зачем Метле носить с собой незаряженный пистолет? Незачем.
- Тс-с-с, Додик, тихо.
Он не проснется. Он выложился полностью, это факт. Вся его энергия, вся
эта белая склизкая дрянь пополам с растаявшей свечкой сейчас узкой лентой
стекает по ее ноге (экспортный вариант, класс А). Если даже пистолет не
выстрелит, он все равно не проснется, можно будет вернуться сюда и положить
пистолет на место. До следующего раза. Патроны достать не проблема, только
бы знать, какие. Есть 9 миллиметров. Есть 7 миллиметров. Или пять? Можно
будет взять разных, штуки по три. Ей много не надо. И ему не надо.
Маша Вешняк сжала пистолет двумя руками, нацелилась в воображаемую
голову. Голову со свалявшимися волосами, открытым ртом, покоящуюся на
подушке.
Наволочку она сожжет. Подушку тоже. И одеяло придется сжечь. Вывезти за
город и сжечь. Погрузить в чемодан? Какая глупость. С чемоданом в
электричку, потом через станционный поселок, потом в лес. Собрать дрова.
Эффектная длинноногая девушка с чемоданом собирает дрова в лесу. А кто
сказал, что дрова будут сухие? Потом развести костер и положить сверху
подушку и одеяло. Эффектная длинноногая девушка, которая... Нет.
А тело? Что делать с телом?
Выносить частями и бросать в урны на остановках. Сегодня правую руку,
завтра левую. Голову послезавтра. Туловище разделить на четыре части. Раз,
два, три... семь. Уже неделя. Останутся его ноги и то, что между ног. За
неделю все это завоняется, в квартиру не войти будет. Одежду, даже белье
придется прятать в шкаф, под замок, переложить лавандовой бумагой. Так, еще
позвонить на работу и друзьям, сказать, что заболела ветряной оспой. А где
она будет разделывать тело? На кухне, на полу? Соседи снизу здорово
удивятся, когда увидят красное пятно на своем потолке в углу. Будут
шокированы, так скажем. А если в ванне, здесь? Ладно, неделю она не будет
мыться. Целую неделю. Ладно, так и быть.
Но через неделю, или гораздо раньше, Родик, а может, Хой допрут, что тут
что-то не так. Они будут искать Метлу. И в первую очередь пойдут даже не
домой к нему - они придут сюда. "Какая такая ветряная оспа. Маша? Открывай
скорее, девонька".
- ...Да заткнешься ты или нет, животное?! - закричала она. Додик сразу
перестал выть, когти застучали по линолеуму прочь от двери.
Маша вспомнила Татьяну Друбич в "Ассе", как она завалила папика
Говорухина в ванне, потом переодевалась, а ментошница стояла за ее спиной,
дурища такая, здоровая кобыла, проверяла одежду, теребила швы. Потом Друбич
спросила: можно я вымою чашку?.. Можно, можно. Тоска. Да на фиг это нужно?
На фиг!
С тех пор Маша спала не больше четырех часов в сутки. Метла приходил
каждый вечер, открывал дверь своим ключом, не здороваясь, проходил на кухню,
ел, что там было. Потом садился на очко, курил в туалете. Потом мылся. Потом
набрасывался на нее. "Так скажи, кто я? Гомосек?.." Он самоутверждался.
Через ее задний проход. Что там, в ее заднице? Ничего, кроме дикой боли. А
ему все равно, главное, чтобы ей больнее было, тогда у него стоит. Однажды в
поисках новых впечатлений Метла привяжет к хрену ножик. Точно - привяжет.
Чтобы трахнуть в открытую печень или селезенку, это будет круто.
Убежать?..
Прямо сейчас?
Нет, Маша Вешняк, девочка с монеткой в тугой попе, не будет ни от кого
бегать.
А почему бы ей не наплевать на свою монетку и не пробежаться немного?
Почему, в самом деле? Ради спасения собственной жизни?
Потому. Потому что не убежишь. Кроме тугой попы, у Маши Вешняк еще есть
голова на плечах, и эта голова может просчитать кое-какие варианты. Маша
останется без работы, без квартиры, без денег. Будет ночевать на вокзалах.
Умываться по утрам в общественных уборных и стирать свое белье в холодной
воде. Будет давать командированным мужикам, чтобы скушать суп и сосиску.
Смешно, правда? Конкурс на место продавца в "Рапалло" составлял тридцать три
человека. Когда Маше перед всей толпой объявили, что она принята на работу,
тридцать две девушки пожелали ей, кто мысленно, а кто и в полный голос,
попасть под машину, повеситься, окосеть, утонуть в дерьме.
Пусть выкусят. Она еще поедет на летнюю стажировку в Римини за счет
фирмы...
Ногам холодно, пора идти в постель, добирать свои четыре часа. Маша еще
раз глянула в зеркало. Лицо, глядящее оттуда, улыбалось, теперь оно
нравилось ей. Что-то озаряло его изнутри, словно огонек внутри китайского
фонарика. Какая-то мысль.
Маша сунула пистолет обратно в джинсы. Открыла дверь, вышла в коридор.
Нашарила в шкафу свежую ночную рубашку, короткую, до середины бедра, с
глуповатой кружевной оторочкой. Едва поднимешь руки, чтобы поправить волосы,
- все видно. Эта рубашка помнит немало, Метла когда-то любил ее, говорил,
чтобы не снимала, когда они кувыркались вдвоем в постели. Рассматривал. Он
никогда не закрывал глаза, любил смотреть, заглядывать, любил лазить под
подолом. Маша разрешала. На пляже, когда стояли в очереди за колой, сама
заглядывала ему в плавки. Дура. Ей это нравилось.
В конце концов взяла другую рубашку, обычную. Надела. Приоткрыла дверь
спальни. Метла лежал животом вниз, обхватив подушку руками. Спал. Из кухни
прибежал Додик, ткнулся холодным носом в ногу. Вот собака, кровь за километр
чует.
- Место, - сказала ему Маша.
Мысль была следующей: она не будет никого убивать. Сама - не будет. Пусть
с Метлой разбираются его же дружки. Родик, например. Маша Вешняк только
стукнет куда надо, расскажет про то дело, все расскажет, по часам и минутам
- со слов самого Метлы. Как шоферы просили не стрелять, потому что у одного
дети, у другого отец сердечник, а зарабатывать больше некому, и как Метла
сказал: "Так и быть, хлопцы, живите", - и выстрелил. А потом спросил у
Дрына, не хочет ли тот нацедить себе кружечку тепленькой? Сам Метла,
конечно, знает гораздо больше - не только про себя, про всех. Про того же
Родика. Поэтому Родик постарается убить Метлу прежде, чем того доведут до
прокуратуры.
Когда Маша ложилась в постель, он беспокойно зашевелился, пробормотал во
сне:
- ...только попробуй... это... куда.
Маша напряглась. Груда мяса и костей. Черт с ним... Убить сейчас же.
Наплевать в мертвые глаза. Сесть над ним и помочиться в открытую пасть. И
ничего не прятать, чтобы все видели, все знали, что это она, Маша Вешняк,
девочка хоть куда (и сколько хочешь раз), прикончила-таки своего дружка. И
как прикончила!..
Груда мяса и костей.
Обтошниться.
Нет...
Этот следователь, он такой высокий, худой. Метла рассказывал. Говорил:
"Писюган из прокуратуры приходил". Как его звать-то?
Пэ, пэ. Петров? Пирогов? Пистонов? Петренко?
Петровский. Хорошо, пусть Петровский. Какой-то Петровский допрашивал ее
по поводу дня рождения у Газика Димирчяна. Высокий и худой Петровский. Где
же он сидит, в какой прокуратуре-то? В областной? Городской? Районной? И
сколько в Тиходонске районов?
Много. Хоть заешься.
Но это не страшно. Ведь есть телефон в конце концов, есть именной
электронный справочник на главпочтамте, есть список организаций, всего шесть
тысяч за справку. И никаких очередей.
И что потом сказать ему?
Здравствуйте, мы с вами не знакомы, но я девочка хоть куда и сколько
хочешь, желаю капнуть на своего дружка, который затрахал меня в жопу.
Здравствуйте, я говорю из таксофона, у меня нет времени, за мной по пятам
гонится мой бывший дружок, который проходит по одному из ваших дел. Мне
нужно срочно сообщить вам нечто важное.
Здравствуйте, я располагаю информацией по делу Есипенко, мне нужно
встретиться с вами на нейтральной территории, я готова даже подписать
протокол, если вы гарантируете мою безопасность... И если обещаете не
трахать меня куда попало.
Машино лицо светилось на подушке, словно китайский фонарик. Она знала,
что найдет его. Худого и высокого.
* * *
- Проша, тебе приходилось когда-нибудь слышать, чтобы в кафе подавали
наркотики?
Проша важно поправил на носу очки. Он не обиделся, потому что знал: речь
идет не о "Космосе" конкретно и не о нем самом. Он уже привык, что за его
стойку присаживаются следователи горпрокуратуры в мятых пиджаках, с явными
следами недосыпа на лицах - и задают ему разные неожиданные вопросы.
Проша ответил, взбивая в чашке кофейную пенку:
- Даже по телевизору видел. Про "Коломбо", кажется.
- "Коломбо" меня не интересует, - сказал Денис. - У нас, в Тиходонске -
слышал?
Перед ним на стойку опустилась чашка крепкого двойного кофе. Проша взял
переполненную пепельницу, высыпал окурки в мусорное ведро, поставил обратно.
Денис угостил его сигаретой.
- Наркотики, - сказал Проша, доставая из пачки хрустящую "гитану", - это
вещь, с которой очень трудно бороться. Наркотики, есть везде и всегда. Были
и будут...
- Да, - нетерпеливо произнес Денис. - Так слышал что-нибудь или нет?
- Легче отучиться есть, пить и жить половой жизнью, чем бросить это дело.
По себе знаю.
Денис промолчал.
- А люди... они везде одинаковы: что в Москве, что в Боготе, что в
Тиходонске, - продолжал Проша. - И если кому-то нужна наркота, он ее найдет.
- Что ты хвостом крутишь? - психанул Денис. - Я тебя что, допрашиваю? А
кстати, если бы допрашивал, то у тебя сразу хвост отвалился бы!
- Про отваленные хвосты я ничего не слышал, - дипломатично ответил Проша.
- А вот про отрезанные языки - приходилось. Или про открученные головы. Но
опять же из-за языков.
Он аккуратно придвинул чашку Денису.
Следователь усмехнулся.
- Ты еще про колумбийский галстук вспомни!
Проша не обратил на подначку внимания.
- В конце восьмидесятых все здесь было по-другому: стояли кабинки с
вытяжкой, но полудохлых грилевых кур никто не брал, зато вовсю курили
травку, "улетали", "гуляли по орбите". У Толика-бармена под стойкой стояла
корзина с обычными спичечными коробками, в коробках - анаша, он толкал их по
четыре-шесть долларов за штуку. Никаких проблем не было, милиция в ус не
дула, старый хозяин только успевал подсчитывать прибыль. Потом ни с того ни
с сего Толика измордовали какие-то хулиганы, он месяц пролежал в гипсе и
срочно уволился, у хозяина вдруг сгорела дача, кафе тут же продали, кабинки
снесли, вытяжку убрали... Полная реконструкция, европейский ремонт. Вот
такие дела.
- А сейчас?
Проша пожал плечами.
- Что сейчас? Кофе, пирожное, сардельки. Две бутылки коньяка за день
разойдутся - и то хорошо. Новый владелец живет в Степнянске, весь его бизнес
там, он давно спихнул бы этот "Космос", если бы нашел подходящего дурака.
Таких точек в городе наберется не больше десятка, а во всех остальных
торговля идет валом. Если сам хозяин ленится или боится связываться с
"дурью", так дилеры приходят, торгуют.
- А тогда, в восьмидесятых, ты работал здесь? - спросил Денис,
прихлебывая кофе.
- Нет. Кто работал в "Космосе", тот давно за стойкой не стоит, свое дело
успел завести...
- Или гниет на свалке.
- Может, и так, - не стал спорить Проша. - Бедняга Толик до сих пор еле
ходит.
Денис выпил кофе, положил пятитысячную бумажку на блюдце. Предложил Проше
еще сигарету, тот отказался.
- А про кафе "Лабинка" слышал что-нибудь?
Проша взял фартук со стула, вытер руки.
- "Лабинка"... Кто там на раздаче? Ашот? Гена?
- Ираклий.
- Не знаю. Даже если бы и знал, вряд ли я что-то смог бы тебе рассказать.
Зачем?.. Вот ты сам, Денис, только честно - ведь пыхтел когда-нибудь, а?
Нюхал?
Денис рассмеялся, покачал головой.
- Не может быть, - сказал Проша. - Не верю. Даже на выпускном?
