Сергею много раз приходилось выслушивать восторженные отзывы об этом
человеке. Орех восхищался умом и деловой хваткой Семена Федотовича, его
умением жить, уймой полезных знакомств, способностью достать что угодно.
Он с упоением рассказывал, как и с какими людьми провели они время в са-
уне, какой замечательной оказалась рыбалка на особой, открытой далеко не
всем даче, какой великолепный мебельный гарнитур подарил Семен Федорович
своей любовнице...
Элефантов восторга приятеля не разделял, и его равнодушие бесило Оре-
ха до крайности.
- Ты бы учился у умных людей, как надо жить! - в запале он даже забыл
об обычной, старательно отработанной сдержанности. - А то водишься с
этим Никифоровым, у которого, кроме старого, залатанного пальто, ничего
за душой нет!
- Да ты что. Орех, спятил? - Элефантов рассматривал Алика с явным
удивлением человека, растолковывающего другому совершенно очевидные ве-
щи. - У Никифорова за душой больше, чем у всех твоих проходимцев, вместе
взятых. У тех и душ-то нет - одна жадность да расчет сплошной: кому
улыбнуться, кому услугу оказать, а кого облаять... А Борис - умница, та-
лантливый парень, порядочный, на него во всем положиться можно. И никог-
да выгоды не искал, потому и ходит в старом пальто.
- И дурак!
Спокойствие Элефантова, его убежденность в своей правоте задевали
Орехова за живое.
- А Семена Федотыча и его друзей ты зря проходимцами считаешь. Солид-
ные люди, с положением, авторитетные. Все их уважают...
Элефантов улыбнулся.
- До поры. Пока характеристика для суда не потребовалась.
- Ты их просто не знаешь. Как-нибудь познакомлю - изменишь мнение.
Через пару недель, когда Элефантов уже забыл об этом разговоре, Оре-
хов притащил его на дачу, где веселились пятеро дородных, похожих на
лоснящихся бобров мужчин.
Алик был здесь своим, но как шофер, повар или банщик. Элефантова при-
няли как равного, хотя дали понять, что для него это большая честь.
Семен Федотыч умело говорил тосты, впрочем, в этом ему никто не усту-
пал, и застольные речи выходили красивыми, мудрыми и поучительными.
Выпили за гостей и за хозяев, за родителей, за настоящую дружбу, за
порядочных людей. Слова "порядочность" и "честность" употреблялись здесь
очень часто, но смысл в них вкладывался совсем не тот, к которому Эле-
фантов привык и который считал для этих понятий единственным.
Например, Семен Федотович очень хвалил какогото Мамонова, отсидевшего
семь лет, а потом отдавшего крупную сумму долга.
- Был бы непорядочным - сказал: все забрали, описали, конфисковали,
сколько времени прошло, я совсем голый... И мне стыдно требовать. А он
по-честному поступил.
- А сидел за что? - поинтересовался Элефантов.
- Не за кражи, конечно! - хмыкнул Семен Федотович. - Неприятности по
работе...
"Не в лоб, так по лбу", - подумал Элефантов и хотел спросить: какая
же честность может быть у человека, осужденного за противозаконные махи-
нации, но передумал. В этой компании существовала своя система представ-
лений о хорошем и плохом, похвальном и постыдном, она отличалась от об-
щепринятой, и исповедующие ее должны осознавать собственную ущербность
среди нормальных людей, когда они загоняют свою сущность глубоко-глубо-
ко, позволяя ей только настороженно выглядывать наружу через глазницы
оболочки.
И сейчас компенсационный комплекс заставляет их превозносить высокие
человеческие качества друг друга и повторять, до затертости, слова, ко-
торые не принято произносить всуе.
Жалкая жующая и пьющая протоплазма!
Честность не появится от того, что за нее сто раз выпито!
Любой из вопросов, которые хотелось задать Элефантову, прозвучал бы
сигналом тревоги: в лагерь единомышленников проник чужак, сумевший заг-
лянуть под тщательно пригнанные маски" ату его, бей и в воду!
Элефантов усмехнулся.
До этого бы, конечно, не дошло, но взаимная неприязнь обеспечена, за-
чем портить вечер? Посижу молча.
Вместе со всеми он выпил за честность в человеческих отношениях, за
настоящих людей, поел приготовленной Ореховым ухи.
Потом Орехов отвез всех к Ивану Варфоломеевичу, огромный кирпичный
дом которого гордо отсвечивал оцинкованной крышей на тихой зеленой улоч-
ке в двух шагах от центра города.
Расположились во дворе, рядом с выложенным голубой и розовой плиткой
бассейном, хозяйка подала настоящий турецкий кофе, хозяин достал бутылку
тридцатилетнего коньяка.
После кофе затеяли купаться, Элефантов хотел уйти, но Семен Федотович
пошептал что-то на ухо Ореху, и они ушли втроем.
Элефантов думал, что его просто завезут домой, но "ЗИМ" Орехова за-
тормозил у красивого девятиэтажного здания в новом микрорайоне.
- Теперь прошу ко мне, - радушно прогудел Семен Федотович и первым
вышел из машины.
- Везет тебе, старик, - подмигнул Орех. - У Полковника немногие дома
бывали.
- Почему Полковника? - спросил Элефантов первое, что пришло в голову.
Его ошеломило непонятное внимание со стороны Семена Федотовича, и он пы-
тался понять, чем вызван такой интерес к его персоне.
- Полковника он давно перерос, это верно, - ухмыльнулся Орех. - Да
прозвище не поменяешь, так и осталось с молодых лет.
Семен Федотович жил на втором этаже в четырехкомнатной квартире, воп-
лотившей последние достижения домостроения. Цветной паркет, мягко отсве-
чивающие в тон шторам обои, сплошные, без переплетов стекла окон, косми-
ческого вида сантехника, необыкновенные мебельные гарнитуры должны были
сразу демонстрировать неординарность хозяина.
Семен Федотович усадил гостей в глубокие, податливо охватывающие се-
ребристым велюром кресла и удалился дать распоряжения, а Орех с видом
победителя уставился на приятеля.
- Ну, как? Умереть и не встать?
Элефантов пожал плечами. Он привык к определенным признакам значимос-
ти человека, пахнущим типографской краской авторским экземплярам статьи,
опубликованной в солидном журнале, увесистым монографиям, авторским сви-
детельствам и тому подобным атрибутам признания.
Существовали и другие наглядные критерии успеха: непререкаемый науч-
ный авторитет, плеяда учеников и последователей, обязательные ссылки на
твое имя в специальной литературе, непременные приглашения на всевозмож-
ные семинары, конференции, симпозиумы, членство в различных редколлегиях
и ученых советах, заграничные командировки.
Успех такого уровня имел соответствующее внешнее оформление: научный
коллектив в подчинении, более или менее шикарный кабинет, молодая, кра-
сивая либо моложавая, достаточно привлекательная секретарша в приемной,
персональный автомобиль, командировочные в валюте.
Отблеск достигнутого освещал и быт: комфортабельная квартира, краси-
вая мебель, дорогая одежда. Все это было как бы обрамлением таланта,
трудолюбия, огромных затрат умственной энергии, следствием того, что
удалось достигнуть на научном поприще, было неотделимым от него, а пото-
му, как правило, приходило уже тогда, когда жизнь клонилась к закату.
И Элефантов всегда с удивлением воспринимал иной, непривычный мир,
где шикарные обставленные антикварной мебелью квартиры, новехонькие ав-
томобили, благоустроенные дачи, фирменные вещи, увлекательные круизы не
были довеском к главному, не венчали трудный и достойный путь, а сами по
себе являлись основным в жизни.
Элефантов каждый раз удивлялся: на чем основано сытое раннее
сверхблагополучие, что оно демонстрирует и олицетворяет? И приходил к
выводу: оно есть следствие чего-то недостойного, постыдного, а потому
непрочно, зыбко и в любую минуту может обратиться в прах, тлен, ничто. И
хотя за свою жизнь он ни разу не видел подобных поучительных превраще-
ний, убеждение это не менялось, и к вызывающей демонстрации необъяснимо-
го материального благополучия он относился с брезгливостью и некоторой
опаской, как в детстве относился к ужам - безобидным, но все-таки змеям.
Но ответить на вопрос Ореха, что второй раз за сегодняшний вечер он
испытал опасливую брезгливость, Элефантов посчитал неудобным: все-таки
его приглашали в гости, и ответить так значило проявить черную неблаго-
дарность. Достаточно и того, что больше он никогда не переступит порог
дома Аркадия Христофоровича или Семена Федотовича. Поэтому он молча по-
жал плечами, что Орех расценил как сдержанное проявление восторга.
- Еще не то увидишь! - гордо посулил он, удобнее устраиваясь в мягком
кресле.
Вскоре к ним присоединился Семен Федотович, а через несколько минут
холеная молодая жена в дорогом домашнем платье выкатила уставленный де-
ликатесами сервировочный столик.
- Элизабет, - коротко представил хозяин.
Орехов галантно приложился к ручке, Элефантов, чуть замешкавшись, то-
же ткнулся губами в гладкую, пахучую кожу.
- Сядешь с нами, малыш? - явно для приличия спросил Семен Федотович.
- Нет, пойду посмотрю видеомаг.
У нее было красивое лицо, холодные безразличные глаза, ленивая поход-
ка.
- Я хочу выпить за тебя, Сергей, - хозяин наполнил хрустальные рюмки
пахучей темно-коричневой жидкостью, положил всем бутерброды с икрой.
- Я много слышал о тебе от Олега, - он указал на почтительно замерше-
го Орехова, - а сегодня внимательно наблюдал за тобой и понял, что не
ошибся: ты умный и перспективный парень, ты можешь далеко пойти при оп-
ределенных условиях. Но об этом потом, а сейчас я желаю тебе достигнуть
того, чего ты заслуживаешь.
- Так вот об условиях, - продолжил Семен Федотович, прожевывая бу-
терброд. - Для достижения цели надо уметь ладить с людьми, обладать гиб-
костью, быть дипломатом. Этих качеств тебе не хватает. Да, да, не улы-
байся. Хотя ты и сидел молча весь вечер, твое неприятие нашей компании
отчетливо проступало на лице. К слову, совершенно напрасно. Мы можем те-
бе во многом помочь...
- Например? - дерзко перебил Элефантов.
- Да в чем угодно. Я, например, хорошо знаю Быстрова, бывал у него в
доме...
Членкор жил куда скромнее, и Элефантов подумал, что Семен Федотович
наверняка перенес преимущества своего интерьера и в сферу личностных
оценок.
- При случае могу замолвить за тебя словечко...
- Да я и сам говорить умею.
- Важно, как и когда сказать, - Семен Федотович держался с ним терпе-
ливо, как опытный учитель с толковым, но недисциплинированным учеником.
- С Быстровым, положим, и ты поговоришь как надо. А вот с Курочкиным,
Бездиковым ты отношения испортил. Я уж не говорю о Кабаргине.
Элефантов бросил недовольный взгляд на Ореха.
- Вы хорошо информированы.
- И не Олегом. В основном не Олегом. Мой сын работал у вас в институ-
те, только в другой лаборатории. Так вот, Курочкин, Бездиков, Кабаргин,
да и другие недоброжелатели, а у тебя их немало, способны причинить мас-
су неприятностей, особенно если ты будешь вести себя также неосмотри-
тельно, как и раньше.
- Не вижу оснований менять свое поведение, чтобы подладиться под ко-
го-то!
- Тем больше неприятностей ты получишь. А я берусь нейтрализовать
этих людей. Закадычными друзьями тебе они не станут, но мешать не будут!
При твоих способностях этого вполне достаточно.
Элефантов открыл было рот, но Семен Федотович протестующе поднял ру-
ку:
- И еще. Ум сам по себе не оплачивается, ты никак не наберешь даже
две сотни в месяц, а это никуда не годится.
- Вы и в этом хотите мне помочь? - засмеялся Элефантов. - Может, вы
мой настоящий отец, бросивший несчастного младенца и терзаемый муками
совести?
- Нет, интерес к тебе у меня чисто деловой. Ты - генератор идей. У
тебя материалов и задумок на три диссертации. Многое ты отбрасываешь как
побочный продукт, хоть он тоже может быть полезен. А мой сын сейчас -
аспирант второго года, и дело у него не клеится. Понимаешь, о чем речь?
Семен Федотович внимательно смотрел Элефантову в глаза.
