сорняк, созревая,
разбрасывает семена на многие поля, так и я, посвятив себя злу и ненависти,
с каждым годом буду все больше полезен им.
Я почувствовал себя сильнее и увереннее. Конец смирению -- вера в
добро, во благо молитвы, в святой алтарь и Бога лишила меня голоса. Моя
любовь к Евке, готовность на все ради нее, тоже были должным образом
оценены.
Теперь я присоединяюсь к тем, кого поддерживают злые духи. Я еще
серьезно, по-настоящему не помогал им, но со временем стану не хуже самых
главных немцев. Я могу рассчитывать на награды и призы, а вместе с ними и на
дополнительную силу, которая позволит мне коварнейшими способами губить
окружающих. Люди, которые коснутся меня, будут поражены злом. Они начнут
нести разрушение, и любая их удача придаст мне дополнительные силы.
Нельзя было терять ни минуты. Я должен был набираться ненависти,
которая заставит меня действовать и привлечет внимание Сил Зла. Если они
действительно существуют, едва ли они позволят себе упустить возможность
воспользоваться мною.
Боль разом ушла. Я подобрался к дому и заглянул в окно. Игры с козлом
уже закончились, животное спокойно стояло в углу. Евка развлекалась с
Глухарем. Они были обнажены и по очереди ложились друг на друга, прыгали как
лягушки, катались по полу и обнимались так, как меня учила Евка. Макар, тоже
голый, стоял рядом и наблюдал за ними. Когда девушка стала судорожно
подергиваться и махать ногами, а Глухарь замер, Макар стал на колени возле
головы дочери и его крупное тело заслонило ее лицо.
Я смотрел на них еще несколько мгновений. Происходящее, как капельки
воды с тающей сосульки, проникало в голову и растекалось по оцепеневшему
мозгу.
Неожиданно я ощутил неудержимое желание действовать и поковылял прочь.
Хорошо зная меня, Дитко только заворчал и ушел спать. Я направился к
Анульке. Она жила на другом краю деревни. Я забрался к ней во двор в поисках
кометы. Куры испугались меня, проснулись и начали кудахтать. Я не сводил
глаз с низкого дверного проема.
В это время старуха проснулась. Я присел за большой бочкой и когда
Анулька вышла, издал нечеловеческий вопль и ткнул ее палкой в живот. Старая
ведьма завопила, и, призывая на помощь господа Бога и всех святых, побежала,
цепляясь в огороде за поддерживающие помидоры палки.
Я ворвался в душную комнату и нашел у печи старую комету. Запихнув в
нее несколько раскаленных углей, я помчался к лесу. За спиной я слышал
пронзительный крик Анульки, лай псов и встревоженные голоса медленно
откликающихся на ее вопли людей.
13
В это время года не составляло труда убежать из деревни. Я часто
наблюдал, как мальчишки, прикрепив к своей обуви самодельные коньки,
раскрывали над головой брезентовые полотнища и ветер гнал их по гладкому
льду замерзших болот и лугов.
Болота простирались между деревнями на многие километры. Осенью вода
поднималась и заливала камыши и кусты. Мелкая рыбешка и другая живность
быстро плодились в трясине. Иногда, гордо подняв из воды голову, куда-то
быстро проплывала змея. Болота замерзали медленнее окрестных прудов и озер.
Казалось, что ветер и камыш защищались от мороза волнуя воду.
В конце концов лед сковал всю округу. Снежинки тщетно пытались
зацепиться за торчащие кое-где, покрытые изморозью, кончики высоких камышей.
Налетали буйные разнузданные ветры. Они обходили людские поселения и
разгонялись на болотных равнинах и, таская за собой сухие ветки, вертели
тучи снежной пыли и пригибали упрямые вершины выглядывающих из-подо льда
высоких деревьев. Я знал, что они сражаются друг с другом, толкаясь, чтобы
занять побольше земли.
На тот случай, если когда-нибудь мне придется покинуть эту деревню, я
смастерил себе коньки. Для этого я закрепил на двух продолговатых деревяшках
толстую, загнутую с одного конца проволоку. Затем я крепко привязал коньки
веревкой к ботинкам. Ботинки я тоже сделал сам из деревянной подошвы и
обрывков кроличьих шкурок прикрытых сверху брезентом.
Коньки я прикрепил к ботинкам на краю болота и, повесив через плечо
разожженную комету, развернул над головой брезентовый парус. Ветер начал
толкать меня своей невидимой рукой. Каждый порыв ветра все сильнее разгонял
меня и уносил прочь от деревни. Коньки легко скользили по льду, я ощущал
тепло кометы. Теперь я был посередине безбрежных ледяных просторов. Завывая,
ветер нес меня все дальше, вместе со мной мчались темно-серые, со светлыми
краями тучи.
Пролетая вдоль этой бесконечной белой равнины, я чувствовал себя
свободным, как одиноко парящий в небе жаворонок, которого подхватывает
каждый порыв ветра и, вовлеченный в безудержный пляс, он следует за ним,
забывая о скорости. Доверившись леденящему ветру, я раскрыл парус еще шире.
Трудно было поверить, что местные жители считали ветер своим врагом,
закрывая от него окна, боялись, что он принесет чуму, немощь и смерть. Они
говорили, что ветры разносят приказы своего хозяина дьявола. Усилившийся
ветер плавно, не сбавляя скорости, нес меня дальше. Я летел по льду,
уворачиваясь от одиноких замерзших стеблей. Солнце потускнело и когда я,
наконец, остановился, мои плечи и лодыжки онемели от холода. Я решил
отдохнуть и погреться, но обнаружил, что комета полностью выгорела на ветру.
Не осталось ни одной искорки. Не зная что делать, я поник от страха. Я не
мог вернуться назад, в деревню, -- у меня не хватило бы сил пройти такое
расстояние против ветра. Я не имел представления, живут ли поблизости люди,
смогу ли я найти их до заката и приютят ли меня, если я даже выйду на их
жилье.
Что-то вроде смешка почудилось мне в свисте ветра. Я задрожал от мысли,
что кругами меня водил сам дьявол, выжидая момент, когда я буду обречен
принять его условия.
В подхлестывающем меня ветре я слышал шепот, бормотание и стоны.
Наконец-то мною заинтересовались Силы Зла. Чтобы наполнить меня ненавистью,
они разлучили меня с родителями, отобрали у меня речь, а потом отдали Евку
козлу. Теперь они волокли меня по замерзшей пустыне, швыряли в лицо снег,
путали мои мысли. Я был в их власти, один на стеклянном полотне льда,
которое расстелили между отдаленными деревнями Силы Зла. Они смешали все
мысли в моей голове и теперь могли завести меня куда хотели.
Не думая о времени, стараясь не обращать внимание на ноющие ноги, я
пошел вперед. Каждый шаг давался с трудом и мне приходилось часто отдыхать.
Я сел на лед и начал двигать замерзающими ногами, растирать щеки, нос и уши
снегом, который соскребал с волос и одежды, разминать негнущиеся пальцы,
пытаясь оживить онемевшие ступни.
Солнце было уже совсем низко над горизонтом и его косые лучи были
такими же холодными, как свет луны. Когда я сел, мир вокруг меня стал похож
на добросовестно вычищенную чистоплотной хозяйкой бескрайнюю сковородку.
Я развернул над головой брезент, стараясь использовать каждый порыв
ветра, чтобы приблизиться к опускающемуся солнцу. Когда я уже совсем
отчаялся, неподалеку показались очертания соломенных крыш. Чуть позже, когда
на виду была уже вся деревня, я заметил едущую на коньках в мою сторону
группу ребят. Без кометы я боялся встречаться с ними и попытался срезать
угол, чтобы выйти на околицу деревни. Но было слишком поздно -- они уже
заметили меня.
Вся компания направилась прямо ко мне. Я начал убегать против ветра, но
запыхался и с трудом стоял на ногах. Я сел на лед и схватился за ручку
кометы.
Ребята приближались. Их было больше десяти. Размахивая руками, помогая
друг другу, они уверенно продвигались против ветра. Я не слышал о чем они
говорили -- ветер относил их голоса в сторону.
Подъехав совсем близко, они разделились на две группы и осторожно
окружили меня. Я упал на лед и прикрыл лицо брезентом. Я надеялся что они не
тронут меня.
Они были уже рядом со мной. Я делал вид, что не замечаю их. Трое самых
сильных подошли ко мне. "Это цыган, -- сказал один из них. -- Цыганский
выродок".
Остальные спокойно стояли рядом, но когда я попытался встать, они всем
скопом набросились на меня и скрутили руки за спину. Ребята вошли во вкус.
Они били меня по лицу и в живот. Кровь замерзла у меня на губах и залепила
один глаз. Самый высокий что-то сказал и все с радостью одобрили его слова.
Одни держали меня за ноги, другие начали стягивать с меня штаны. Я знал, что
они хотели со мной сделать. Однажды я видел, как компания пастухов
изнасиловала случайно зашедшего на их пастбище парня из другой деревни. Я
понимал, что только чудо может спасти меня.
Притворившись уставшим и прекратив сопротивляться, я позволил им снять
с меня штаны. Ботинки и коньки я привязал к ногам очень крепко, поэтому они
не смогли их стащить. Заметив, что я перестал вырываться, они ослабили
хватку. Двое самых рослых парней били меня в живот задубевшими на морозе
рукавицами.
Я собрался с силами, чуть отвел назад ногу и ударил одного из
склонившихся ко мне парней. Что-то хрустнуло. Сначала я решил, что это
сломался конек, но он был цел, когда я выдернул его из глазницы парня.
Другой попытался схватить меня за ноги и я угодил ему коньком по горлу. Оба,
обливаясь кровью, упали на лед. Остальные ребята испугались и почти всей
компанией поволокли раненых в деревню.
Оставшиеся четверо ребят длинным шестом для ловли рыбы прижали меня ко
льду. Когда я прекратил защищаться, они потащили меня к ближайшей проруби. У
самого края проруби я начал отчаянно сопротивляться. Двое расширили
отверстие, потом все вместе, они навалились на меня и запихнули под лед.
Чтобы я не смог выбраться назад, они заталкивали меня дальше острым концом
шеста.
Вокруг меня сомкнулась ледяная вода. Закрыв рот, я задержал дыхание;
острая пика больно толкала меня на глубину. Протершись головой, плечами и
голыми ладонями по шершавому снизу льду, я скользнул по течению. Острый шест
свободно ушел в воду и ребята отпустили его.
Холод сковал меня. Сознание цепенело. Задыхаясь, я продвигался вниз по
течению. Здесь было неглубоко и все, что я смог придумать, это оттолкнуться
ото дна и всплыть к какой-нибудь проруби. Я схватился за шест и удерживался
на плаву, пока течение несло меня подо льдом. Я оказался возле следующей
проруби, когда мои легкие уже разрывались и я был готов разинуть рот и
проглотить все что угодно. Сильным рывком я высунул голову из воды и жадно
глотнул воздух. Он показался мне горячее струи кипящей похлебки. Ухватившись
за острую кромку льда, я дышал, стараясь не высовываться слишком часто. Я не
знал, как далеко ушли парни, и предпочитал немного подождать.
Только лицо еще было живым, остального тела я не ощущал -- казалось оно
вмерзло в лед. Я попробовал пошевелить ногами.
Выглянув из проруби, я увидел исчезающих вдали, уменьшающихся с каждым
шагом парней. Когда они были уже совсем далеко, я выкарабкался на лед. На
морозе моя одежда сразу затвердела и при каждом движении потрескивала. Я
подпрыгивал и размахивал окоченевшими руками и ногами, растирался снегом, но
тепло возвращалось лишь на мгновение и быстро улетучивалось. Обвязав ноги
разорванными штанами, я вытащил шест из проруби и, навалившись на него,
пошел. Ветер сек мои бока, мне трудно было придерживаться одного
направления. Ослабев, я сел на шест верхом и продвигался на нем, как будто
опираясь на замерзший хвост.
Я медленно уходил прочь от лачуг, к темнеющему вдали лесу. Солнце уже
