главной роли. Мина замедленного действия -- вот весьма точное определение
моего состояния в тот момент.
Я затылком почувствовал, как сзади кто-то подошел ко мне...
И мина взорвалась...
С разворота я нанес удар такой силы, что господин, принявший его на
себя, отлетел на несколько метров, как в лучших ковбойских фильмах... Но это
был всего-навсего бармен, и такой же, как я -- просто человек.
Никто в баре не шевельнулся. Ни словом, ни делом не выказав что-либо в
мой адрес. Но даже эта ошибка не охладила мой пыл.
Я ринулся к ближайшему столику, опрокинув его, а заодно и стул, на
котором сидел циклоп, затем другим стулом швырнул в двухголового, и только
хорошая реакция спасла его от увечья; перевернул еще стол, еще пару стульев.
Мутанты постепенно вставали со своих мест, однако никто, никто не набросился
на меня. Я дышал часто, словно только что взбежал на сотый этаж небоскреба,
медленно обводя всех бешеным взглядом; освободился от душившего меня
галстука и наконец заметил кого-то очень похожего на Франсуа. Два шага --
и... и я не смог ударить его... моя правая рука стала ватной, наверное, в
сантиметре от его лица, ватной -- и сразу же свинцовой, и непослушно упала
вниз. А затем бессильно повисла и левая... Будто ушат холодной воды...
Я растерянно и беспомощно посмотрел вокруг. Меня окружала не
враждебность -- холодная надменность.
-- Уроды... монстры, -- защищая свое самолюбие, как можно
хладнокровнее, произнес я. Меня не тронули, они и не собирались этого
делать, эти прилично, со вкусом одетые господа, глядевшие в мою сторону,
словно я был червь -- кажется, так сказала Лаура. Они дали мне уйти, даже не
попытавшись проучить или задержать зарвавшегося "плебея".
Я приехал к Лауре. Позвонил в дверь. Лаура вышла в тоненьком халатике,
с растрепанными волосами.
-- Прости, ты уже спала...
-- Я всегда рада тебя видеть, -- отвечала она и, уверен, была искренна.
14.
Лаура полулежала на боку, опершись на локоть, чуть откинутая простыня
открывала ее по-женски слабые плечи и грудь, все-таки очень красивую,
полную, правильной формы, и лишь немного отвисшую... Ее пальцы коснулись
моей щеки, губ, шеи...
-- Ты хорошо сохранился, милый, --прошептала она с грустью. Увы, я
догадывался о ее причине. Лауре было сорок шесть, и выглядела она на сорок
шесть, и знала это. Может быть, проникшись к ней жалостью, может быть,
почувствовав ее более чем теплое ко мне отношение, а может быть, потому, что
надоело лгать, я поведал ей обо всем.
Она слушала с широко раскрытыми от удивления глазами, если речь
заходила о мутантах -- хмурилась, и во время рассказа по-детски боялась за
меня... Когда я закончил свою историю, она прильнула ко мне всем телом и
покрыла поцелуями лицо и грудь.
-- Морис, ...не бросай меня, Морис... Не оставляй меня, прошу тебя,
Морис. Мне очень хорошо с тобой, милый, родной, Морис... Не бросай меня,
прошу.
Ее тихий голос звучал, словно молитва. Но что я мог поделать с собой?
Вряд ли я сумел бы пересилить себя, ответить ей взаимностью. Не судите меня
строго. Я не давал ей пустых обещаний и клятв. Она была лишь отдушиной в
этой второй моей жизни. Нет, ничего я не испытывал к женщине, наверное,
любившей меня. Ведь если женщина в сорок шесть еще говорит о любви, значит,
это действительно серьезно, а она тогда, заглянув в мои глаза, спросила:
-- Ты любил Элизабет?
-- Не знаю, -- отвечал я, -- она была красивой... Ты спрашиваешь, любил
ли я ее... -- я задумчиво потер лоб...
Но Лаура вдруг вздрогнула и, кажется, обратилась в слух. Я ощутил, как
забилось ее сердце.
-- Лаура! -- встревожился я.
-- Нет, нет... ничего, все в порядке, -- она постаралась меня
успокоить. Но голос ее дрожал:
-- А Патриция,.. ты веришь в то, что она станет тебе дочерью?
Я не знал, что ответить, и пауза затянулась. Я думал о Пат; о том, как
велико наше внешнее сходство, что она единственный родной мне человек, что
помню ее еще ребенком... что чувствую себя ее отцом. И мучался сознанием,
что слишком все поздно, бессмысленно, бесполезно.
-- Роберто,-- на выдохе сказала Лаура, -- он возвращается.
Я смолк. А затем сквозь зубы -- в памяти еще были свежи обстоятельства
нашей с ним встречи -- спросил:
-- Надеюсь, нет необходимости, чтобы я ушел?
-- Нет, нет, останься,-- поспешно сказала Лаура, прижимаясь ко мне
крепче прежнего.
Лаура не ошиблась. Но прошло еще десять минут, прежде чем мы услышали,
что пришел Роберто. И, хотя он тотчас удалился к себе, сон отлетел прочь. До
утра мы не сомкнули глаз. Что до меня, -- мешал не страх, неясное
беспокойство, скверное предчувствие, а, как подсказывал мой жизненный опыт,
оно не всегда обманывало.
Я ушел на рассвете. Через бульвар, напротив, стоял газетный киоск, за
газетами я сразу и отправился; на полпути затылком почувствовал чей-то
взгляд, стремительно оглянулся -- следом шел Роберто. Да, он был слеп, но он
явно вел меня, его способность обходиться без зрения поражала. Купив
утреннюю прессу, я отошел
к витрине магазина, за киоск, наблюдая за сыном Лауры. Роберто на
минуту остановился, будто принюхиваясь. "Словно собака по следу",-- пришло
на ум сравнение. И вдруг он уверенно двинулся на меня.
"Только этого еще недоставало", -- разозлился на него я, быстро пересек
бульвар и уже сел в машину, когда Роберто нагнал меня.
-- Не уезжайте, я не причиню вам вреда.
Я захлопнул дверцу, но ничего не сделал, чтобы уехать.
"Что ж, послушаем, какого черта ему надо."
Его гордо вскинутая голова была повернута куда-то в сторону, что,
конечно же, ему нисколько не мешало.
-- Мсье, прошу вас, мне неприятно ваше присутствие в моем доме... --
произнес все тот же, без малейших интонаций, голос.
-- Разве это только ваш дом? -- он раздражал меня, его невидящие глаза,
безгубый рот, и этот голос, -- Я не намерен...
Он перебил меня:
-- Вы причините ей только боль... Я предупредил вас, мсье.
Отвечать ему мне не пришлось, я неожиданно услышал Патрицию.
-- Кто этот красавчик?.. Познакомьте...
-- Садись в машину, -- пригласил я ее.
-- Спасибо... Кстати, красавчик, меня зовут Патриция, а это мой в
некотором роде родственник, и не советую портить с ним отношения, что, если
мне не понравится?-- она говорила, все больше распаляясь. -- Чего же мы
ждем, поехали.
Непонятно почему, но я медлил.
-- Подождите, мое имя Роберто. Вы прелестны, Патриция.
-- Не собираетесь ли вы сделать мне предложение? -- со злым сарказмом
сказала Пат.
-- Возможно. Вопрос времени, -- его уверенность в себе была немыслимой.
Пат на секунду опешила, после чего нарочито громко расхохоталась. Смех
ее прервался так же внезапно, как и начался.
-- Пошел прочь, урод! -- она смотрела на него взглядом, полным
ненависти, однако Роберто, казалось, не обратил на ее слова никакого
внимания.
-- Мсье, не забудьте о моей просьбе. Прощайте!
Вместо ответа я нажал на газ: "Довольно с меня!".
-- Как ты здесь оказалась, и в столь ранний час? -- спросил я у дочери.
-- Поссорилась с Вильямом, взяла такси, исколесила на нем полгорода...
На тебя наткнулась совершенно случайно... А тебе привет от моей подруги...
-- Спасибо, -- я был приятно удивлен, и все мои мысли на какие-то
мгновения заслонил образ Элен. Но Пат спросила о матери, и я долго
рассказывал о той, кого она никогда не знала и, несмотря на это, любила
любовью почти болезненной. Помню, как жадно ловила она каждое слово о ней,
будто хотела увидеть ее потом во сне, словно наяву. Как только я понял, что
мне больше нечего рассказывать об Элизабет, принялся в свою очередь
расспрашивать ее. Патриция была немногословна.
Работала она в управлении фармацевтической компании; о ребенке я не
упоминал, боясь причинить ей боль, о бывшем муже она умолчала, и лишь одна
тема волновала и интересовала ее в значительной мере -- мутанты, которые
вызывали у нее только отвращение, это было больше, чем неприязнь... Вот все
немногое, что мне позволили узнать в тот день.
Дома Пат сразу исчезла в своей комнате. За завтраком я решил, что поеду
к Филидору, и уже поднимался из-за стола, когда Кэтти принесла письмо и
пояснила:
-- Его только что доставил посыльный.
Конверт был без обратного адреса. Послание, которое я нашел в нем,
показалось мне знакомым:
"Месье Санс!
Я располагаю сведениями, которые, несомненно, заинтересуют Вас. Это
касается Вас и Вашей семьи. Жду Вас завтра в 12.00 у бара "Глобус". Доктор
Рейн."
Не читал ли я его раньше?-- возник невольный вопрос. Вспомнить, так ли
оно на самом деле, я тогда не смог, однако тут же решил, что не премину
воспользоваться этим приглашением.
Филидор жил теперь ближе к Булонскому лесу, в доме интересной
архитектуры, в чем-то напоминавшем римский Колизей.
Меня встретила пышущая здоровье женщина с давно увядшей красой, и с
большими, да с ...коровьими глазами.
-- Мое имя...
-- Вы Морис! -- опередили меня.
-- А вы...
-- Мадам Велье, -- представилась хозяйка протягивая для поцелуя холеную
руку.
-- Но что же вы, проходите, проходите, Филидор где-то в парке, он,
знаете ли, бегает по утрам.
Из уст мадам Велье полился нескончаемый поток слов.
-- Филидор много рассказывал о вас, ему всегда не хватало вас рядом.
Да, жизнь уходит... У нас остается все меньше друзей, все меньше радостей.
Старость упрямо берет свое, и порой кажется, что юности, молодости-то и не
было. Мы познакомились с Филидором в чрезвычайно романтической ситуации...
Как, вы не в курсе? -- сказала она так, словно только невежда мог не знать,
как и при каких обстоятельствах повстречались они с мужем.
-- Скажу по секрету, я, право, лишена притворного жеманства, муж моложе
меня на семь лет, но он был сражен моим голосом. Да, да, вы угадали, перед
вами в прошлом певица... Я пела в Ла Скала, в нью-йоркской опере, и... в
"Гранд-Опера" в Париже... Ах, какое это было время...
Невоздержанность на язык у мадам Велье, наверное, была ее основным
недостатком: за те пятнадцать минут, что я ждал Филидора, она выдала мне
потрясающее количество информации на самые разнообразные темы, словно я с ее
помощью готовился выступать с публичными лекциями в университете по
социологии, истории, праву, античной эстетике, и я с облегчением вздохнул,
когда появился ее муж.
-- Спасибо, что навестил, -- сердечно приветствовал он меня.
-- Тоже друг, два дня как в воду канул, -- смеялся я.
Филидор пожал плечами и попросил Сару, так звали жену, принести сигары.
-- И куришь, и бегаешь... -- я смеялся, быть может, только потому, что
почувствовал, как рад его видеть. И все же на раскрасневшемся после бега
лице Филидора зависла некая странная улыбка.
Мадам Велье любезно предложила мне позавтракать вместе с ними. Я не
стал отказываться, но тут Филидор озадачил меня своим полным недоумения
возгласом, обращенным к жене:
-- Его нет?!
На что Сара растерянно захлопала глазами.
Пока накрывали на стол, я рассматривал весьма любопытные картины,
развешанные по стенам, и в первую очередь спросил о них, когда Филидор,
приняв душ, вернулся в гостиную.
-- Да, это оригиналы, -- так коротко удовлетворил он мой интерес и
перевел разговор в иное русло.
-- Чем занимался эти дни? Видел Патрицию, Скотта?.. Извини... Сара,
подай пожалуйста "бордо", из моих запасов... Морис, это Шато-д-Икем, тебе
