по-настоящему весело?" Но Запад для него был какой-то религиозной силы мечтой.
Через несколько часов меня забрали от него и бросили в одиночку.
Через полтора суток меня перевели в камеру к уголовникам и мне стало немного
веселее. Нам не разрешали ни книг, ни газет, вместо этого все время играло
радио.
Из него мы узнали, что обвалился портал Киевского почтамта. Под обломками
погибло девять человек. Я волновался, чтобы среди погибших не было кого-нибудь с
наших, поскольку это было постоянное место сбора тех, кто интересовался
политикой. Но все обошлось.
В камере я с интересом наблюдал все стадии наркотической ломки. Это был молодой
парень с Кубани. Его взяли с маком на Киевском вокзале. Мучился он ужасно.
Мне довелось присутствовать при историческом событии. Как-то, после утреннего
обыска и завтрака, железная дверь открылась и в камеру занесли несколько
абсолютно новых матрасов. До этого мы валялись на голых нарах. Это было какое-то
новое постановление. Все были настолько поражены этим актом гуманизма, что даже
поверили в "перестройку".
Пока я скучал на нарах, моя жена устраивала на Крещатике акции протеста. Она
была беременна. Интересно, что ни один из тех, с кого началась эта история не
согласился помочь ей. Тогда это ее удивляло.
И вот прошло больше года, я снова под административным арестом. К вечеру
следующего дня меня вывели из камеры и отвели к начальнику. Там какой-то
чиновник в гражданском прочитал мне постановление городского суда о замене
админареста денежным взысканием, после чего меня отпустили.
А случилось вот что. В Киев вот-вот должен был приехать Горбачев для встречи с
кем-то из западных президентов. Для местного начальства было совсем некстати,
что моя жена и товарищи устраивают прямо в центре города митинги с требованиями
моего освобождения. Ко дню приезда были обещаны особенно хулиганские мероприятия
в случае, если я все еще не буду на свободе.
Нахальство наших публичных акций все возрастало. Было несколько драк с милицией.
Наконец после одной демонстрации, которая закончилась возложением венка из
колючей проволоки к памятнику Ленина, было арестовано двое наших активистов.
Началось следствие, их поместили в Лукьяновскую тюрьму.
Мы начали кампанию за их освобождение. В это время в организации вырастало
глухое недовольство моей деятельностью. Оно имело вполне психологическую
природу. В основе недовольства, как это часто бывает в подобных случаях, лежал
страх. Вначале молодежь собирается в политические организации, чтобы ощутить
собственную значимость, из потребности общения, из желания прикоснуться к
какому-то высшему смыслу, но никогда для того, чтобы сесть в тюрьму.
На первых порах, когда можно было чувствовать себя героем без особенного риска,
ситуация всех устраивала. Но на каком-то этапе молодые люди поняли, что тюрьма
совсем рядом. В те времена даже пятнадцатисуточное заключение казалось серьезной
угрозой. Даже небольшая опасность в том случае, если она ощущается постоянно,
ощутимо угнетает личность.
Я все время гнал их вперед, а им казалось, что в тюрьму.
Я всегда считал, что людям в пограничных психологических ситуациях необходимо
воздерживаться от выпивки. Выходит так, что важные решения принимаются в
похмельном депрессивном состоянии. Честертон прав: пить допустимо от радости.
Однако ни в коем случае в состоянии нервного напряжения.
Кроме того, система отношений застолья обычно противоречит системе отношений,
которая складывается в результате совместной борьбы. И это противоречие является
опасным для сообщества.
В полуподвале на Музейном переулке состоялась сходка, на которой я сам поставил
вопрос о своем руководстве. Меня почти никто не поддержал и я вынужден был
оставить организацию. Со мной вышло только четверо человек.
В это время во всех других областных организациях развернулась инициированная
мной борьба между националистами и демократами. Это привело к расколу. Я стал
фактическим вождем националистической фракции. Демократическая скоро сошла со
сцены. Там не осталось способных людей.
Все-таки жлобским есть желание войти в историю, минуя тюрьму.
Летом девяностого года из нескольких маргинальных групп и кружков была
образована Украинская Межпартийная Ассамблея. Это была попытка создать большую
националистическую организацию. Мы вошли туда и через несколько месяцев
осуществили переворот, превратив ее в централизованную партию.
Председателем был выбран Юрий Шухевич, сын одного из наиболее известных деятелей
украинской истории -- Романа Шухевича.
Свою творческую биографию Роман Шухевич начал в 1926 г. убийством польского
чиновника Собинского. Качество подготовки и мастерство исполнения указывало на
то, что девятнадцатилетнему Роману суждено стать одним из талантливейших
террористов столетия. Он был организатором или соучастником наиболее громких
акций УВО, а впоследствии ОУН. Считается, что именно он подготовил убийство
министра внутренних дел Польши Перацкого.
В 1941-42 гг. он командовал батальоном СС "Нахтигаль", а с 1942 г. был
командующим УПА. Он был убит в бою с МГБ в 1950 г.. Он решил польскую проблему в
Западной Украине. Мы должны быть благодарны нашим предшественникам еще и за то,
что они сделали за нас всю грязную работу. Благодаря им мы теперь можем делать
политику в белых перчатках.
Сына Романа Шухевича - Юрия - всегда преследовали за отца. В общем он провел 35
лет в заключении, где полностью ослеп. Ему позволили возвратиться в Украину
только в 1989 г.
Зимой 1990-91 гг. в Праге состоялся большой съезд Католической молодежи - около
ста тысяч католиков со всей Европы. Было немного и с Украины (среди них ни
одного, кто мог бы не запинаясь прочитать "Отче наш").
Я хотел посмотреть Прагу и затесался среди них еще с двумя такими же как и я
негодяями. Прага меня поразила. До этого я считал, что имею какое-то
представление об архитектуре по Киеву, Львову, Ленинграду и Москве. Это было
ошибкой. Когда входишь в Св. Вита то попадаешь в другой мир, более просторный,
светлый чем тот, где ты есть у себя, где ты знаешь все, как буднично знаешь
географию трамвайных остановок. Ты входишь в Вита и снова ощущаешь себя
учеником, маленьким мальчиком в незнакомой мастерской великого мастера.
Совершенная готика Св. Вита наваливается на тебя с верху. Внутреннее
пространство Св. Микулаша летит тебе в лицо. Барочные линии и детали расположены
в таком ритме, что создают впечатление постоянного движения навстречу. Особенно
при повороте головы. В этом смысл барокко: поместить человека в вихрь и оставить
в нем.
До меня в Праге побывал Наполеон. Он украл чешскую сокровищницу. Я хотел бы
украсть собор.
Меня всегда интересовало исследовать влияние архитектурных шедевров на психику
населения. Взять заурядный серый город, например Житомир, и поставить посреди
него собор Св. Вита. Что-то изменилось бы со временем в головах житомирян. Хотя
бомбой, безусловно, эффективнее.
Цель созерцания искусства это приобретение способности созерцать и строить
жизненные ситуации как произведения искусства. Силу дает умение постоянно
извлекать из жизни эстетические переживания. Смаковать контекст "сейчас".
По Праге гуляли вчетвером: я, Славко, Олесь и одна львовская курва. На мне был
кожух и монгольская шапка, на Славике танковый комбинезон с пятнами мазута,
наверно его дедушка снял его с убитого танкиста. Олесь носил потертое кожаное
пальто, румынская модель тридцатых годов.
СЛАВКО
До недавних пор популярные у нас кожаные плащи, в Албании, Румынии и Югославии
носили люди определенной профессии. Помню, как в начале нашей эпопеи в Праге, мы
пытались поменять деньги. Тогда там еще существовала вымирающая профессия
уличных менял. Однако у Прашной брамы на наши отчаянные призывы: "ченч!" никто
не реагировал. Менялы обступили нашу четверку на приличном расстоянии и молчали.
Когда одновременно молчит много народа, это производит угрожающее впечатление.
Тогда я еще не знал, что иностранцы вполне безобидны. Наконец, один из них
жестами выразил пожелание, чтобы один из нас приблизился. Пошел я. Свидание
состоялось на "нейтральной" разделительной полосе. Первым же его вопросом,
обращенным ко мне было:
- Sind sie Kroaten? (Вы хорваты? - нем.)
Не знаю почему, но меня осенило (или потому, что ехали-то в Хорватию, хотя
откуда им знать?)
-Ja, ja, Kroaten, Kroatia im meiner Herz! (Да, да, хорваты, "Хорватия в моем
сердце - лозунг уcташей).
Меняла обрадовался, дал знак своим приблизиться, нас окружила возбужденная
толпа, из повторяющихся восклицаний Montenegri! Banditi! Мы наконец сообразили,
что по одежде особенно по шапке, нас приняли за Черногорцев в стиле "Kacula lа
pyrozok negru" (рум. шапка пирожком черная). Те совершали свои набеги на менял,
и под предлогом обменять доллары на кроны, отнимали у них честно заработанные
деньги.
Дмитро Корчинский
Ночевали мы на полу школьного спортзала. Кроме нас там было еще около сотни
молодых католиков, преимущественно поляки, несколько испанцев и бельгийцев.
Все они почему-то побаивались нас и это было неплохо, поскольку давало
возможность трусить их на еду.
Настал Новый год. Вся Прага покрылась битым стеклом от бутылок из-под
шампанского. Проснувшись первого января, я вспомнил, что сегодня день смерти
Бандеры. Организатором нашей поездки был один очень способный восемнадцатилетний
мошенник, который выдавал себя то за греко-католического священника, то за
монаха-доминиканца. Я назначил его служить молебен в память по Степану в зале на
втором этаже. Я обошел всю школу и согнал на молебен всех, кто там был. Я
построил их и провозгласил самую длинную в своей жизни речь по-английски.
This is service about Bandera -- the lider of Ukrainian nationalist and all
progressive people.
К моему удивлению все они дисциплинированно отстояли сорок минут молебна. Ни
один поляк не решился сбежать. И тогда я осознал наши перспективы.
В конце 1990 г. в день Великой Октябрьской Социалистической Революции
демократическая общественность решила воспрепятствовать коммунистической
демонстрации на Крещатике.
Накануне вечером большая толпа собралась на площади Октябрьской Революции в
Киеве для того, чтобы стоять всю ночь, поскольку утром нас не пустило бы туда
оцепление милиции.
Рано утром в подземном переходе под площадью случилось столкновение между
милицейским полковником Григорьевым и депутатом Верховного Совета Степаном
Хмарой. Я с несколькими своими хлопцами бросился в стычку. Образовалась толпа из
наших и переодетых в гражданское курсантов школы милиции, которые действовали
крайне неорганизованно. Я схватил полковника Григорьева сзади, рядом со мною
оказался депутат Хмара, который на зековский манер пинал полковника ногами,
сохраняя при этом отстраненное выражение лица (сбоку ничего не было заметно).
Тем временем у полковника вытащили пистолет и радиостанцию и вывели его на
поверхность. Пистолет, правда, все-таки возвратили набежавшим представителям
власти, а радиостанцию мы спрятали.
Коммунистической демонстрации воспрепятствовать не удалось, так как милиции было
в несколько раз больше чем нас и коммунистов вместе взятых. Через некоторое
время за разбойное нападение на сотрудника милиции арестовали Хмару (Верховный
Совет дружно проголосовал за лишение его неприкосновенности), а также еще
нескольких человек, которых удалось идентифицировать по данными оперативной
съемки. Ни меня, никого из наших не взяли. Мы были уже достаточно опытными и
прятали лица от оперативной камеры.
В подобных случаях всегда первым делом нужно стараться разбить оперативную
камеру. В толпе бывает легко дать подножку оператору. Кому-то из своих перед
любой акцией необходимо ставить отдельное задание на работу против оперативной
камеры. Также все свои должны быть проинструктированы по поводу того, чтобы
натягивать на лицо платки в случае любой стремной ситуации.
