- Давно встречаешься?
- Раза два.
- Если бы ты пораньше возвращался с работы - мог бы встретиться в третий.
- Еще встречусь, мам.
К столу приковыляла Джоди, на морде у нее висела сосулька из плавленого
сыра. Как полноправный член семьи, Джоди питалась с общего стола - но сырный
суп ей не нравился. Вчера за завтраком, когда мама разговаривала по
телефону, она стащила кусок вареной курицы и сожрала; когда мама вернулась
на кухню, Джоди сидела на полу, кашляла и блевала - кость встала в горле.
Маму чуть удар не хватил, она тут же принялась накручивать номер "Скорой
ветеринарной помощи". Ветеринар приехал, врезал ногой Джоди под брюхо, и
кость сразу выскочила. Все это обошлось маме в восемьдесят тысяч. На работу
она пришла лишь после обеда.
Денис все не мог решить для себя: рассказать матери про Кружилина или
нет? С одной стороны - хорошо снять многолетний семейный гнет, но с другой -
придется бередить старые раны... К тому же она ничего не поймет: ведь не суд
вынес запоздалый приговор... Скажет, что так можно обвинить любого невинного
человека. А если услышит про шмеля и резиновые палки, то вполне может
устроить истерику... Ей нужно, чтобы все делалось чисто, красиво, по закону
и к тому же приятно пахло. Но в жизни так никогда не бывает. Потому она и
убегает от этой жизни, прячется в свою, придуманную, нюхает пыль в своей
библиотеке, носится с никчемной собачонкой, исполняет роль высшего судии в
семейных вопросах. И думает, что эта роль ей удается.
- Надеюсь, твоя Валерия - не следователь и не стрелок вневедомственной
охраны?
- Секретарь-машинистка, - сказал в тарелку Денис. - В обычной средней
школе.
- Интересно было бы взглянуть.
- Может, еще взглянешь.
Мама, как разумная женщина, успела смириться с тем, что ее сын не
работает в адвокатской конторе и не пишет кандидатскую. Что он вращается на
одной плоскости с преступниками, проститутками и жлобами в синей форме,
почесывающими время от времени в паху. И его рубашки даже после стирки
источают тяжелый запах застоявшегося табачного дыма. Запах трудной и нервной
работы.
Единственное, с чем мама до сих пор не могла смириться, - это так
называемый гибкий график, когда Денис возвращается домой затемно, после
крутого Уокера, после женщины-врача по имени Куин, после Арины Шараповой и
Льва Новоженова... а она медленно сходит с ума, боясь даже думать, в какую
переделку мог попасть сын. И она будет только рада, когда Денис найдет себе
девушку, к которой будет спешить каждый вечер, забывая о своей чертовой
работе. А может, и вообще бросит когда-нибудь... Работу, конечно.
Говорить про Кружилина ей нельзя.
- Спасибо, мама. Очень вкусный суп, в самом деле.
- На здоровье, - автоматически отозвалась она.
Денис вымыл за собой тарелку и поставил в сушилку. Взял чашки, налил чай,
оставил его дымиться на столе - а сам вышел в коридор, где стоит телефонный
аппарат. Прикрыл за собой дверь.
Через минуту снова заглянул на кухню, сказал:
- Ну, я пошел, мам. Не волнуйся.
И ушел. Про чай он забыл.
Часть третья
СВИНЬИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ К КОРМУШКАМ
Глава первая
БОРЬБА ЗА ВЫЖИВАНИЕ
Едва успев досмотреть сон о похождениях Человека с Водосточной Трубой
(третья серия, следующей ночью обещали четвертую), Сергей встал и пошел
драить ванну. Ванна была облупленная, дно в ржавых пятнах. Кто здесь мылся
вообще - неизвестно. Может, сифилитик какой. Или бомж, усыпанный грибком.
"А не все ли тебе равно?"
Половина десятого. С улицы доносился детский визг, кто-то колотил камнем
по гулкой железной горке. Из-за приоткрытой двери кухни в прихожую
протянулся яркий солнечный луч. Утро третьего октября выдалось погожее -
будто нарочно, напоказ. И это раздражало Сергея.
Он добрался наконец до девственно-белой эмали. Ванна засияла. Затем пошел
в туалет отлить, на обратном пути захватил с собой пакет из толстого
двойного полиэтилена - он его еще вчера заприметил. Там хлорка. Сергей
побрызгал из душа на ванну, затем рассыпал хлорку по дну. Едко защипало в
носу, спазм перехватил горло.
"Мог бы обойтись без всей этой возни, придурок".
Он пошел на кухню. Кухонька маленькая, кубышечка три на два. Не вставая
из-за стола, здесь можно дотянуться до любого ее отдаленного уголка. Прошлым
вечером Сергей так и не успел допить вторую бутылку "смирновки", упал на
пол, сложился - и не мог даже развалиться по-человечески. Лежал скрюченный,
будто высохший лимон на дне стакана. Ночью переползал в кровать на карачках
- все болело.
На кухне Сергей включил газ, поставил кастрюльку с водой.
"Газ - это еще лучше, скажешь, нет? И дезинфицировать ничего не надо".
Бросил в воду два лезвия-безопаски, которые принес из ванны. Лезвия
наверняка пользованные, он нашел их на полке - присохли там, едва отодрал.
Кто ими брился? А может, даже не брился, а?.. Сергей не знал. Наверное, это
был такой же идиот, как и он сам. Неприкаянный. Родик сказал, что эта
квартира - "лэст стейшн". Последнее пристанище. Место для отсидки, вполне
заменяет сизо или тюрьму. Сидишь тише мыши. Выходить на площадку нельзя,
звонить нельзя. Сергей даже не знал толком, где находится. Возможно, в
районе речного вокзала - потому что когда ехали сюда с Родиком позавчера
вечером, где-то неподалеку гудело тоненько, протяжно: пиа-а-аааа! пиа-аааа!
- будто коту хвост дверью прищемили. Так гудят "Кометы" и "Метеоры", когда
набирают скорость и поднимаются на подводных крыльях. А может, это был
железнодорожный локомотив - "кукушка", кто его знает...
Сколько здесь ему сидеть? Долго. Пока все не уляжется. Родик говорил,
сейчас менты носятся по городу с копиями его фото, изъятого из семейного
архива. Интересно, какое они взяли? Одно из последних - Сергей с
однокурсниками стоит у входа на журфак или сидит за столом в ресторане на
выпускном банкете... улыбающиеся лица однокашников обрезаны, сам Сергей тоже
кастрирован по самую шею, голова увеличена. Пока все не уляжется... Никогда
оно не уляжется. Ни-ког-да. Охота закончится, лишь когда зверь будет пойман.
Самое удивительное, что главный охотник, тот, кто дергает за все ниточки,
- его старый знакомый... Его зовут Денис Петровский.
Очень скользкий тип!
Светка кричала тогда в аэропорту: "Это же Денис, бывший дружок
Цигулевой!.." Гимназист в клетчатом пиджачке, который курил пижонскую
короткую трубку, который поил Антонину в кабаках, после чего та попала в
лапы кожаным мальчикам из Управления. Скромный студент юрфака, журналист на
общественных началах, теперь следователь горпрокуратуры.
- Пока стажер, но хваткий, - говорил Родик, показывая его фото.
Действительно хваткий. Он всегда ухитрялся оказываться в самой гуще
событий. Что он делал в "Кавказе" тогда, во время заварухи? Случайно зашел в
вестибюль? А что он делал возле конспиративной квартиры? Случайно вышел из
подъезда? И с Тонькой случайно таскался как раз накануне ареста...
"Сексот, - подумал Сергей. - Вот кто он такой. Сексот, такой же, как и я
сам". Кармический брат, как сказала бы о нем Лидия Николаевна, преподававшая
античную литературу в университете.
Вода в кастрюльке вскипела. Сергей поворошил лезвия ложкой. Подумал о
еде: яйца под майонезом. Сразу захотелось есть.
"А какой смысл?"
Бросил в кастрюлю два яйца из холодильника. Они тут же застучали о
железные стенки, словно просясь выйти; между ними вальсировали на пузырьках
воздуха лезвиябезопаски.
Четверть одиннадцатого. Родители на стену, наверное, лезут. Родик успел
позвонить родителям, предупредил: Сергей некоторое время дома не появится,
если будут спрашивать, они ничего не знают. Пропал, мол. Ушел и не вернулся.
Отец Родику полные уши матюков нагрузил: подонки вы! выблядки! шайка
гомосеков! где наш сын, отвечай?! Сергей не знал, что папа умеет так
выражаться. Родик смеялся, когда рассказывал. Он сказал, что родители будут
молчать как мыши. Они слишком боятся за него, за Сергея.
В холодильнике нашлась и баночка майонеза. Еды здесь хватило бы на целую
неделю: копченая колбаса, консервы, пшеничный хлеб, запаянный в полиэтилен,
даже яблоки - правда, сморщенные и безвкусные. Водка, конечно. Посуда в
шкафчике скользкая, жирная. Кто здесь был до него? От кого скрывался? И где
он сейчас?.. Сергей не знал.
Он накрошил яйца на хлеб, полил сверху майонезом. Съел. Тут же захотелось
еще. Какой-то зверский, ненормальный аппетит вдруг проснулся. Сергей
почувствовал в себе силы опустошить разом весь холодильник.
"Ты под водочку, под водочку. А потом будет легче".
Он съел кружок колбасы вместе с кожицей, банку частика в томатном соусе.
Захотелось чаю. Поставил чайник - а пока тот закипал, приговорил еще три
яйца. Сырые. Кому он тут будет что оставлять, спрашивается? Некому.
Чайник вскипел, но заваривать нет охоты. А водка - ее заваривать не надо.
Во рту было противно после вчерашнего, обгоревший желудок ныл, и вообще
Сергей не любил похмеляться.
"Теперь легче пойдет, дурак. Легко и просто".
Он открыл бутылку водки, вылил в пустую пол-литровую банку. Выпил залпом.
Внутри зашевелилось что-то, запыхтело, заголосило - будто он неожиданно
забеременел. Сергей сглотнул несколько раз, закусил хлебом. Достал лезвия из
кастрюльки и пошел, покачиваясь, в ванную.
Вода с шумом обрушилась на дно ванны, капли на обезжиренных хлоркой краях
собирались в серебристые шарики. Сергей разделся, бросил одежду на пол,
долго смотрел на перекрученные штанины джинсов. Одевать его будут уже в
морге.
"Пронырливые старушки-прошмандовки".
Присел на край ванны, взял лезвие, провел по внутренней стороне запястья.
На коже появилась тонкая красная линия, изнутри просочились крохотные капли
крови. Наверное, лезвие тупое - или он недостаточно сильно надавил.
Сергей провел еще раз - сильнее. Еще одна линия, капли чуть побольше.
"Ну же!.."
Рука дрожала и отказывалась слушаться.
"Ну!.."
Кто-то с силой толкнул его в плечо, и Сергей чуть не влетел головой в
раковину. Он ухватился за змеевик, оглянулся. В дверях стоял Человек с
Водосточной Трубой.
"Четвертая серия..."
Посередине его лица пролегала глубокая черная рана, глазные яблоки
плавали в каше из мозгов, словно белые разваренные фасолины, к коже и
волосам пристала осыпавшаяся оранжевая краска. Верхняя губа была рассечена
надвое, из треугольного разреза выглядывали зубы. Трубу Человек держал в
правой руке.
- Ну? - повторил он. - Ну что, обосрался. Серый?
- Пошел ты... - прохрипел Сергей.
- Руки, говоришь, не слушаются? А ты вспомни, как они слушались в день
моего рождения. Помнишь?
Сергей хорошо помнил, как убивал. Он двумя ударами превратил лицо Дрына в
кровоточащую массу. Раз и два. Во второй раз труба пробила боковую стенку
черепа, на ее конце остались крупинки мозгов. Значит, бил сильно. Еще как. С
руками не было никаких проблем. Полное повиновение!
- То-то, - сказал Человек с Трубой. - Я понимаю, если бы ты собирался
вышибить себе мозги или вогнать разбитый стакан в горло. А то ведь - вену
расколупать. Смешно. Вон, смотрю, подготовился: вымыл тут все,
продезинфицировал. Боишься сифилис на тот свет занести? Так ты бы потолки
заодно побелил, Серый. Плитку положил, смеситель новый поставил. Глядишь,
как фараон в гробнице отъехал бы...
- Заткнись, - сказал Сергей. - Я нисколько не жалею, что прикончил тебя,
урод.
- Врешь, - рассмеялся Человек с Трубой. - Жалеешь. Ты сломал игрушку.
Серый, которую никогда не сможешь починить. А я ведь и не спорю: да, сломал.
В блин разбил ее, сволочь ты такая. И теперь, как положено, пьешь водку,
