принцип "око за око", то жизнь бежит по замкнутому кругу и конец только в
одном, в смерти, так разве не нелепость -- нести в себе самом обреченность,
возможно ли пасть ниже?
-- Вам письмо, -- сказала Кэтти.
Это оказался пакет из Министерства Безопасности. Меня просили о встрече
на 16.00 в кабинете... Я только подумал, что есть время отдохнуть, как
телефонный звонок опять нарушил мои планы.
-- Здравствуйте, это Рейн, -- сказал в трубку слабый голос.
-- Я узнал вас...
-- Морис, я нашел Томашевского, я как раз нахожусь неподалеку от его
дома, это в Иври, здесь еще кабачок с забавным названием.
-- Это удача, -- честно говоря, я не верил, что Рейн найдет профессора.
-- Что, если мы навестим его сегодня вечером? -- спросил Рейн.
-- По рукам.
-- Тогда в десять на... -- Рейн запнулся и замолчал... в трубке
послышались короткие гудки.
Он не перезвонил, и через минуту я уже мчался в Иври-Сюр-Сен.
Надо признать, мне повезло, мои поиски увенчались успехом скоро.
Кабачок с забавным названием "Верблюд Макс" оказался тем самым, о
котором говорил Рейн. Бармен, на мгновение задумавшись, сказал, что,
пожалуй, видел человека, похожего на того, кого я ему описал.
-- Он звонил из бара, в той кабинке, но сразу после этого ушел, с ним
были два господина, один из них даже заплатил за вашего приятеля.
-- Мутанты?
-- Думаю, нет. Мсье, я не присматривался к ним, но мутанты ко мне
наведываются редко, -- почти с гордостью сказал он, затем дружелюбно
посмотрел на меня и добавил, -- ничего особенного в них не было. Вашего
роста, прилично одеты, вот только лица я не разглядел.
Поблагодарив разговорчивого бармена, я покинул кабачок и вернулся к
машине. Теперь я знал, что Рейна похитили или арестовали, но тогда
незаконно. Что, впрочем, одно и то же, но загадкой оставалось -- кто?
По тротуару шла молодая парочка, мое внимание привлекла она --
миловидная шатенка, в мини, с красивыми ногами, на него даже не взглянул:
парень как парень, только бритый наголо, но он проводил меня третьим глазом
на затылке. Промчался на велосипеде то ли мальчик, то ли девочка...
Заплетаясь в собственных ногах, ковылял пожилой господин, сгорбившийся, и
показавшийся мне знакомым...Это был Томашевский!
Профессор заглянул в небольшой магазинчик, пробыл там с минуту-другую и
вышел уже со свертком в руках. Его дом оказался в двух шагах. На пороге он
обернулся, огляделся по сторонам, на секунду задержавшись мутными пьяными
глазами на моем авто...
Я ехал по Парижу и в который раз удивлялся, как изменились улицы
города, их содержание; будто развлекаясь, я даже попробовал вести счет
увиденным по пути людям. Итог: сорок четыре на двадцать в пользу мутантов. И
если мне говорили, что мутанты составляют не более чем пятую часть
населения, то не означало ли это, что четыре пятых парижан, а, наверное, и
французов, или населения всего мира, уподобились то ли кротам, то ли
маленьким сереньким мышкам, да, да -- маленьким сереньким мышкам, разве не
прячутся те по норам и щелям, едва заметив человека, сделавшего неосторожное
движение. И как они жалки в своем паническом страхе...
Министерство Безопасности, наверное, относилось к тем немногим
структурам государства, куда еще не проникли мутанты. В этом я убедился,
когда попал в офис на N-авеню. Впрочем, позднее я понял, что и здесь могут
быть исключения.
Кабинет, где мне назначили встречу, я нашел без труда и, выждав у
дверей оставшиеся до 16.00 несколько минут, после доклада секретаря вошел.
-- Здравствуйте, мое имя Морис де Санс.
-- Входите, входите. Райхард Куен, -- представился хозяин кабинета. Он
встал из-за стола мне навстречу и протянул руку. Пожимая ее, я думал, какая
она влажная и слабая. Признаться, схожее впечатление производил и тот, кому
она принадлежала. Лицо Куена блестело от жира и пота, сам же он был --
скажем так -- в меру упитанным; редкие русые волосы были аккуратно уложены
на прямой пробор. Среднего роста, в своем строгом черном костюме он вполне
походил на чиновника госдепартамента, однако человека абсолютно
гражданского, этакого респектабельного, самодовольного и гордого своей
значимостью, но только не на сотрудника службы безопасности; его маленькие
зеленоватые глаза смотрели радушно и даже весело, губы чуть кривились в
усмешке.
Он предложил мне присесть, затем попросив секретаря принести две
чашечки кофе, так же, как и я, устроился в кресле рядом, по левую руку.
Очевидно, по его мнению, все это должно было располагать к дружеской беседе.
-- Давайте поговорим о "Большом Джо", -- начал Куен, и глаза его
потемнели, -- но чтобы вызвать вас на откровенность, скажу сразу: нам с вами
необходимо установить нормальные союзнические отношения, то есть, по крайней
мере с нашей стороны, вам ничего не грозит. Итак, вы оказались в
исследовательском центре по известным нам причинам. Надеюсь, вы не забыли
Роберто... Так вот, я веду с вами переговоры от лица ИНТЕРПОЛа.
Наш разговор пошел об исследовательском центре. Я не буду здесь
пересказывать события, изложенные выше, мне нечего было скрывать. Куен
прерывал меня довольно часто, заостряя внимание, как мне казалось, на
мелочах.
-- Ежи... Ежи Стовецки... Значит, вы, мсье де Санс, так сказать,
единственный свидетель, -- задумчиво произнес Куен, как только я закончил
свой рассказ.
-- Возможно, что-то знает и Артур Крайс, -- предположил я, -- лично для
меня загадка, почему уцелел он, а не кто-то другой...
-- Ежи?
Я лишь развел руками.
-- Артур Крайс все еще в больнице, -- заметил мой собеседник.
Почему-то я спросил, в какой.
-- Клиника Фолена, -- ответил Куен.
-- Если мы союзники, как вы утверждаете, -- мне хотелось понять, так ли
это на самом деле, -- сегодня вы можете сказать, за чьей спиной стояли люди
из спецслужб, которые тридцать лет назад охотились за мной?
Куен ответил не сразу, сначала впился в меня взглядом, потом заговорил,
потупив глаза, созерцая узор ковровой дорожки.
-- К сожалению, для нас и теперь деятельность "ХZ" остается вне нашего
поля зрения. "ХZ" -- подразделение, о котором вы говорите, но не вы и никто
другой, даже Томашевский, не представляете для них никакой ценности. Научные
труды этого профессора -- вот их главная цель.
Он опять вскинул на меня заплывшие жиром глаза.
-- И это все? -- неудовлетворенный ответом, спросил я,...
-- Все замыкается на Министерстве обороны...
Полагаю, Куен все же ушел от прямого разговора на эту тему. Поднявшись
из кресла, он дал понять, что мне пора.
-- Мсье де Санс, мы, очевидно, еще будем нуждаться в ваших услугах,
поэтому не прощаюсь, до свидания и желаю удачи.
На этом и окончилась моя первая встреча с Куеном.
21.
Ларчик открывался просто: коль скоро Рейна похитили, когда он нашел
Томашевского, не означало ли это, что все, так или иначе связанное с
профессором, осталось тайной и по сей день. Но была ли в том снова замешана
"ХZ"? И что так тщательно оберегалось некими темными силами? -- Я спрашивал
себя и не находил ответа, за этим я и ехал к Томашевскому.
Двигаясь в потоке машин я, однако, думал о Куене, о том, насколько он
верит мне и насколько можно доверять ему. Неожиданно я обнаружил, что за
мной неотступно следует "мерседес".
"Ах, Куен, Куен..." -- мысленно сказал я, почему-то сразу обвинив
своего нового знакомого.
Было уже около шести вечера. Редкие прохожие постепенно исчезали с
улиц. В Париже точно наступал необъявленный комендантский час...
Я хотел обойтись без погони. Единственным местом, где у меня был шанс
затеряться в толпе, оставался метрополитен. У ближайшей станции я
притормозил, убедился, что "мерседес", обогнав меня, через метров шестьдесят
остановился тоже, и только тогда лениво выбрался из машины и прогулочным
шагом направился к подземке.
Минувшие тридцать лет почти не изменили облик парижского метро, и даже
вагоны пролетавших поездов напоминали очертаниями своих предшественников.
Люди в ожидании электрички по обыкновению читали прессу, детективы, спорили
о футболе, или о политике... Впрочем, о политике спорили тогда. Теперь о
мутантах. И вдруг я понял, почему многие так вызывающе резко и смело, иные в
полный голос, поносили здесь мутантов -- потому, что их не было вокруг, ни
одного...
Подул ветер. Черное жерло туннеля глянуло белым светом. Народ
заволновался, засуетился, прижимаясь к краю платформы. Поезд появился
внезапно, теряя скорость, устремился вдоль перрона, как вдруг я почувствовал
что меня сносит вниз на рельсы. Я успел оглянуться, увидеть толстого
господина, толкнувшего меня, который, сам беспомощно озираясь, пытался
удержаться на платформе, когда на него напирали сзади. Я увернулся,
наверное, чудом, а он, сделав один непонятный отчаянный шаг вперед, рухнул
на монорельс... Железный монстр растерзал его в доли секунды. Я поймал
чей-то острый взгляд и тут же потерял его.
Поезд остановился. Открылись двери. Меня "внесли" в вагон... И будто
ничего не случилось... Смерть человека стала равносильна смерти назойливой
мухи. А поезд уже тронулся, набирая свои "км в час".
Заметая следы, я еще несколько раз пересаживался с поезда на поезд,
пока не убедился, что те, кто навязался мне в спутники -- отстали. Но одна
мысль непрестанно терзала меня -- что, если на месте того несчастного,
которого я даже не успел разглядеть, что, если на его месте, должен был быть
я.
Ближе к десяти часам ночи я стоял на хранившей мое одиночество улице и
звонил в дверь дома, где жил Томашевский. Спустя десять минут моя
настойчивость была вознаграждена -- профессор все-таки соблаговолил
переговорить со столь поздним, к тому же непрошеным, гостем.
-- Кто вы? Что вам надо? -- спросил через дверь старческий голос.
-- Мое имя Морис де Санс. Однажды мы уже встречались, тридцать лет
назад, -- ответил я.
Последовала более чем пятиминутная пауза, затем щелкнул замок, и я
увидел вконец опустившегося человека: старого, обрюзгшего, неопрятно
одетого, небритого, облысевшего, с лицом, словно изрытым оспой, разбухшим
носом и огромными синими мешками под глазами.
Томашевский посмотрел на меня подозрительным взглядом:
-- Я вас не помню.
-- Не удивительно... Тот наш разговор занял очень немного времени, но
состоялся он за несколько часов до того, как в вашем доме произошло
убийство, -- напрямую сказал я.
-- Входите, -- глухо ответил на это профессор.
Деревянная лестница, ведущая на второй этаж, невозможно скрипела,
распахнутая настежь дверь в комнату была сорвана с верхних петель, а обитель
Томашевского, лишенная какого-либо уюта, где вся мебель состояла из
разваливающегося дивана, круглого деревянного, заскорузлого от грязи стола и
шкафа, но с бесчисленным множеством стоявших повсюду бутылок, больше
походила на ночлежку закостенелого пропойцы и нищего, чем на квартиру
профессора с мировым именем, впрочем, одно не мешает другому.
Павел Томашевский с грохотом опустился на диван и недовольно проворчал:
-- Однако вы слишком молоды. Молокосос... Так это все ложь...
Увы, он не стал любезнее, раньше это было терпимо, теперь же просто
невыносимо. Но я вздохнул и смирился.
-- Хочу напомнить вам тот день, когда...
-- Помню, -- буркнул Томашевский.
-- И все же... Я пришел тогда к вам с просьбой рассказать мне о
