он, - и думаю: ну как можно что-то замышлять против этого человека. Он же
святой!"
Филарет был "матерым человечищем". Однако это был единственный из высших
служителей церкви, кого я знал (а знал я их много), кто всерьез относился к
церковной службе. Он мог часами ходить по своему кабинету и напевать псалмы.
Моменты службы были светлейшими моментами его жизни. Кроме моментов, когда он
считал деньги.
Дальняя часть Лавры, которая нас интересовала, окружена кирпичной стеной
восемнадцатого столетия с узкими ружейными бойницами. Операцию я наметил на
вечер. Основной нашей целью было захватить главный административный корпус,
после чего ввести туда Филарета. Я даже мечтать никогда не мог, что придется
воевать в таких романтических обстоятельствах, разыгрывать трагедию в
исторических декорациях. Дело осложнялось тем, что противоположная сторона была
на стреме. О возможности штурма догадывались. Я проинформировал о дате и времени
акции и посвятил в детали плана только трех человек. Они изготовили штурмовую
лестницу и спрятали ее возле намеченного места под стеной. За час до начала
акции я собрал около сотни своих во Владимирском соборе. Я разбил их на группы и
приказал каждой отдельно доехать к месту сбора на склонах берегов Днепра под
Лаврою. Только там я объяснил им причину сбора и поставил задачи. Через десять
минут двое скромных молодых людей постучали в дверь административного корпуса.
Когда им открыли, они завязали разговор с келейником. Разговор перетек в драку.
Один из молодых людей выстрелил из газового пистолета. Это был сигнал к общему
нападению. Со стены во двор посыпались наши бойцы. На колокольне тревожно забили
колокола, начали выбегать монахи. Задачей двух наших первых, было в течение
минуты удержать вход, но на случай неудачи, была заготовлена небольшая
самодельная тротиловая шашка, чтобы высадить дверь. Этого не понадобилось.
Административный корпус был захвачен сразу.
Далее, при помощи палок, цепей и кусков гидравлических шлангов, начали разгонять
монастырскую публику. Она сопротивлялась. Я послал людей стянуть звонарей с
колокольни.
В целом я не заметил аскетизма в быту монастырского начальства. Кухня была
переполнена деликатесами, которые наши сразу же съели, чтобы в случае чего не
оставлять врагу. Я ожидал Филарета, чтобы ввести его во владение. После его
появления мы были хотя бы немного прикрыты со стороны уголовного кодекса. В
какой-то степени, это бы выглядело не как разбойное нападение, а как взятие под
охрану собственности под руководством законного владельца. "Когда он придет, -
думал я, - он уже не отвертится". Однако его все не было, вместо него подъехало
несколько машин ОМОНа. Я сгруппировал всех наших возле административного корпуса
на небольшом возвышении, чтобы легче было защищаться. Убежать не было
возможности - мы были в замкнутом подворье. Кроме того, ситуация на этот раз не
была такой, чтобы ложиться костьми. Милиции все прибывало. Я вступил в
переговоры с их начальством. Руководил начальник Печерского райотдела. Он явно
не симпатизировал Филарету, вероятно, райотдел немного прикармливался с Лавры.
После длительных споров и многих, сделанных по громкоговорителю предупреждений,
я решил сдаться. Я проинструктировал всех своих, чтобы сбросили все уголовное и
еще раз напомнил, чтобы никто не давал ни каких показаний.
Всех закрыли в клетках райотдела. Меня потянули на допрос. Милиционеры не
скрывали злорадства. Наконец, они могли расквитаться за все предыдущее.
"Не понимаю, почему вы радуетесь, -- сказал я. -- Вы только что сорвали
государственной важности дело, которое я проводил совместно с Министерством
Внутренних Дел".
В протокол допроса был занесен эпизод моей поездки на рекогносцировку в машине
заместителя министра.
Меня несколько раз возвращали в камеру и снова тянули на допрос. Под утро, я,
наконец, уснул, возложив голову на колени одного из своих товарищей. Вместе c
нами, в камере оказался директор стадиона "Динамо" Анатолий Калоша. Он принимал
активное участие в церковных делах и тем вечером был вместе с нами.
Рано утром в райотдел примчался мой заместитель министра. Ситуация действительно
была скандальной и он немного испугался. Он забрал себе в портфель все протоколы
и сам вывел всех нас из райотдела. Оказавшись на воле, я посмотрел на утреннее
небо и вздохнул с облегчением. Я думал, что на этот раз таки закроют.
Как выяснилось, во время штурма Филарет все-таки подъезжал к Лавре, но не
решился въехать. Лавра осталась за Московским патриархатом. Из тех и более
поздних событий я вынес стойкое убеждение в том, что духовным лицам нельзя
вмешиваться в дела церкви.
Это отвечает и сути украинского православия, где дела, обычно, решали братства,
состоящие из мирян, а не духовные. Наиболее известным украинским православным
деятелем был Петро Могила. Митрополитом его провозгласили несколько человек,
среди которых не было ни одного духовного, но у всех были сабли. И неплохой
вышел Митрополит.
Немного позже наши винницкие хлопцы решили захватить помещение местного
епархиального управления. Там сидел епископ Агафангел. За его кабинетом хлопцы
нашли интересную комнатку с двумя кроватями, переполненную спиртным,
порнографическими журналами и видеокассетами. Впоследствии Агафангела перевели
на Одесскую Епархию, где он приобрел популярность как активный гомосексуалист. С
тех пор, как мы вплотную занялись делами церкви, количество атеистов в
организации существенно возросло.
Позже произошел объединительный собор, на котором филаретовская часть церкви
объединилась с автокефальной. Все это стало называться Украинская Православная
Церковь Киевского Патриархата. Часть автокефалистов с объединением не
согласилась и выделилась в отдельный патриархат. Я писал в те дни: в последнее
время мне приходилось интенсивно общаться с иерархами трех христианских
конфессий. Все время я ловил себя на том, что в голове моей звучит фраза: "Ла
Иллаху ил лалаху ва Мухаммаддун расул лахи". А может и действительно - Расул
Лахи?
Через полгода мне довелось расширить свой опыт средневекового штурма опытом
средневековой обороны. Ко мне обратилось несколько "афганских" семей. Им были
обещаны квартиры в новопостроенном доме в "Царском селе" на Печерске. Однако,
когда дом был готов к заселению, выяснилось, что все квартиры расписаны за
разнообразными начальниками из Кабинета Министров, Верховного Совета и
Министерства обороны. "Афганцы" решились вселиться самовольно и защищаться. С
ними были их семьи и двадцать наших хлопцев. Дело облегчалось тем, что это был
высокий шестнадцатиэтажный дом и в нем был только один подъезд, который наши
забаррикадировали после того, как вошли туда. Вскоре появилась милиция и, поняв
серьезность намерений, оцепила дом широким кольцом. "Афганцы" повывешивали с
балконов плакаты с лозунгами, которые объясняли смысл их акции. Осада
продолжалась три сутки. Милиция попыталась разобрать баррикаду на входе при
помощи небольшого экскаватора, но наши обстреляли его шариками от подшипников из
специально сделанных больших рогаток. Экскаваторщик убежал и больше не
отваживался подъезжать близко. Милиция пока еще не хотела атаковать при помощи
пожарных лестниц. Была большая вероятность того, что кто-нибудь разобьется при
штурме. Милицейское начальство предчувствовало ужасный скандал в случае
появления хотя бы одного трупа. На всякий случай, наши приготовили напалм в
бутылках и время от времени стреляли из рогаток, если кто-нибудь подходил
близко.
Из нескольких тысяч "афганцев" Киева, акцию никто не поддержал. Нет там у них
никакой солидарности.
Милиция давила все время на психику, при помощи громкоговорителей обещая
разнообразные ужасы из уголовного кодекса. Наконец часть "афганцев" не выдержала
и решила сдаться. Всего несколько семей решилось держаться до конца. Они
попросили наших оставить их, поскольку теперь рассчитывали не на силу, а на то,
чтобы спекулировать собственными страданиями. Позиция мученичества бывает
рациональной в пределах современного "большого стиля". Ты можешь быть убийцей,
но обязан выглядеть как мученик. Стороны во всех современных конфликтах
демонстрируют миру собственные страдания и утаивают победы. Эту моду завели
евреи в своих послевоенных игрищах. И таки верно угадали.
Наши хлопцы слиняли подземными теплотрассами. Милиция была ужасно разочарована,
не найдя никого из наших, когда ворвалась в дом. Я вспоминаю те времена с тихой
грустью.
Мне запомнился разговор Славка с одним нашим знакомым бандитом. Тот шутя
подбивал Славка на какой-то "хлопок", на что Славко отвечал: "Не нужно грузить.
Я очень хорошо понимаю разницу между уголовным преступлением и политическим". Он
имел в виду, что за политику угрожает суток пятнадцать или условное наказание.
Как это смешно сегодня, когда мы ходим под расстрельными статьями, а уголовные
откупаются даже от убийства.
Кстати, "афганцам", которые остались, квартиры таки дали. Те, что капитулировали
- пролетели.
АНОНИМ
Приемы оперативной деятельности КГБ основывались на широком использовании
осведомителей, в меньшем объеме - технических средств подслушивания. Наиболее
распространенными из них были телефоны. Конструкция данного изделия позволяла
подслушивать не только телефонные переговоры, но и разговоры в помещении.
Правда, емкость системы была ограничена. В областном городе средних размеров
можно было подслушивать не более нескольких десятков телефонов за раз. "Жучки"
размером с таблетку использовались КГБ куда реже. Для начала их надо было еще
доставить к месту предполагаемой беседы. Падким на образчики западной культуры
"правозащитникам", как-то удалось подсунуть "жучка" в корешке альбома с
репродукциями. Эти лохи даже не обратили внимания на того, кто им его принес. В
последствии попытки затесаться в сложившуюся компанию, например, сопровождая
какую-нибудь известную личность "на сходку", позволяли заподозрить такого
визитера. Обилие бюрократических процедур и закрытость некоторых советских
учреждений позволяли довольно успешно "внедрять" подслушивающие устройства в
одежду "объектов". Например, человека могли вызвать в военкомат, благо, почти
все мы были тогда военнообязанными, и, пока он дожидался приема, вшить жучек в
куртку или пальто. Однажды, какой-то ушлый антисоветчик обнаружил устройство и
вытащил его. Обычно, фургончик с оборудованием для воспроизведения и записи
разговоров крутился рядом, поэтому тут же примчались оперативники и потребовали
вернуть "это".
- Что "это"?
- Сами знаете.
Никакими законодательными актами данный вид оперативно-розыскной деятельности не
регулировался, поэтому люди посмелее просто посылали незадачливых чекистов.
- В туалет выбросил.
Все довелось выгребать ведрами и процеживать. Благо, выгребные ямы у нас, как
правило, не отделяют от писсуаров - не Франция.
Вообще, очереди во всяких присутственных местах, от ЖЭКов до больниц, широко
использовались для установления контактов источников с объектами. Запись бесед
непосредственно на магнитофон применялась куда реже. Оперативный
диктофон-микрокассетник советского производства размерами чуть больше
портсигара, с корпусом из металла и минимумом кнопок на панели с торца. Микрофон
выводили через одежду, диктофон клали в карман. Таких изделий было немного,
поэтому с развертыванием гуманитарной помощи всяческим "оппозиционным" группкам,
трофейные диктофоны корейского или тайваньского производства нашли широкое
применение. Записывать на них еще что-то и удавалось, но прослушать было
практически невозможно. Тогда на всяческих сходках было модно и "престижно"
выставлять диктофон на стол и записывать - это свидетельствовало о связях
владельца с диаспорой.
Изредка для наблюдения применялись видео- и фотоаппаратура. На видео в основном
фиксировали факты правонарушений при проведении различных массовых мероприятий,
