как настоящие украинские вареники, уши. Справа нижнюю челюсть пересекал
короткий, но широкий шрам.
- Здрасьте, - напряженно произнес Миша.
- Здорово, "наседка" - буднично ответил мужик. И добавил: - Будешь
свои вопросики задавать - язык отрежу.
Последняя фраза прозвучала тоже буднично, а оттого особенно страшно.
На воле Печенков был крутым парнем, принадлежал к категории "братвы"
и не давал спуску обидчикам. Но сейчас он попал в совершенно неизвестный
и, по слухам, чрезвычайно опасный мир, в котором к его собратьям относи-
лись, мягко говоря, не очень приветливо. Поэтому показывать свою кру-
тость он не рискнул.
- Почему "наседка"? Что за дела, брат?
Мужик скривился и пожевал губами, блеснула тусклая фикса. Густая чер-
ная щетина контрастировала с нездоровой, жестяного цвета кожей.
- Да потому! Меня уже двое суток "колят", ничего не выходит, значит,
думаю, стукача подкинут. А ты вон он, тут как тут! Так что никакой ты
мне не брат. А когда на тюрьму нас отвезут, там мы с тобой живо разбе-
ремся.
Татуированный зек докурил папироску, аккуратно загасил ее и протянул
новичку.
- На, лучше выбрось в парашу.
Ошарашенный таким оборотом дела, Миша выполнил просьбу соседа. Когда
он спустил воду, тот зловеще захохотал.
- Вот теперь ясно, кто ты по жизни такой: чушкарь, "шестерка", король
параши!
Мужик в восторге хлопал себя длинными руками по коленкам.
- Ты ж сам меня попросил! - Печенков чувствовал, что его затягивает
трясина неизвестной и пугающей жизни. Он слышал, как живется в зонах
чушкарям да "шестеркам".
- Ну и что? Я тебя и очко попрошу подставить. Давай, становись!
- Ты что!!! - Миша бросился на обидчика, но тот ткнул его пальцем в
глаз, и Печенков, отчаянно взвыв, отлетел в угол, зажимая лицо крепко
сжатыми ладонями. Леший подскочил, схватил за волосы и ударил головой об
стену. Шершавая штукатурка содрала кожу со лба, кровь залила глаза.
- Сейчас я тебе глотку перережу! - бритвенное лезвие хищно натянуло
кожу на шее, одно движение - и угроза будет исполнена.
- Все, кончили, все, - устало прохрипел Печенков.
- Знай свое место, чушкарь!
Леший вернулся на нары. Миша промыл ссадины, прижал ко лбу платок и
тоже подошел к нарам, но тут же раздался окрик:
- Чушкарь на полу должен спать, у параши! Пошел туда!
В это время в коридоре зазвенели ключи, лязгнул замок, и в камеру
втолкнули еще одного человека. Замухрышистый парень лет двадцати семи с
бегающими глазками осмотрелся по сторонам, ухмыльнулся и поздоровался,
как с хорошими знакомыми:
- Привет, братва! Чего не поделили?
Печенков понял, что этот гад и есть "наседка", а он, попав в камеру в
неудачный момент, принял его позорный титул на себя. Но как объяснить
это матерому уголовнику?
Впрочем, того, похоже, ничего больше не интересовало. Он лег на голые
отполированные доски, умело завернувшись в видавшую виды куртку так, что
она выполняла роль и матраца и одеяла, а подложенные под голову рукава
служили подушкой. Чувствовалось, что сосед имеет большой опыт ночлега на
нарах. Да и о тюремной жизни он мог бы рассказать много полезных вещей.
Надо только убедить его, что Миша Печенков никакой не чушкарь и не "на-
седка"!
- За что тебя замели, земеля? - развязно спросил третий обитатель ка-
меры и протянул сигарету. Печенкову очень хотелось курить, но он отрица-
тельно покачал головой и отвернулся.
- Меня за карман повязали, - словоохотливо пояснил новичок. - Но хер
докажут. Я кошелек сбросил - и все! Терпила ничего не видел. Мало ли что
мусора говорят! Им план нужен, они сами спиздят и честному человеку за-
сунут! Буду буром переть: ничего не брал, в карман не лез... Адвоката
возьму... Выпустят, суки, никуда не денутся!
Он глубоко затягивался и с силой выпускал дым, чувствовалось, что
нервы напряжены и совесть нечиста.
- Колеров, на допрос! - выкрикнул выводной, распахивая дверь, и уго-
ловник, неторопливо поднявшись и привычно сложив руки за спиной, вышел
из камеры.
- А ты за что паришься, земеля? - продолжил расспросы новичок. - Не-
бось рэкетировал кого? Или хату бомбанул? Доказы есть? Я тебе одно скажу
- в признанку не иди! У меня дядька десять раз сидел, лет двадцать пять
намотал... Так вот он говорит: я на глазах у всех кошелек вырежу, а ска-
жу, что ничего не делал. Пусть хоть сто свидетелей будет! Так всегда и
шел в отказ!
- Толку-то что, если его все равно десять раз сажали, - непроизвольно
сказал Печенков. Желание общаться с кем-то было так велико, что он опус-
тился до разговора с презренной "наседкой", за что тут же укорил сам се-
бя.
- Так за что тебя? - в очередной раз спросил сосед.
- За драку. Дал одному в морду, а у него папаша мент.
- И сильно дал?
- Вот так!
Печенков с размаху саданул в рожу любопытного сокамерника, вымещая
всю накопившуюся злобу и долго подавляемое бессилие. Тот упал на пол, из
носа брызнула кровь. Сразу же заскрежетала крышка глазка, потом распах-
нулась "кормушка".
- Что там у вас? - раздраженно спросил вертухай.
- Заберите свою "наседку", а то я ее на куски порву! - разряжаясь,
заорал Печенков и сразу почувствовал себя прежним крутым "братком".
- Раскомандовался! - лениво ответил вертухай. - Заткнись лучше, а то
я тебе жопу порву!
"Кормушка" захлопнулась. Но через несколько минут дверь открылась и
уже другой вертухай скомандовал:
- Добриков, на выход!
Зажимая переносицу, любопытный сосед покинул камеру. Вскоре вернулся
Колеров. Он был в хорошем настроении и добродушно спросил у гордого со-
бой Печенкова:
- Что там с этим хером получилось? Рожа в крови, вокруг все менты
вертятся...
- Он и есть "наседка". Расспрашивал у меня, что да как. За что сижу
да что сделал. Вот и дал ему в рог...
Леший тяжело вздохнул.
- Извини, браток, зря я на тебя подумал. Это точно он, гад! Тебя же
не стали из хаты вынать, когда кровянка потекла! И плясать вокруг менты
не стали. А теперь посмотришь, его точно к нам не вернут! Раз раскусили,
делать тут нечего...
Так и получилось. Добриков в камеру не вернулся. Печенков лежал на
жестких нарах рядом с ровно дышащим соседом и не мог заснуть. С формой
он, конечно, дал маху. Но, с другой стороны, в форме его никто не видел,
раньше он ходил "на дело" в гражданке. Так что формой его к делу не
пришьешь. А вот если на автомате остались пальцы... Он лихорадочно вспо-
минал, хорошо ли протер автомат. И вспомнил, что приклад не протирал.
- Слышь, друг, на дереве отпечатки пальцев остаются?
- На каком дереве? На березе? Или осине?
Сосед ответил сразу, будто обладал способностью слышать во сне.
- На автоматном прикладе.
- Чего ж им не оставаться, он-то гладкий.
Печенков ждал продолжения, но его не последовало. Ровное дыхание сви-
детельствовало о том, что Колеров не собирается продолжать разговор.
- Слышь, друг, а вот если...
- Заткнись, - рявкнул сосед. - Не видишь - сплю я!
Только утром он согласился выслушать Печенкова и дать совет. Тот
рассказал, что дружбаны вовлекли его в "дело", они "опалились", менты
взяли только его и прессуют изо всех сил. Если пальцы на автомате най-
дут, они совсем озвереют. Держаться сил нет и сдавать корешей негоже.
Так что делать?
Леший усмехнулся.
- Сдашь ты их или не сдашь, роли не играет. Их и так вычислят. Прой-
дутся по твоим связям: с кем пил, с кем гулял, с кем баб драл... И кар-
тина ясная. Дело дней. Им надо из города дергать и на дно ложиться. Да
алиби задним числом заготовить. Когда все поутихнет, станут расспраши-
вать, а они - вот вам отмазка. И все тут.
Печенков подумал.
- Алиби, алиби... За ними дел много, на все отмазок не запасешься...
- Ты меньше болтай, - осуждающе сказал Леший. - Оно мне надо, сколько
за ними дел? Мне бы от своих отряхнуться.
Он отвернулся и больше не проронил ни слова.
Вскоре Колерова вызвали на допрос. Вернулся он еще более довольный,
чем накануне.
- Все, амба! Вчера, один на очняке отказался, сегодня терпила... А
трое суток на исходе, и ни один прокурор санкцию не даст! Значит, сегод-
ня выпустят!
- А с чего они вдруг поотказывались? - живо заинтересовался Печенков.
- Кореша-то на воле! - остро глянул Леший. - Я их не сдаю, они мне
помогают.
- Точно! Мои же тоже могут пошустрить! И адвоката хорошего нанять, и
залог внести, и на свидетелей наехать, а следака подмазать... Почему я
должен за них отдуваться?
- Если кореша настоящие, то все сделают, - кивнул Леший. - А если
фуфлыжники... Забудут про тебя и будут пить-гулять, как обычно.
- Да вроде не должны...
Печенков надолго замолчал. Его явно мучили сомнения.
- Слушай, друг, а ты, если выйдешь, записку передать сможешь?
Леший покачал головой:
- Стремно. Ошманают, найдут...
- А на словах?
- На словах можно...
- Богатяновку знаешь? Соляной спуск, пять. Второй этаж. Сережка Фи-
тиль. Длинный такой, и голова узкая. Скажи, чтоб Мишку Печенкова отмазы-
вали. Скажи, мол, я молчу, но прессуют сильно, могут расколоть. Пусть
крутятся - это и их касается. Запомнил?
- Чего ж не запомнить. Сколько я малевок перетаскал... А если нет
твоего Сережки? Вдруг сбежал, в землю зарылся?
- Тогда в спортзал на "Прогрессе", Вовка-массажист, кличка Кривуля.
Полный такой, на один бок заваливается, что-то у него с позвоночником.
Он так, сбоку припека, но пусть передаст ребятам...
- Лады, сделаю.
На самом деле друзья не забыли про Печенкова и были к нему гораздо
ближе, чем он предполагал. Они принадлежали к новой формации, а потому
привыкли решать все вопросы радикально, причем так, как никогда не приш-
ло бы в голову традиционным уголовникам. А именно: проложить в камеру
прямую "дорогу" через администрацию изолятора.
Старшина Тимшин прослужил в тюремном ведомстве восемнадцать календар-
ных лет. Дежурства чередовались с отдыхом в соотношении сутки - двое,
таким образом он в общей сложности провел за решетками и массивными зам-
ками ровно шестерик, как муровый уголовник. Должность у него была неве-
ликая - помощник дежурного, и справлял он ее отстранение от сути тех
действий, которые предпринимал. Проводил обыски поступивших и отправляе-
мых на тюрьму, выводил из камер на допросы, санобработку, заполнял жур-
нал наполнения, руководил раздачей пищи. При этом он не вникал, кто и за
что сидит, не интересовался степенью доказанности вины, не возмущался
совершенными преступлениями.
Крестьянин по натуре, он был далек от специфики милицейской службы и
больше интересовался натуральным хозяйством, которое у него было до-
вольно крепким. Тимшин жил в пригороде, где царил сельский уклад, и
сменная работа его вполне устраивала, потому что, приспособившись немно-
го подсыпать в дежурство, он имел двое свободных суток для работы в ого-
роде и ухода за скотиной. Поскольку обитатели ИВС находятся в стрессовом
состоянии и не отличаются аппетитом, он приносил с дежурства ведерко
объедков, которые явно шли на пользу двум лоснящимся кабанчикам.
Время шло к пенсии, оставалось дотянуть полгода, и, когда в ста мет-
рах от ИВС его остановили два молодца специфической бандитской внешнос-
ти, он изрядно струхнул. Тимшин не был героем, и внешность у него была
не героическая: мелковатая фигура, морщинистая кожа на рано постаревшем
лице, обращенный в себя взгляд.
- Слушай сюда, - безапелляционно начал коренастый широкоплечий парень
с короткой стрижкой и высоко подбритыми висками. - Сейчас я тебе дам сто
баксов и записку. Передашь Мише Печенкову. Потом вынесешь ответ - полу-
чишь еще столько. Обманешь - я тебя застрелю прямо здесь.
За восемнадцать лет службы Тимшин хорошо узнал, что значит передавать
записки. Еще хуже, чем носить чай или анашу. Сам он никогда с криминалом
