попаданием. Но сидеть в этих трубах и трястись вместе с землей, было очень
страшно. Действительно, когда сидишь в люльке установки, ловишь в перекрестие
самолет противника, хотя и знаешь, что не попадешь, мир вокруг как будто не
существует. Жмешь на педаль открытия огня и не слышишь собственных выстрелов, не
то, что разрывов ракет противника.
Мы вели, в основном, заградительный огонь, так чтобы "Фантомы", летавшие по
складкам местности, вынуждены были приподниматься над этой стеной огня и
попадать тем самым под ракетный обстрел. Моя бы воля и хоть какие-то технические
возможности, я бы сам навел, наконец, американцев на эти нефтехранилища. Мы,
моряки, не испытывали никаких иллюзий по поводу этой бойни. Флот всегда
оставался наиболее революционизированной частью советского общества, мы же
ходили в загранплавания. Случаев перехода на сторону противника во Вьетнаме не
замечалось ввиду отсутствия возможностей к этому. Как ни странно, основным
источником о положении дел в стране, для нас, запертых на судах, были
политинформации. Каждую неделю к нам приезжал представитель посольства и
довольно объективно и подробно отвечал на все наши вопросы. Именно из этого
источника и происходят мои сведения об эвтанзии, вьетнамизации или боевых
действиях в Лаосе. На протяжении всей истории вьетнамцы показали себя
агрессивным и экспансивным народом. Соседние правители охотно набирали их в
собственные армии. Вьетнам под номинальным правлением династии Ли был
исторически разделен на две территории: северную, находившуюся под контролем
династии Трин, ставившей на слонов, и южную, управлявшуюся династией Нгуен,
предпочитавшей огнестрельное оружие. Граница владений проходила севернее города
Хюэ, почти по линии ОМ2. Позднее Нгуены распространили свою власть на территории
Лаоса и Камбоджи. В гражданской войне 1773-1803 гг. фамилия Трин была
уничтожена, в Хюэ обосновался Нгуен Анх, принявший титул Гиа Лонг. В середине
XIX ст. вьетнамцы столкнулись с французами, что на время отвлекло их от
экспансии в Лаос и Кампучию. Коммунистический режим вернулся к прежним планам в
обертке "интернационализма". Вьетмин вторгся в Лаос уже в апреле 1953 г.
Нейтралитет страны был нарушен созданием на ее территории к 1962 г.
инфраструктуры "тропы Хо Ши Mина" - канала проникновения северо-вьетнамских
войск в Южный Вьетнам. Восток, юг и север страны удерживался повстанцами Патет
Лао.
В феврале 1971 г. боевые действия южновьетнамской армии так же были перенесены
на территорию Лаоса и Камбоджи. Американцы уничтожили базы на "тропе Хо Ши
Mина". Были взяты огромные трофеи. В Лаосе на стороне американцев активно
воевали племена Мео. Согласно французской статистике, население Кохинхина
(Южного Вьетнама), только на 37-38% состояло из вьетнамцев. Статистика
коммунистов указывала 87% вьетнамцев по всей стране. Однако зона обитания племен
начиналась уже километрах в ста к юго-западу от Ханоя. Находились они на самых
разных ступенях общественного развития. Генерал Лавриненко как-то попал в гости
в племя, придерживающееся матриархальных традиций. Это надо было видеть. Росту в
нем - выше двух метров, веса - килограммов под сто пятьдесят. Местные женщины
едва доставали ему до гениталий и могли делать минет не нагибаясь. Сбежавшиеся
со всей округи туземцы, с восхищением дотрагивались до слоноподобных
генеральских стоп. Они считали, что белого человека привезли для улучшения
местной породы. Вождь племени по понятной причине намеревалась продлить
пребывание генерала в гостях, как можно дольше, обещая привезти "потом".
Сопровождавший того вьетнамский офицер, не имея в горах реальной власти,
буквально валялся в ногах, умоляя вернуть генерала в срок, иначе с него
(офицера) в Ханое голову снимут. Причина недовольства туземных племен Индокитая
правительствами своих стран одна и носит универсальный для всех стран "третьего
мира" характер. В продвижении цивилизации неминуемо наступает момент, когда
дальнейший прогресс означает налогообложение. А как можно обложить налогом
кочующих охотников и собирателей? На процент от выкопанных кореньев...
Насильственное прикрепление к земле и трудовая повинность вызывали
сопротивление. Хотя, если честно, я не знаю, кто кроме горцев воевал в Лаосе. Из
кого, кроме вьетнамцев был набран "Патет Лао", остается глубокой тайной. Лаосцы
тогда, да вероятно и сейчас находятся под нивелирующим гнетом буддизма.
Численность правительственной армии едва достигала 4 тыс. человек, силы Патет
Лао оценивали в 10-40 тыс. человек. До тридцати процентов мужского населения
страны пребывало в монашестве. На базаре захожего лаосского бонзу легко было
отличить по колокольчикам на ногах, которыми он отгонял насекомых, чтобы не
давить их при ходьбе. Когда лаосцев начали мобилизовывать в армии воюющих
сторон, они, первоначально, идя в атаку, стреляли в воздух, наивно полагая, что
противник ответит тем же.
Полковник Боровец
СУДНЫЙ ДЕНЬ
Трубный глас заменяла сирена. В роли Архангела Михаила выступал пом-деж,
прапорщик, который с остервенением крутил ручку. Собакам на площадке очень
нравилось, они дружно подвывали. В этот момент свора ангелов-посредников с
секундомерами влетела в казарму и, наученные опытом, чтобы не быть затоптанными,
сразу прятались в канцелярию. Казарма на 10 минут превращалась в дурдом для
буйно помешанных. Солдаты по тревоге хватали все подряд, чтобы надеть на себя и
побыстрее стать в строй. Больше всего страдали те, кто отвечал за
светомаскировку, они должны были завесить окна своими одеялами. Окна в
солдатских казармах были по размерам одеял. Выбегали в непарных сапогах, двух
касках на голове. Труднее всего было выдать оружие и записать кому. Стояла
невообразимая давка, мат, подзатыльники и пинки. Шли по старшинству, от более
заслуженных к менее, а не по взводам. Оружие, как и снаряжение хватали не глядя,
а номера записывали свои, потом в строю менялись. Неразбериху усугубляла
конструкция казарменных дверей. Чтобы не воровали столы, тумбочки и кровати,
старшины забивали одну половину. Так же наглухо забивали и запасные выходы, не
дай Бог дневальный ночью уснет - соседи украдут шинели. Потом могли нагло в них
ходить, потерпевший считался опущенным, его называли "чайником", а гордого
победителя - "Рексом". Украсть что-либо у соседа считалось доблестью. Кралось
все, начиная с телефона на тумбочке дневального. Было особым шиком, поставить
его в канцелярии и пригласить командира потерпевшей роты.
- Да это же мой телефон.
- Да пошел ты ...
В дверь можно было протиснуться только боком. Из всех обитателей трех этажей,
хуже всего доставалось третьему. Им сваливались на головы, и по ним шли ногами,
не дай Бог кому-нибудь упасть, или не одеть шинель в рукава, наступали и
разрывали до воротника. С третьего этажа солдата сбрасывали на второй и затем на
первый. Трех последних сарбазов, по хивинской традиции били нещадно. За 10 минут
рота должна была стоять на плацу. В это же время, пока мы строились, авторота с
гиканьем, свистом и улюлюканьем неслась в автопарк. Ее, как тигр буйвола, гнали
ротный и взводные. Особенно доставалось "мазистам", им еще нужно было получить
аккумуляторы, килограммов по сорок. Несли их худосочные солдаты первого года
службы, "деды" бежали к машинам. Больше всего от этой системы выигрывали
каптеры. Они оставались в роте, закрывали все на замки и спали, обжираясь
тушняком с маслом. За просрочку норматива можно было набрать столько баллов, что
учение могло закончиться для ротного не начавшись. Пока прибывала техника, рота
приходила в себя. Нужно было вывести всю технику, поэтому к каждой машине на
ходу прицепляли по две-три "несамоходных". Из автопарка выползала кишка зеленого
змия. За авторотой гордо, в облаке дыма, с дрожанием земли выезжали МАЗы, они
всегда были на ходу. У них, сук, даже боксы были теплые - ракетная техника.
Следующий этап - погрузка личного состава и провианта, так же превращался в
кошмар. Следом за командой - "По местам!", после того, как все уселись по
машинам, наступало неопределенное время ожидания, тянувшееся 6-7 часов кряду.
Кормить никого не собирались. Солдаты нервно курили и тоскливо смотрели в
сторону столовой. Повара и кухонный наряд обжирались завтраком. Все время нашего
ожидания стратеги в штабе разрабатывали диспозицию вывода части в запасной
район. Все боялись принять решение, половина машин не на ходу, а ехать надо: все
сроки истекают. Поэтому все обманывали друг друга. Командир смотрел на колонну
длинной в несколько километров, дело шло к вечеру, курево кончалось. По колонне
сновала сытая тыловая сволочь, все эти начпроды, писаря, и поддатые медики. У
них в машине был харч и спирт, больных бросали на фельдшера, который потом
сожительствовал с бедными солдатами в подвале. Санчасть была, как публичный дом,
порядочные солдаты боялись туда ложиться, сначала трудотерапия, потом голодная
диета, потом насильственное мужеложство.
Что дальше: особо жестокой была процедура мытья солдат в полевой бане в пустыне
зимой. Лично я категорически отказывался - лучше под трибунал. Был один садист
Белкин, он и изгалялся. Начитался фронтовых мемуаров, сволочь. На ветру ставили
палатку и пытались нагреть несколько бочек воды до температуры человеческого
тела. Солдаты, спавшие у выхлопных труб МАЗов, были невообразимо грязны. Грязь
въедалась в тело, вода стекала с него, как с гуся. Отмыть их можно было только
бензином или стиральным порошком в стационарной бане. Когда эту баню -
крематорий топили, все прятались, солдаты начинали кашлять, прикидываться, что
болеют. В полевых условиях в санчасть никого не принимали, из-за престижности
теплых мест для спанья. Инстинкт подсказывал - расслабишься - пропадешь. Если
некоторые подразделения приезжали в сапогах, а другие в валенках, можно было
проснуться в одних портянках. Откуда валенки у узла связи, прапорщик пропил их
еще прошлой зимой. Люди, как звери в стае делились на своих и чужаков, никто не
выходил из своего района, вокруг вертелись чужаки.
Хуже всего доставалось клубным работникам и писарям. В подразделениях было
тесно, мы спали в БМДС, в тепле, вповалку офицеры, прапорщики, солдаты. Вокруг
часовые, связь только по селектору. Штабная элита буквально за несколько дней
превращалась в чмуриков. Жили в утепленной байкой - "зимней" палатке, или в
клубной машине КУНГ-ГАЗ-66. С ними же обитали: секретарь комсомольской
организации полка и зав. клубом. Больше некуда было деться. Зав. клубом даже
пришел к моей машине:
- Нет ли у вас горячего чайку попить?
- Пошли вы, старшина, на хуй.
Мой старшина, срочной службы Галкин добавил сквозь зубы:
- Вам же сказали, командир роты, что идите на хуй. Ходят тут, чай просят и не
стыдно вам.
Их еще заставляли оформлять наглядную агитацию, служившей солдатам на подтирку.
Даже повара ими брезговали, норовили зачерпнуть сверху, не помешивая и вылить,
не глядя, на шинель. У меня был настолько толковый старшина, что повара спали у
нас, шеф-повару даже дали матрац. Харч все равно был паршивый, зато набирали
снизу и ели в первую смену. Под конец, когда приползала какая-нибудь четвертая
команда, остатки разводили водой, чтобы хватило всем. Не было ни отбоя, ни
подъема, солдатам нравилось - лежали спокойно. От ночного безделья беспощадно
резались в карты. Мы несли охрану позиционного района, поэтому были вне всякого
контроля. Полагалось ставить парные посты, секреты, патрулировать... Зная нашего
солдата, я не рисковал отпускать его дальше десяти метров, мочились с машины.
Единственным из офицеров к кому солдаты относились с уважением, был майор
Колпаков - начальник инженерной службы. У него с собой было ружье, брал солдат
на охоту, как и я жрал с солдатами из одного котла. Для офицеров накрывали
отдельно, даже масло давали. Я знал, что такое кончается плохо и не отделялся от
личного состава. Командир должен сидеть с солдатами в одном окопе, и вместе с
