А Бен-Ави утром должен извлечь его оттуда... Утром, Цигулева! А сейчас пока
еще ночь! Утро впереди!
Антонина расхохоталась, запрокинув голову.
- Блядь, - произнесла она сквозь смех. - Говно. Блевотина. Мудотня...
Если бы ты, капитан, сам взял меня в этом самом сортире, с этим самым
контейнером в руках, - я бы с тобой еще поговорила. Языком работать я во как
умею. Показать? Но ты, гнида, ты...
Щелкнул тумблер, и звук пропал. Агеев тронул Сергея за локоть.
- Идем. По-моему, вполне достаточно.
Коливатов уже держал распахнутой дверь. Очутившись в изрешеченном
электрическими пунктирами коридоре, Сергей непослушным языком спросил:
- Она что... и вправду шпионка?
Ему никто не ответил.
В полном молчании они вернулись в тот же кабинет, Коливатов вновь остался
снаружи, а Агеев быстро обрисовал недоучившемуся журналисту его ближайшее
будущее.
- Соучастие в шпионаже, вот как это называется. И никакой лапши. Если ты
ни при чем, зачем, спрашивается, избивал офицеров госбезопасности, хватал
пистолет, кричал ей "Беги! "? Зачем? Не думал же ты, что пятнадцать человек
под прожекторы и видеозапись собираются ее изнасиловать?!
Сгорбившись на жестком стуле, Курлов смотрел в пол. Действительно... Так
может объяснять только полный идиот... Но это ясно сейчас и здесь. А тогда у
него конкретных мыслей не было, хотя и мелькнуло что-то про натуральную
порносъемку.
- Так получилось, - промямлил он. - Я ничего не знал. Глухое место, ночь,
нападение... Я и защищался.
- Допустим. А сотрудникам нашим от этого легче? Ты троих искалечил при
исполнении служебных обязанностей! И чуть не сорвал все дело: дал ей рюкзак
выбросить!
Сергей молчал. Он понимал, что оправдания бесполезны.
В комнату бесшумно вошел Коливатов и положил на стол несколько еще
влажных фотографий. Агеев быстро просмотрел их, поцокал языком и протянул
Сергею.
- Полюбуйся!
Учитывая условия съемки, снимки вышли приличными: четкие, насыщенные,
контрастные. И очень динамичные. Курлов оттаскивает офицеров от Антонины,
Курлов бьет сотрудника контрразведки кулаком в лицо, другого - ногой в
живот, третьего сбивает с ног подсечкой. Курлов с пистолетом в руке, лицо
искажено то ли ненавистью, то ли страхом.
- Это не простая драка, - прокомментировал Агеев. - Ты помогаешь врагу. И
действуешь против интересов СССР.
Капитан разыграл козырную карту. Любой человек, взращенный в стране, где
интересы личности ничто в сравнении с интересами государства, понимает, что
значит выступать против СССР.
- Что же делать? - спросил раздавленный Сергей Курлов.
Именно этого вопроса и ждал Агеев, именно к нему подводил вербовочную
беседу.
- Мы готовы тебе поверить. И дать возможность искупить свою вину.
- Как?!
Утопающий двумя руками схватился за протянутую соломинку. Собственно, так
и должно было быть.
- Помогать своему государству. В этом состоит гражданский долг каждого. И
тогда государство поможет тебе. Если ты, конечно, согласен.
Сергей выпрямился.
- Я согласен. Но что я должен делать? Я ведь действительно ничего не знаю
про дела Цигулевой!
- Верно. Но ты достаточно осведомлен о других действиях, которые
представляют угрозу для государства, - значительно сказал Агеев, пристально
глядя ему в глаза.
- Каких... Каких действиях? - Сергей настороженно облизнул пересохшие
губы.
- Сейчас поясню, - Агеев наклонился вперед и понизил голос: - В последнее
время на волне происходящей в обществе демократизации появляется много
мусора. Выходят из подполья реакционные организации, легализуются
всевозможные секты... Сатанисты, кришнаиты, фашисты...
- Но я и о них ничего не знаю...
- Неправда. Родион Байдак твой друг. А он руководит фашистской
организацией!
- Да бросьте вы, какая организация! - с явным облегчением Сергей перевел
дух, махнул рукой и попытался усмехнуться, но разбитые губы помешали.
- Четыре лба дурачатся от безделья... День рождения Гитлера действительно
отмечали, но это чтобы повод нажраться был! Родьке на политику плевать, ему
бы водки врезать да косяк забить...
Он запнулся.
- Тем лучше, - сказал Агеев. - Значит, мы с твоей помощью сможем помочь
ему не наделать глупостей. Вовремя поправить, подсказать - это очень важно.
И разве не задача товарища удержать его от наркомании?
Сергей снова сгорбился. Капитан говорил все правильно, но из этой
правильности выходила полная ерунда. Получалось - Родька горячо
заинтересован, чтобы его товарищ стучал на него, а капитан Агеев с коллегами
словно няньки подсказывали, поправляли и вообще всячески заботились о его
благополучии... Они позаботятся! Но аргументов для возражений не находилось.
Он чувствовал, что уже попал в самое нутро кафкианской машины. И обратного
хода не было.
- Пиши, - Агеев положил перед ним чистый лист и капиллярную ручку. - Я,
Курлов Сергей Васильевич, обязуюсь добровольно сотрудничать с органами
КГБ...
Курлов замешкался. Выбора ему не оставили. "Можно подписаться, но
рассказать обо всем Родьке, - успокаивал он себя. - И потом, главное выйти
отсюда, а там будет видно..."
Придвинувшись к столу, он взял ручку. Агеев будто не заметил заминки.
- Для конспиративного сотрудничества выбираю себе псевдоним, -
механическим тоном продолжал диктовать капитан. И обычным голосом добавил: -
Выбери прозвище какое хочешь. Смелый или Зоркий... Нет, Зоркий уже есть! Ну
сам определи, что тебе нравится...
Чувства, которые испытывал к себе Сергей Курлов в этот момент, лучше
всего уложились в слово "Пидораст". Удовлетворенно просматривавший текст
Агеев на нем споткнулся и недоуменно вскинул брови:
- Что это такое?! Это официальный документ, его начальство читать будет!
И вообще пойдет по отчетности! Ты издеваешься, что ли?!
- Вы сами сказали - выбрать какое нравится, - вяло отозвался Курлов. - Я
и выбрал.
У него был вид смертельно уставшего и совершенно опустошенного человека.
Агеев не стал спорить. Главное дело сделано. Пусть подписывается как хочет.
В официальных бумагах можно обозначать его более благозвучно и пристойно.
- Значит, так, - деловито сказал капитан. - Разузнай все про их
фашистские делишки. И про наркотики, кстати, тоже. Западный мир подрывает
нашу идеологию с помощью многих средств. Наркотики - одно из них. Ясно?
Курлов кивнул.
- И запомни: ты помогаешь нам - мы помогаем тебе. Если вздумаешь водить
нас за нос - не обижайся. Не ты первый такой умный. Понял?
Курлов кивнул еще раз.
Глава вторая
В СВОБОДНОЕ ОТ УЧЕБЫ ВРЕМЯ
Зеленоглазого паренька в пинкертоновском твиде звали Денис Петровский.
Ночь, которую Сергей провел в подвалах Управления, для Дениса тоже не
сложилась: ему до трех утра пришлось торчать в гостинице у Отты, слушать ее
бредни и пить ее любимое баночное пиво, в котором не было ничего, кроме газа
и градусов.
- У тебя есть шов от аппендицита? - она говорила на довольно приличном
русском, которому ее научили на частном филологическом факультете в
Копенгагене, но с чудовищным акцентом. Впрочем, английский у нее был еще
хуже.
- Нет, - отвечал Денис, хотя на самом деле аппендицит ему вырезали в
восьмом классе.
- Врешь, ты просто боишься, что я захочу проверить. Ты просто зажался,
Дени, вот что я тебе скажу.
- Тебе лучше будет лечь, Отта. Ты плохо выглядишь.
Последнюю фразу для важности он произнес по-английски. Спасибо маме за
спецшколу и частных репетиторов. Теперь у Ирины Семеновны он ходит в лучших
учениках, а впереди еще целых два года интенсивного университетского курса.
Если вдобавок тренироваться в разговорной речи с носителями языка, то можно
здорово навостриться... Только можно ли считать Отту "носителем"
английского?
Наверное, он вопросительно посмотрел на датчанку, и она истолковала
вопрос в соответствии с направленностью настроения.
- Я здоровая и свободная женщина, но я не хочу ложиться с кем попало...
Покажи шовчик, слышишь?
Отта, конечно, шутила. К тому же она была толстой, и на ее блестящем носу
болтались огромные очки в роговой оправе.
Она была чистокровной датчанкой и была пьяна, как бывают пьяны только
чистокровные датчане. Отта Хамаргюсон нарезалась со своим дружком Карлом,
который приехал в Тиходонск снимать фильм о детской балетной школе. К десяти
вечера Карл немного протрезвел и уехал на встречу с российским продюсером, а
Дениса попросил присмотреть за подругой - мало ли там чего. С той поры он не
появлялся.
- Ладно, Дени, - говорила Отта, - так и быть. Ты зажался, да. Но зато у
меня есть шовчик, и я покажу его тебе, чего бы это мне ни стоило. Мой доктор
говорил: "Очень жаль, фру Хамаргюсон, что теперь вы не сможете выступать в
шоу, ведь это приносит очень немалый доход". И точно. Вот, например,
Ванесса, с которой я вместе училась в колледже, - она каждую субботу танцует
в "Хаузер" и приносит домой две тысячи крон, а еще ее кормят там, как
корову...
Денис знал: если Карл вернется и увидит, что его подруга демонстрирует
тут стриптиз, - он просто убьет ее. И правильно сделает.
- Давай лучше потанцуем, - сказал Денис. - Что-нибудь старомодное.
- Ты серьезно, Дени? - брови Отты поползли вверх. Эта толстушка обожала
танцевать - даже больше, чем пить свое отвратное баночное пиво.
- Совершенно серьезно, - кивнул Денис. - Только я хочу, чтобы ты
переоделась. Твое сиреневое платье тебе идет куда лучше, чем эти джинсы.
- Ой, - она капризно надула губы. - Не хочу.
- Иди, не спорь.
- А ты не убежишь?
- Делать мне нечего?
- Как-как? - не поняла она.
- Не убегу.
- Ладно, тогда одну минуту...
Отта взяла из шкафа свое сиреневое платье и вышла в ванную. Звякнула
защелка. Зашумел душ.
Денис не стал терять время даром и сразу прошел к письменному столу. С
той самой минуты, как Карл смылся, его не покидала надежда, что Отта вот-вот
отключится и уснет, - но толстуха, как ни странно, держалась. Теперь
надеяться времени не было. Надо действовать.
Он один за другим выдвигал ящики стола, торопливо изучая их содержимое.
Обыскал одежду в шкафу. Затем принялся за чемоданы. Денис Петровский
ощупывал пласты белья, как опытный гинеколог, который с закрытыми глазами
может определить трехнедельную беременность по форме и упругости матки.
Но здесь не было ничего, если не считать коробочки изпод обувного крема с
какой-то трухой - похоже, пылью марихуаны.
Душ в ванной продолжал шуметь, Отта баском напевала "Желтую подводную
лодку". Денис вздохнул с облегчением. Что ж, он и раньше почти не
сомневался: эти выпивохидатчане - обычные законопослушные граждане, которые
приехали сюда с единственной целью снять еще одну сентиментальную киношку о
бедных, разнесчастных, но жутко талантливых русских. Конечно, Отта с Карлом
могут с треском вылететь из страны за хранение наркотиков, - но надо
учитывать и то, что каждая пятая домохозяйка в Копенгагене выкуривает перед
сном сигаретку с легкой травой и для них это настолько же привычно и
традиционно, как подсолнечные семечки для наших тиходонских теток.
- Я готова, - сказала Отта, появляясь на пороге ванной комнаты.
Датчанка была без очков. Она натянула свое вечернее сиреневое платье с
блестками, и Денис поразился, насколько она похожа на тюлениху, которая
только что выползла из воды и вся сверкает серебристыми холодными каплями.
- Здорово, - сказал Денис. - Тебе очень идет.
- Хватит заливать, Дени. Я и так прекрасно знаю, что похожа на беременную
самку тюленя, - сказала Отта и нетвердым шагом направилась к магнитофону. -
Морриконе хочешь?
- Ставь.
