рый мой мент прекрасного пола, упрячешь меня в кутузку, но даже если это
и случится...
- Отвечайте же, Сидоров! Откуда, когда и зачем вы прибыли в Тургаев-
ку?
...Первый допрос подозреваемого Сидорова оставил в душе старшего лей-
тенанта милиции Анны Лариной скверный осадок. Худо, когда подследствен-
ный уходит в "отрицаловку", не признает даже очевидные факты. Но еще тя-
гостнее следователю работать с человеком, который упорно валяет ваньку -
то ли издеваясь над ненавистным ментом, то ли прикидываясь убогим полу-
дурком. Сидоров - к концу допроса Ларина была уже твердо в том убеждена
- избрал для себя второй вариант поведения. Что он совсем не таков, ка-
ким представляется на следствии, сомнений не было.
...Ложась спать, Анна, как правило, брала в постель детектив Алек-
сандры Марининой - она их покупала все, в шкафу набита ими целая полка.
Однако на этот раз ее ждало совсем иное чтиво - найденный при осмотре
места происшествия рулончик машинописных страниц. Оперуполномоченный
Саврасов, роясь в чердачном хламе, обнаружил его в корпусе помятого ржа-
вого термоса. Помучившись с пробкой, забитой в горловину заподлицо, он
выудилѕтаки плотно засунутую, старательно обернутую в целлофан бумажную
трубку. Едва развернув ее, Ларина поняла, что это, безусловно, чейѕто
дневник, полистав же первые страницы, убедилась: датированные июлем за-
писки сделаны Ходоровым, то бишь исчезнувшим, а скорей всего - убитым
постояльцем Сазоновой. Впрочем, похожи они были и на фрагменты рукописи
нового романа, на эту мысль наводили названия глав на страницах дневни-
ка, Но... записки сначала следует прочитать, а потом уж и судить о жан-
ре.
Анна включила лампу на тумбочке, погасила люстру и, скользнув под
одеяло, протянула руку за папкой, раздувшейся от толстой пачки некогда
скрученных и теперь не желающих распрямляться листков. И вздрогнула от
брезгливости: перед глазами вдруг выплыла неприятная, если не сказать
отвратная физиономия бомжа с бугристым, плохо выбритым черепом. И без
бровей, что особенно противно. "Сбрил он их, что ли? - подумала она,
развязывая тесемки папки. - А может, лишай, вот и вылезли..."
8
Жертва (из записок Ходорова)
Глава 1. Похищение Бонвивана Чтоѕто около двух ночи, я только уснул,
меня разбудил телефонный звонок. "Не встану, сказал я себе, ни за что не
встану... Это опять ошиблись". Но телефон настойчиво дребезжал. С мукой
расплющив веки, я спустил ноги с дивана и облегченно вздохнул, услышав в
прихожей голос дочери:
- Даѕда, я!.. Это я!.. - Даже спросонок я понял, что Светлана не на
шутку испугана. - Я же говорила вам... Я обещала, значит, будет... Не
угрожайте мне, это лишнее, я сама представляю... Да я вам уже сказала!..
Ну и что, если счетчик?..
Голос ее истончился, в нем звучало отчаяние. Что же произошло, черт
побери?
Придетсяѕтаки встать. Я на ощупь снял со спинки стула штаны и прошле-
пал к двери, изѕза которой доносилось истерическое: "Перестаньте!..",
"Только попробуйте!..", "Яѕто, яѕто причем?!".
В прихожей в тусклом свете, падающем из открытых дверей в спальню, на
корточках возле тумбочки с телефоном сидела моя двадцатитрехлетняя пад-
черица.
Черные прямые волосы неряшливыми прядями свисали на лицо - бледное,
помятое сном. Ночная рубашка, словно опустившийся парашют, лежала на по-
лу, закрывая ноги. Глаза Светланы были расширены, на меня она не взгля-
нула. Рядом с ней тоже в ночной рубашке, прижав обе руки к сердцу, стоя-
ла Нина. Я вопросительно взглянул на жену и открыл было рот, чтобы спро-
сить, в чем дело, но она зло мотнула головой: молчи!.. Глядя на ее иска-
женное напряжением, увядшее, но все еще красивое лицо, я в который уже
раз за последние недели ощутил, как меня буквально пронзила острая неп-
риязнь, даже нет, чего уж там сглаживать, ненависть, как ни постыдно это
- испытывать столь низменные чувства к человеку, с которым прожил вместе
последние двадцать лет.
Светлана положила трубку на рычаг и заплакала, без слез, одни сухие
всхлипы.
Мать бережно подхватила ее за талию, подняла, прижала голову к груди.
- Все обойдется, милая, все обойдется, - голос ее прервался. Взгляну-
ла на меня мельком, обдав презрением, словно горячие помои плеснула в
лицо.
- Что вскочил?! Молчи! Ничего не спрашивай! Не твои дела!
- И всеѕтаки... - Я изо всех сил старался сдержаться, не унизиться до
ночного скандала, неизбежного, ответь я ей в том же тоне. - Свете ктоѕто
угрожает?
Почему?
- По кочану! - выкрикнула жена, бешено округляя глаза.
Кандидат наук, пусть и технических, кичится тремя поколениями ужасно
интеллигентных предков... Чем, спрашивается, отличается она сейчас от
палаточной торговки советских времен, в гробу видящей всякого докучливо-
го покупателя?
- Ладно. Не мои, так не мои.
Я ушел в гостиную, в которой сплю уже второй месяц, и опять улегся на
диван.
Ничего, расскажут все сами. Попозже. Когда обсудят все варианты ис-
пользования меня в качестве... Чего? Давно не стриженного барана? Фанер-
ки, которой можно заслониться от града камней? Униженного ходатая по чи-
новничьим инстанциям?
Посмотрим, завтра покажет. А пока - спать, спать...
Уснул я на удивление сразу. И проснулся, несмотря на вчерашний пере-
бор, с относительно свежей головой. А главное, вовремя, даже без бу-
дильника. Они спали, и я, разумеется, не стал их тревожить. Побрившись и
проглотив два бутерброда с сыром, не стал допивать кофе - гадость, раст-
воримая дешевка, - вылил остатки в раковину и на цыпочках вышел в прихо-
жую. В спальне, слава Богу, было тихо. Можно было считать, что мне круп-
но повезло - объяснения откладываются до вечера.
Когда хорошего слишком много, это подозрительно и опасно. Всякое ве-
зение по сути своей случайность. Случайности, да еще счастливые, да еще
и следующие одна за другой, настораживают: так не бывает, быть беде. Но
осознавать начинаешь не сразу, лишь когда заметишь, что сплошные везения
выстраиваются в цепочку.
Утром, отправляясь на работу, я никогда не заглядываю в почтовый
ящик. Раньше полудня почтальонша в наш подъезд не заходит. Сегодня же
будто ктоѕто толкнул под локоть. В ящике была "Комсомолка", которую мы
выписываем, и желтоватый прямоугольничек - перевод на сумму чуть
меньшую, чем три моих месячных зарплаты в издательстве. Гадать, откуда
свалились на меня деньги, не приходилось: я был уверен, что на почте фи-
олетовый штампик на обороте извещения сообщит мне чрезвычайно приятное:
повесть, которую я чуть не год назад послал в толстый журнал, напечата-
на. Иначе, само собой, гонорар бы не выслали. Конечно, удостовериться в
публикации я мог бы и раньше, попади мне журнал на глаза. Месяца четыре
я захаживал в областную библиотеку - единственное место, где его можно
было найти в прошлом году. Но с января деньги на библиотечную подписку
сократили. А подписчики... Не поручусь, что в нашем городе есть хоть
один чудак, не пожалевший денег на это недешевое, добротное, но и скуч-
ноѕсолидное издание. По крайней мере у обнищавших местных литераторов
искать его не приходится, а с учеными гуманитариями я общался мало.
Впрочем, с деньгами сейчас у них не лучше, как и у всей пресловутой
прослойки, снискавшей нашей бывшей стране славу "самой читающей". Она
бы, конечно, и сегодня читала не меньше, да удовольствие стало слишком
дорогим.
Так что следить за журналом я не мог. И его напоминание о себе не
могло не растрогать.
Да, прекрасная штука - неожиданно свалившийся на тебя гонорар! Но
вдвойне приятней была и та случайность, что, вопреки заведенным в семье
порядкам, почту вынул сегодня я, а не жена и не дочь. Никто, кроме жур-
нальных моих благодетелей и меня самого, не знает о переводе - почтовики
не в счет. И это означает, что минимум триѕчетыре недели я буду застра-
хован от каждодневных микроунижений, связанных с абсолютной пустотой в
карманах. Что мне теперь какоеѕто пиво, хоть бы и баварское? Или чьиѕто
дни рождения, от коих я пугливо шарахаюсь вот уже второй год? Или... А,
что и говорить!.. Я отвыкаю чегоѕлибо хотеть. Вернее, желанийѕто не уба-
вилось, но возможности их исполнения давненько ушли в сферу ирреального.
Даже мелочи, вроде нового галстука, обрели статус мечты недостижимой,
как маниловский мостик через пруд.
Я был уверен, что на почте получить деньги до начала работы не успею.
В издательство мне к десяти, и оставшихся сорока минут при постоянных
очередях пенсионеров и квартироплательщиков мне, разумеется, не хватит.
И все же ноги сами свернули за угол и привели меня к отделению связи.
Там было прохладно и пусто. В том смысле, что почтовики, как и обычно,
сидели за своими окошечками, но их никто не тревожил. Над вскрытым чре-
вом кассового аппарата посапывал с отверткой в руке умелец в черном ха-
лате. На лавке, отрешенно глядя кудаѕто вниз перед собой, сидела очень
одинокая старушка с квитанцией, зажатой в прозрачном кулачке. Ничто не
помешало мне протянуть паспорт и мгновенно заполненный перевод кудрявой
барышне, получить у нее пачку не самых крупных купюр и совсем уже бодрым
шагом направиться к остановке, к которой - надо же!
- подчаливал полупустой автобус. Усаживаясь, я вспомнил, что, как это
ни странно, на обороте корешочка с суммой не было ни штампа, ни вообще
какихѕлибо следов отправителя денег. На радостях я даже не уточнил, из
Москвы ли пришел гонорар или еще откуда - бумажку смял и выбросил в ур-
ну, дабы не попалась случайно на глаза домашним.
9
Со временем получалось так гладко, что, выйдя у Дома печати, я позво-
лил себе тормознуть у книжного развала, мимо которого трижды в неделю
проходил не взглянув. Агрессивное лакированное разноцветье обложек на
лотках, похожее на длинные клумбы из бумажных цветов, выложенные сотруд-
никами погребальной конторы к юбилею своего начальника, меня, закорене-
лого книжника, раздражали.
Возможно, что среди вакханалии кровавых детективов и первобытноѕлю-
бовных романов знаток и смог бы откопать нечто стоящее прочтения. Но я
об них руки не марал и даже втайне гордился этим. Я брезглив и считаю,
что ковыряться в венках над картонными гробиками, начиненными трупами,
неинтеллигентно. Хотя, если честно, снобизм мой частично объяснялся и
причинами вполне материального свойства... Но вот сегодня - ну и день! -
я почемуѕто взглянул. И ахнул от приятнейшей неожиданности: коричневый
томик нагибинских "Дневников" умоляюще глянул на меня изѕпод полуголой
блондинки, которую пытался удушить не поместившийся целиком на обложке
скуластый амбал. И цена!.. Господи, да ведь для меня сегодняшнего, меня
многоденежного это же совсем даром!.. Улыбка на моем лице была, видать,
настолько лучезарна, что вахтер Ереваныч - а вообщеѕто он Юрий Иванович
- изумленно вскинул седые кустики бровей и тоже осклабился во все
свои... уж не знаю, сколько у него там железных зубов. А когда я, зажав
обретенного наконецѕто Нагибина под мышкой, поднялся на свой третий
этаж, на площадке со мной столкнулся технический редактор Зяма Красно-
польский, самый лысый человек Среднего и Нижнего Поволжья, как он не без
гордости себя называл. И, пожалуй, имел на то право. Его длинный череп с
далеко отквашенным, как у древнего египтянина на фресках, затылком был
начисто лишен не только пушка, но и малейших точечных намеков на то, что
волосы на этой сияющей золотом тыкве когдаѕлибо были. А ведь Зяме не
стукнуло еще и сорока! Чтоб добиться такого совершенства, начинать лы-
сеть ему, наверно, пришлось класса с четвертого.
- Феличе, ты зря торопился, служака, - забормотал он, останавливаясь
и пытаясь силой вытащить у меня изѕпод руки книжку. - Главаря не будет
до послеобеда, в арбитраж умотал, а полупахан опять на больничном, вот
