будто, находясь в машине, люди избавляли себя от опасностей; наверное, с
таким же упорством улитка прячется в собственном домике, полагаясь, бедная,
на его прочность... На моих глазах избивали людей, унижали, убивали, с
жестокостью и бессмысленностью, достойными только человека. Я помню, как
застрелили девочку пяти лет, виновную в том, что ее отец случайно ли,
нарочно ли, сбил подростка-мутанта, перебегавшего на красный свет. И помню,
как четверо мальчишек отделали до полусмерти своего двухголового сверстника,
потом помочились на него и, довольные своей "шуткой", неспешно удалились.
Или то, как влюбленную пару мутанты вышвыривали из ресторана, сопровождая
свои действия свистом, улюлюканием, хохотом... Справедливости ради, таковы
крайние проявления этой всеобщей нелюбви между нами и ними, и все-таки я
могу продолжать до бесконечности.
Тем же были наполнены теленовости и пресса: все возмущались, призывали
к согласию и терпимости, ругали власти и полицию, молодежь... Мне же запало
в память короткое интервью сержанта полиции, уже в возрасте, отца троих
мутантов:
-- ...кому как не мне, знать, как нелегко им пришлось, я не оправдываю
их, но ведь чаще всего с их стороны это лишь ответная реакция... Большинство
из них добрее нас..."
А страх тем временем въедался в кожу парижан, оставаясь на их лицах,
словно следы проказы, и, наверное, потому они боялись друг друга...
Пат. Она ушла из фирмы. Думаю, ее вынудили.
Элен, со слов Скотта, улетела во Флориду. С Вильямом я разговаривал
только по телефону. Я не забыл о нашей с Рейном договоренности, но Скотт
откровенно избегал меня. Я же был осторожен. Напротив, мне казалось, обо
всем забыл Рейн -- он не напомнил о себе ни разу. С Лаурой я не встречался,
но только не из-за Роберто...
В силу понятных обстоятельств я покончил с медициной и беззаветно
предался шахматам, проводя за игрой все часы свободные ото сна и обедов, с
компьютером, с Филидором, с Карлом... и, пожалуй, с Карлом я сблизился даже
больше, чем с его отцом...
Вот так и прошел месяц. Пока однажды после полудня мне не позвонили из
полиции и не сказали, что у них находится Патриция де Санс.
18.
В полицейском участке со мной говорил молодой сержант. Глядя на него --
широкоплечего, светловолосого, голубоглазого и круглолицего юношу
двухметрового роста, я невольно подумал: все-таки матушка природа нет-нет,
да и напомнит о своем представлении идеала человека как биологического вида:
-- Ваша дочь, мсье? -- он недоверчиво посмотрел на меня, но этим все и
ограничилось.
-- Что поделать, мсье, время сейчас такое, люди относятся друг к другу,
словно волки. И все же мы обязаны пресекать любые нарушения закона... Но не
волнуйтесь напрасно, мсье. Господин, на которого набросилась вала дочь,
кажется, не собирается подавать на нее в суд, хотя ему досталось...
-- Вы еще не объяснили мне, что случилось...
-- Ваша дочь проезжала на красный свет и потерпевший врезался в ее
машину, но как только мадемуазель выбралась из нее, она, вместо извинений,
принялась за господина Крюгера, хорошенько намяв ему бока.
-- Я могу принести извинения господину Крюгеру?
-- Сержант громко хмыкнул и указал рукой в окно.
-- Он как раз садится в "шевроле" вишневого цвета.
Я быстрым шагом вышел из помещения на улицу и увидел у "шевроле"
мутанта. Его голый, гладкий череп, имевший форму яйца, был лишен ушных
раковин, выпученные глаза, без обычных век и ресниц, словно у ящерицы, время
от времени скрывались за тонкой полупрозрачной пленкой, Представьте, как
смотрелся он рядом со стройной блондинкой, сидевшей справа от рулевого
управления.
-- Прошу вас, минуту! -- окликнул я его, прежде чем он завел машину.
-- Вы меня? -- произнес он чудным бархатным баритоном.
-- Да, да, мсье Крюгер.
Я подошел к нему:
-- Я отец мадемуазель, которая, к несчастью, так скверно обошлась с
вами...
Только теперь, вблизи, я смог оценить, как постаралась моя дочь: все
лицо мутанта было в ссадинах, синяках, и кровоподтеках, страшно распух нос,
правый рукав пиджака был оборван, весь костюм вывалян в пыли...
-- Мне не о чем с вами говорить, -- коротко и небрежно бросип он.
Его "шевроле" тронулся, стремительно набирая скорость.
После всего того, что произошло с этим господином, любой бы на его
месте имел право на резкость и несдержанность, но ему, как и многим
мутантам, была присуща эта надменность, низводящая человека (человека, не
мутанта!) до уровня низшего существа, что, признаюсь, взбесило меня в
очередной раз и добавило уверенности -- не окажись Крюгер тем, кем он был,
Пат вряд ли бы совершила подобное.
Я вернулся в участок, внес за Патрицию залог, и мы вместе поехали
домой. Дорогой она лишь однажды подала голос, не скрывая своего раздражения:
-- Кретины! Они еще защищают этих уродов...
-- Поверь, Пат, полиция далеко не всегда проявляла к ним лояльность, --
обронил я, храня воспоминания давно минувших дней.
Это происшествие имело свое продолжение, более того, послужило некоей
точкой отсчета.
Вечером следующего дня позвонил Скотт.
-- Пат дома? -- без предисловий спросил он.
-- Ее нет, еще с утра.
-- Морис, ты не против отправиться за город? Обещаю, будет интересно.
-- Хорошо, -- сразу согласился я.
-- У клиники, ровно через час...
Когда я был в назначенном месте, вечерело. Из ворот клиники вышел Скотт
и сел ко мне в машину.
-- Куда? -- посмотрел я на него.
-- Ты знаешь замок Харлей? -- не глядя мне в глаза, спросил он.
-- Нет...
-- Тогда, с твоего разрешения, я сяду за руль...
Путь наш лежал на юго-запад. Минут сорок мы мчались по автостраде,
затем свернули в буковый лес. Дорога привела нас к старому, довольно шаткому
деревянному мосту через речку. Дальше пришлось идти пешком. Замок, вернее
то, что от него осталось, -- полуразрушенная башня и почти сровнявшаяся с
землей стена -- был совсем рядом.
-- Как душно... -- впервые за все наше путешествие что-то сказал Скотт.
Я кивнул -- увы, до этого все мои попытки завязать с ним разговор ни к
чему не привели.
Ночь обещала принести с собой если не ливень, то хороший дождь. Сильные
порывы ветра сменялись минутным затишьем. Луна то и дело хоронилась за
тучами... Звезды томились в плену и порой лишь на миг обретали свободу...
Тонкий луч фонарика едва ли помогал нам, и, когда Вильям выключил его, мы
ровным счетом ничего не потеряли.
-- Нам надо быть осторожнее, -- пояснил он.
-- От кого мы прячемся? -- Скотт не ответил мне.
Мы поднялись на стену. Здесь я окончательно убедился, что Скотт не
впервые проделал этот путь: из потаенного места он вынул веревку с крюком,
привычным движением забросил крюк на башню и полез наверх. Мне ничего не
оставалось, как последовать за ним.
На башне не было даже площадки, лишь круто уходящая по спирали вниз
узкая каменная лестница. Мы миновали два яруса, когда на третьем лестница
неожиданно оборвалась. Спуститься ниже не представлялось никакой
возможности, однако этого и не следовало бы делать... Внизу, на первом этаже
башни среди яркого света были люди... Были юноши и девушки, предававшиеся
плотскому греху, слившиеся, казалось, в один сплошной клубок обнаженных тел.
Наверное, все, что только может возникнуть в больном человеческом
воображении, все мыслимые и немыслимые, самые изощренные формы и способы
совокупления мужчины и женщины, все было здесь, и воистину некую сатанинскую
печать на весь этот шабаш накладывало гулкое эхо, сотканное из стонов и
завываний женщин, и учащенного дыхания, но будто дышал один человек.
Каменный пол был устлан несколькими персидскими коврами; здесь же
находился покрытый пурпуром импровизированный помост из деревянных ящиков,
бревен, и досок. На помосте стояла гильотина, со скамьей для жертвы, со
всеми необходимыми в таких случаях приспособлениями.
Вакханалия продолжалась бесконечно долго. Однако настал момент, когда
ее рабы, удовлетворившие свою похоть, в изнеможении замерли на персидских
коврах. Тогда я увидел Патрицию.
Она поднялась из груды разбросанных вокруг нее тел, легко вбежала на
помост. Ее голос вернул к жизни уснувшее было эхо, теперь более сильное,
более смелое:
Братья и Сестры...
Когда долг наш исполнен...
Да очистим мы род наш от скверны...
Это больше походило на монолог из пьесы.
Слова Патриции послужили командой: четверо атлетов встали рядом с
многовесной каменной плитой, находившейся неподалеку; вместе сдвинули ее в
сторону; а затем двое из них исчезли в открывшейся черной дыре. Через
несколько минут они выволокли из подземелья сначала щуплого мутанта, а
следом и ослепительную блондинку. По молодой женщине я и узнал господина
Крюгера и его подругу.
Вид у мутанта был ужасный и жалкий. В неглиже, с тонкими короткими
ногами, округлым брюшком, с выступающими ребрами и впалой грудной клеткой,
он дрожал столь явно, что я заметил это даже с того расстояния, которое нас
разделяло, он неистово вращал глазами, и трудно было понять, чего в них
больше -- безумного страха или беспомощной ярости, на губах выступила пена,
он пытался что-то выкрикнуть, но из его горла вырывалось только хрипение.
Что до девушки -- она, ступая босыми ногами, куталась в зеленое грубое
покрывало и смотрела вокруг испуганно и более всего непонимающе.
Их вытащили на помост. Девушку продолжали держать за руки, а мутанта
бросили на ложе. Руководила всем Патриция.
Двое парней стянули мутанту руки, ноги и туловище ремнями, закрепили
неподвижно яйцеподобную голову...
Патриция, выждав еще минуту, пока будут окончены последние
приготовления, обвела взглядом окруживших полукольцом помост юношей и
девушек, и произнесла всего одну фразу, громко, и словно заклинание:
"Во имя Адама и Евы"
Она разжала замок и нож гильотины упал вниз... Голова мутанта скатилась
в корзину. Ослепительная блондинка потеряла сознание.
Я содрогнулся. Преступление, чем бы оно ни оправдывалось, всегда
останется преступлением, и грех этот, словно клеймо, лежал на моей дочери...
-- Морис, -- вывел меня из оцепенения Скотт, -- пора... Мы должны дойти
до машины раньше, чем они покинут башню.
-- Что сделают с девушкой? -- не своим голосом спросил я.
-- Ее не убьют. Они убивают только мутантов. Ее вернут в подземелье и
будут держать до тех пор, пока она не станет безопасной.
19.
Мы не преодолели и половины расстояния от замка до машины, когда небеса
разверзлись, обрушив на нас лавину воды. За считанные минуты пригорок, на
котором, собственно, и стоял наш автомобиль, превратился в более чем
серьезное препятствие. Скотт, едва начав подниматься по склону, заскользил,
словно был на коньках, и впервые; он опрокинулся на спину, в лужу, а вскоре
та же участь постигла меня. Упрямые, мы не прекращали своих, как оказалось,
бесплодных попыток. И в конечном итоге и он, и я выглядели один лучше
другого -- мокрые, перепачканные...
-- Придется обходить слева, у тех деревьев, -- сдался наконец Скотт.
Я проворчал, что это порядочный крюк, но ничего другого не оставалось.
Метров двести туда и обратно, преодолевая каверзы пути, что несла в себе
будто ожившая земля, порой увязая по голень в грязи, мы потеряли минут
пятнадцать. Шестеро мотоциклистов, на скорости проскочившие мост, оказались
внизу, когда мы только подошли к автомобилю.
-- Господа, какая нечистая сила занесла вас сюда и в столь поздний час?
