вроде несанкционированных митингов. Одно время видеокамера в предвкушении
визитов каких-то важных шишек была установлена в подъезде дома, где проживал
Корчинский. Вообще, по оперативным съемкам личного состава в ходе акций УНСО
можно было опознать кого угодно. Никогда не забуду ориентировку, касающуюся
другого, более раннего периода, но суть проблемы она передает точно:
"Разыскивается мужчина (женщина), 25-40 лет, пишущий на стенах Киево-Печерского
государственного заповедника лозунги антисоветского содержания, флейцевой кистью
шириной 25 мм. Одет в темную куртку и брюки".
Навести какой-либо порядок на политических тусовках Киева или Львова,
(провинцией, кроме Чернигова, я брезговал) даже в интересах элементарной
безопасности не представлялось возможным. Степень проинформированности для этой
публики напрямую кореллировалась в их собственном восприятии и восприятии
окружения с мерой политического веса. Как водится, с беспечностью соседствовала
шпиономания.
К счастью, рабское следование большинством "источников" инструкциям Комитета,
позволяло с большой долей вероятности локализовывать эту публику даже путем
анализа и наружного наблюдения. Что бы там не говорили, а провокаций в то время
официально, да и фактически, не дозволяли, боялись ответственности. Поэтому
"источник" вполне в стиле инструкций Департамента полиции времен Азефа должен
был держаться в стороне от активной деятельности, организации и участия в
несанкционированных митингах, например. Эта публика, обычно, вертелась вокруг
начальства с какими-то неопределенными организационными функциями или сама была
руководством, решавшим общие вопросы. Или наоборот, очень "частные", например,
финансовые.
Памятуя прежнюю деятельность КГБ по формированию правозащитного движения,
особенно подозрительно выглядели всякие "борцы с режимом" со стажем, писавшие
антисоветские памфлеты, передававшие их на Запад, состоявшие на контакте у
третьего секретаря посольства США и ездившие для этого в Москву, так же
включенные в список кандидатов на получение статуса "беженца". Такие "стучали"
сразу на обе стороны. Мои подозрения относительно одного человека, назовем его
В. М., подтвердились в 1997 г. Тогда в центре Киева дошло до небольшой
перестрелки. Трое потерпевших единодушно вопили воистину, как "потерпевшие", о
том, что у них должна была состояться встреча с этим самым В. М. А вместо него
пришли вооруженные боевики. Один из них, приставив пистолет к груди жертвы,
перед тем, как спустить курок, даже произнес:
- Будешь знать, как запускать лапу в организационный карман В. М.
Того даже на допрос не вызвали, очевидно, он вовремя переметнулся к ментам.
С самого начала трое из руководства УНСО, якобы близко связанные с заграницей
(не буду называть фамилии, хотя это были В. М., О. В. и А. Л.) проходили по
другой линии и не освещались обычным порядком так, как освещался, например,
Корчинский. Из руководства мне известны трое лиц, в разное время признавшихся
Корчинскому в своих связях с КГБ-СБУ. Он сохранил их признания в тайне и у меня
нет оснований разглашать подобные сведения.
В начальный период деятельности УНА УНСО в горячке политической активности тех
дней легко можно было выявить источник методом наружного наблюдения. Узнал о
чем-то, требующем немедленного оповещения начальства, например, план акции,
меняется, пройдут другой дорогой, сразу бежит к телефону, или к кому-то на
встречу. В жаркие дни политических мероприятий парки и задворки вокруг
управления превращались в место прогулок эдаких парочек, обсуждающих какие-то
важные проблемы, что-то записывающих, отсчитывающих, пугливо озирающихся по
сторонам. Прежние конспиративные квартиры "мирных времен" благополучно
накрылись. Встречи в гостиничных номерах приживались с трудом. Наконец, сошлись
на машинах - высиживали в них, как гомосексуальные любовники.
Эта непреодолимая жажда получения информации со стороны противника и стала
основной контрразведывательной деятельностью в УНА УНСО. Деятельность была
необходима разве что, как средство прикрытия наиболее важных организационных
мероприятий, что и достигалось путем тотальной дезинформации. Информацию о
приготовлениях, как и сами приготовления, скрыть невозможно - что-нибудь да
просочится и составит пищу для размышлений. Так вот, этой пищи должно быть как
можно больше, в пять, в десять раз. Противник, обреченный на собственные головы,
как средства анализа, неизбежно захлебнется в таком обвале противоречивых
сведений. Принятие того или иного варианта действий УНА УНСО обязывало СБУ и
милицию, контактировавших между собой с трудом и через вышестоящих посредников к
разработке собственной диспозиции на предмет предстоящей "экзекуции". Изменить
ее в ходе акции уже не представлялось возможным. У Корчинского есть основания
гордиться его первыми тактическими победами.
Дмитро Корчинский
Создание украинской армии началось с уничтожения военного образования. В этом
были заинтересованы Соединенные Штаты и Израиль, так как в военных вузах Украины
учились тысячи курсантов из арабских стран. Американцы понимали, что, готовя
военные кадры в Украине, другие страны остаются привязанными к советским
системам вооружений. Это противоречило интересам американского ВПК.
Американцы много усилий потратили на то, чтобы влиять на военное руководство
Украины. Наших генералов и полковников тогда можно было покупать за жвачку.
Министр обороны столько же времени проводил в Америке сколько в Украине. Одним
из первых его шагов было создание управления военного образования и науки. До
этого военные вузы пребывали в подчинении видов войск. Управление возглавил
генерал Прокофьев. Он подготовил проект реформы военного образования, которая
предусматривала ликвидацию элитных училищ. После того, как он выполнил эту
функцию, его забрал к себе Израиль. Он имеет синекуру на должности военного
атташе Украины в Израиле. Живой, здоровый и неплохо себя чувствует. Куда смотрит
интифада?
В те годы я активно интриговал против реформы. УНСО была единственной
политической организацией, которая активно и последовательно воевала против
Министерства обороны. Сначала нас старались приручить. Я встречался с
Прокофьевым, а позже с Министром обороны. Помню, как меня поразила
незначительность этих людей. Это были случайные, скучные, неинтересные негодяи в
больших роскошных кабинетах.
Весной 1993 г. нам в руки попал отчет командованию Черноморского флота командира
группы кораблей, которые выполняли боевое задание на рейде Гудауты. Они
закачивали на берег горючее для абхазской бронетехники через импровизированный
терминал, обстреливали грузинские самолеты и тому подобное. Пикантность ситуации
состояла в том, что Черноморский флот формально пребывал под совместным
украинско-российским командованием. Я, конечно, не упустил возможности поставить
в неудобное положение украинскую власть, опубликовав эти документы. Я считал,
что Украина должна поддерживать Грузию. Для того, чтобы не иметь фронта в Крыму,
мы должны постоянно поддерживать фронт на Кавказе.
Однако, сначала мы сконтактировали с абхазами. Они сами вышли на нас. Я послал
кого-то со своих посмотреть ситуацию в Гудауте. Выяснилось, что они больше
заинтересованны в политической поддержке, чем в добровольцах. Хотя все наши
знакомые по Приднестровью воевали за абхазов, я решил выйти на контакты с
киевскими грузинами. Это было нетрудно, по-скольку наш политреферент Дядя Толя
давно и беспорядочно мутил с кавказцами.
Это был очень колоритный экземпляр. Первый раз его арестовали в конце пятдесятых
годов во время поездки на Кавказ. Ему было девятнадцать. Сибирские зоны тогда
были огромных размеров - десятки тысяч заключенных, среди которых хватало
буйного элемента: бандеровцев, власовцев, прибалтов. Через полгода на зоне, куда
он попал, началась забастовка. Председателем забастовочного комитета старшие
товарищи выдвинули Толика (решили подставить как самого молодого). Забастовку
подавили при помощи танков. Хлопца при этом сильно покалечили. Одно время он
вообще не ходил, впоследствии передвигалось на костылях. Он пережил несколько
лет крытой, принудительное кормление во время продолжительных голодовок. Через
десять лет он освободился, но ненадолго. 22 мая 1972 г. на ступеньках возле
памятника Шевченко в Киеве он прочитал собственный стих, после чего его снова
арестовали. В этот раза большую часть времени он провел в психиатрических
больницах. Всего отсидел двадцать три года.
Дядя Толя носил пропеченное солнцем татарковатое лицо, седую бороду и длинные
волосы и, если бы не излишек суетности в узеньких глазках, был бы похож на
даоского монаха. Питался кофе и сигаретным дымом. За три дни он превращал новый
костюм в тряпку. Способен был говорить часами и ненавидел слушать других, но тем
не менее владел даром общения и необходимой для мошенника способностью вселять
доверие. Его можно было выбросить из самолета в какой-нибудь незнакомой стране
без денег и документов и через два дня увидеть его в кабинетах министров и
президентов. Находилось все: машины, квартиры, окна на границах, эфирное время
на телевидении. Через неделю его уже знали все и он знал всех. Он мгновенно
разбирался в ситуации и уже сам объяснял ее аборигенам, поучал и разводил с
невероятным апломбом. Но вторично его нельзя было пускать на то же пастбище. Он
слишком быстро успевал все вытоптать, залгаться и испортить своей патологической
безответственностью. Он был из тех, кто сжигает лес только для того, чтобы
прикурить сигарету. Люди отягощенные значительным тюремным опытом, как правило,
имеют склонность собирать вокруг себя редкостную сволочь и таскать ее за собою.
Какие-то, очень уж потасканные курвы, вороватые мужички, мутнячки, червячки. В
конце концов - мы.
В конце весны я попросил дядю Толю собрать знакомых грузин в помещении одной
быстробанкрутирующей фирмы, которая снимала комнаты в Киевском доме офицеров.
После длительного разговора они согласились финансировать отправку людей на
абхазскую войну.
Постмодернизм - это смесь. Это уничтожение расстояний и времени. В Нюрнберге
судят Валленштайна. Он сидит между Герингом и Линкольном. Эмпедокл является
учеником Декарта. По идее, постмодернизм - это ситуация переполненности. А на
деле - пустота. В конце столетия произошло не увеличение поинформированности, а
увеличение числа хромосом. Дауны делают телевидение. Дауны им наслаждаются.
Я всегда много внимания уделял пропаганде. Современные войны - это вооруженные
политические демонстрации. И демонстративный момент в них не менее важен, чем
собственно момент применения оружия. Вообще, пропаганда срабатывает тогда, когда
люди ходят по колено в пропаганде. Но, когда на это недостает средств, оружием
пролетариата есть скандал. Между прочим, качественный скандал не такое уже и
легкое дело. На Западе стоит заявить, что министр крадет - и это уже скандал. У
нас на такое никто не обратит внимания. Скорее удивит противоположное заявление.
Как-то нам попала в руки копия медицинской карты министра юстиции, из которой
вытекало, что он ВИЧ-ИНФИЦИРОВАН (по дате - один из первых в Украине). К тому
же, инфицирование произошло, как следовало из бумаг, в результате
гомосексуального контакта. С большим удовольствием мы поделились своим маленьким
открытием с депутатами Верховного Совета, с чиновниками кабинета министров и
администрации президента. Вы думаете это вызвало скандал? Ни в коем случае!
Наверно, у них там много таких. Современного человека не пробьешь сексуальными
извращениями, моральными недостатками, несправедливостью. Единственное, что
способно волновать подсознание - это обыгрывание угрозы прямого насилия.
Люди должны бояться Пифагора, чтобы интересоваться им. Существует только то, что
убивает. Наша просветительская миссия состоит в том, чтобы объяснить: абстракции
агрессивны. Когда говорят про духовность, воображают васильки, а это - пожары.
