невероятных размеров струя какой-то безобразной густой жидкости, по
консистенции напоминающей деготь. Патрульный аэроплан, облетавший место
действия, был сметен, как артиллерийским обстрелом, и совершил вынужденную
посадку, зарывшись в зловонную жижу. Возможно, эта немыслимая субстанция с
едким тошнотворным запахом была кровью планеты. Однако профессор
Дризингер, которого поддерживает вся Берлинская школа, полагает, что это
защитная жидкость, подобная той, которую выбрасывает скунс, и служит она
для того, чтобы оберегать матушку Землю от посяганий всяких там назойливых
Челленджеров. Если это так, то главный виновник, восседавший на своем
троне на холмике, остался безнаказанным, в то время как многострадальные
представители прессы, оказавшиеся на самой линии огня, до нитки вымокли
под струей вонючего фонтана и потом в течение длительного времени
стыдились показываться в приличном обществе. Зловонный дождь был отнесен
ветром к югу и обрушился как раз на толпу горемык, столь долго и терпеливо
ожидавших грандиозных событий на вершине холма. Несчастных случаев не
было. Не было и разрушений, однако многие дома приобрели весьма устойчивый
запах, и некоторые из них до сих пор хранят память об этом знаменательном
событии.
В конце концов жерло потухло и закрылось. Так уж заведено природой,
что рана затягивается постепенно, изнутри; вот и Земля с чудесной
скоростью восстанавливает любую прореху в своем вечно живом организме.
Долго слышался пронзительный треск - звук, родившийся в самых недрах и
постепенно поднимавшийся к поверхности, - это сходились стены шахты, пока
наконец с оглушительным грохотом не захлопнулось выложенное кирпичом
устье; тогда словно небольшое землетрясение всколыхнуло вал, ограждавший
вход в шахту, и на месте дыры образовалась пирамида из каких-то обломков и
железяк. Эксперимент профессора Челленджера был не просто закончен - он
был навсегда погребен и укрыт от постороннего глаза. Если бы не памятная
плита, водруженная недавно Королевским обществом, вряд ли бы кто из
потомков узнал, где именно состоялось это удивительное представление.
И наконец наступил финал-апофеоз. На некоторое время воцарилась
тишина: люди пытались собраться с мыслями и понять, что же все-таки
произошло. И вдруг они осознали, что на их глазах свершилось величайшее
открытие, только тогда оценив гениальность замысла и простоту исполнения.
В этот миг все в едином порыве повернулись к Челленджеру. Отовсюду
полетели к нему крики восторга, а он взирал вниз со своего возвышения на
море поднятых кверху лиц и приветственные взмахи платков. И сейчас он
стоит у меня перед глазами - даже отчетливее, чем тогда. Вот он поднялся
со стула - глаза полузакрыты, на губах самодовольная улыбка, левая рука
уперта в бок, правая засунута за борт сюртука. Эта сцена останется в
веках: я слышал, как защелкали фотокамеры, словно кузнечики в зеленой
траве. Вот освещенный лучами июньского солнца он сдержанно поклонился на
все четыре стороны, - Челленджер-суперученый, Челленджер-первопроходец,
Челленджер - единственный представитель рода человеческого, которого
вынуждена была признать сама матушка Земля.
Несколько слов вместо эпилога. Всем известно, что эксперимент потряс
мир. Конечно, нигде больше планета не издала такого рыка, как на месте
непосредственного вмешательства, но своим поведением в других частях света
она продемонстрировала, что действительно составляет единый организм.
Через всевозможные отверстия, клапаны и вулканы выразила она свое
возмущение. Страшно бушевала Гекла, и исландцы боялись мировой катастрофы.
Везувий фонтанировал так, что его верхушка чуть не обрушилась на землю.
Этна извергла столько лавы, что Челленджеру в итальянских судах был
предъявлен иск на общую сумму в полмиллиона лир за причиненный
виноградникам ущерб. Даже в Мексике и Центральной Америке наблюдались
признаки мощного глубинного возмущения, а вопли Стромболи разнеслись по
всему восточному Средиземноморью. Каждый человек испытывает желание
заставить мир заговорить. Но заставить мир кричать - это стало
исключительной привилегией Челленджера.
Артур Конан Дойль.
Двигатель Брауна - Перикорда
Перевод: П.Колпаков
Сканирование и проверка: Несененко Алексей tsw@inel.ru 31.01.1999
Перевод П. Колпакова
Стоял туманный майский вечер - холодный и тоскливый.
Неясные расплывчатые тени вдоль Стрэнда отмечали
местонахождение фонарей. Ярко освещенные витрины магазинов
смутно мерцали тусклым светом сквозь густые и тяжелые испарения.
Ряды высоких домов, спускавшихся к набережной, были
темны и пустынны или освещены только едва горящими фонарями
привратницкой. Однако в одном доме из трех окон на втором
этаже изливался буйный поток света, нарушавший угрюмое
однообразие улицы. Прохожие с любопытством взглядывали
вверх, привлекая внимание других на яркое сияние, которое
отмечало холостяцкую квартиру Френсиса Перикорда -
талантливого инженера-электрика и изобретателя. Сияние его
ламп в долгие часы ночи свидетельствовало о не знающей
устали и покоя энергии и трудолюбии, которые быстро
поставили его в один ряд с лучшими представителями его
профессии.
Два человека сидели в квартире. Первым был сам Перикорд
собственной персоной - с угловатым лицом и орлиным
крючковатым носом, с черными, как смоль волосами и резкими
отрывистыми движениями, выдававшими в нем кельтское
происхождение. Второй - толстый, коренастый, с голубыми
глазами - был Иеремия Браун, известный механик. То была
давние партнеры по части изобретательства, где творческий
гений одного дополнялся практической сметкой другого, и кто
из них был лучше - этого не могли сказать даже их знакомые.
Браун зашел в мастерскую Перикорда в такой поздний для
визитов час не случайно - ему нужно было обсудить одно дело,
то самое, которое решило бы успех или неудачу многих месяцев
работы и которое могло бы повлиять на всю их дальнейшую
судьбу. Длинный потемневший от времени верстак стоял между
ними - весь в рыжих потеках и пятнах от ржавчины и кислоты,
уставленный большими бутылями для кислоты, аккумуляторам
Фора, вольтовыми столбами, мотками провода и большими
плитами изоляционного фарфора. Посреди всего этого хлама
стояла необычного вида вращающаяся с ревом машина, к которой
были прикованы взгляды обоих партнеров.
Небольшая квадратная металлическая коробка была
подсоединена множеством проводов к широкому стальному
фланцу, или поясу, со смонтированным на нем или по бокам
двумя мощными выступающими наружу кривошипами. Фланец
оставался неподвижным, зато кривошипы с прикрепленными к ним
короткими кулисами метали вокруг через каждые несколько
секунд вспышки света и застывали на мгновение после каждого
мерного оборота. Приводившая их в движение энергия,
очевидно, поступала из металлической коробки. Тонкий запах
озона висел в воздухе.
- Как насчет лопастей, Браун? - спросил изобретатель.
- Готовы. Но они слишком громоздки, чтобы их тащить
сюда. Представляешь, семь футов на три. Каждая. Правда,
двигатель, как я погляжу, достаточно мощный, чтобы привести
их в движение. Я уверен в этом.
- Алюминий в сплаве с медью?
- Да.
- Видал, как здорово двигатель работает?
- Перикорд вытянул вперед тонкую жилистую руку и нажал
на установленную на машине кнопку. Кривошипы замедлили
вращение и вскоре замерли. Изобретатель опять коснулся
кнопки - кулисы дрогнули, снова пробуждаясь к четкой,
размеренной механической жизни.
- Экспериментатору не нужно прикладывать усилий, -
заметил Перикорд. - Он должен оставаться пассивным и
использовать свой мозг.
- Благодаря моему двигателю, - промолвил Браун.
- Нашему двигателю! - резко оборвал его другой.
~ Ну конечно, - сказал нетерпеливо Браун. - Двигатель,
который ты придумал, а я воплотил в жизнь, назови его как
хочешь...
- Я назвал его двигателем Брауна-Перикорда, - вскричал
изобретатель с гневной вспышкой в черных- глазах. - Ты
изготовил детали, а общая идея моя и только моя!
- От общей идеи мотор не завращается, - упрямо промолвил
Браун.
- Именно потому-то я и взял тебя себе в компаньоны, -
резко возразил Перикорд, нервно барабаня пальцами по
верстаку. - Я изобрел, ты построил. Это справедливое
распределение труда.
Браун поджал губы, словно ничуть не удовлетворенный по
данному вопросу. Однако, видя, что дальнейший разговор
бесполезен, он обратил внимание на машину, которая тряслась
и содрогалась при каждом очередном взмахе кулис так, что
казалось еще немного, и она соскочит со стола и улетит.
- Ну, разве двигатель не великолепен! - вскричал Перикорд.
- Это же просто чудо, а не двигатель!
- Да ничего, нормальный, - молвил более флегматичный
англосакс.
- Есть что-то бессмертное в нем!
- В нем есть деньги, богатство!
- Наши имена сохранятся в веках вместе с братьями
Монгольфье.
- К черту Ротшильдов! Ты, Браун, на все смотришь
слишком узкоматериалистически, вскричал изобретатель, бросая
сверкающий взгляд на своего компаньона. - Деньги - чепуха.
Это такая вещь, которую любой тугодум-плутократ разделит с
нами в стране. Мои мечты и надежды простираются к более
возвышенным целям, чем эта. Настоящая нам награда будет
состоять в благодарности и вечной признательности всего
человечества.
Браун пожал плечами пренебрежительно.
- Можешь взять и мою долю, - проговорил он. - А я
человек материалист. Ну, вот что! Нам надо провести
испытание нашего детища.
- М-мм, это верно. Где бы нам это сделать?
- Я как раз и зашел затем, чтобы этот вопрос. Место
должно быть совершенно уединенным. Если бы у нас был
собственный полигон, тогда все было бы просто, но здесь, в
Лондоне, разве что скроешь.
- Тогда надо увезти машину в деревню.
- У меня как раз есть на этот счет предложение, - сказал
Браун. У моего брата в Суссексе, на мысе Бичи-Хэд есть
небольшая усадьба. Там, насколько я помню, имеется большой
высокий сарай рядом с домом. Биль сейчас в Шотландии, но
ключ всегда в моем распоряжении. Почему бы нам не захватить
завтра двигатель и не испытать его там?
- Ничего лучшего и придумать нельзя.
- В час дня в Итборн отходит поезд.
- Хорошо, я буду на станции.
- Захвати с собой двигатель и все необходимое для
испытания, а я прихвачу лопасти, сказал механик, поднимаясь.
- Завтрашний день покажет, останемся ли мы прозябать в
безвестности или же в наших руках будет крупное состояние.
В общем, в час на станции Виктория.
Проговорив это, механик Браун стал поспешно спускаться
по лестнице и через минуту был поглощен неприятно холодным и
липким людским потоком, текущим в обе стороны по Стрэнду.
x x x
Утро оказалось чистым и по-весеннему ярким, солнечным.
Над Лондоном раскинулось Светло-голубое небо с лениво
тянущимися по нему одинокими призрачно-белыми облаками.
В одиннадцать часов можно было видеть, как Браун зашел в
бюро патентов с ворохом рукописей, чертежей и планов под
мышкой. В двенадцать он снова появился на улице: весь
сияющий, с бумажником в руке, куда бережно уложил небольшой
листок какого-то документа с синей полосой. Пять минут
первого его кеб подкатил к станции Виктория. Снятые
кебменом сверху два больших, завернутых в брезент тюка,
похожих на два гигантских воздушных змея, были вверены
заботам кондуктора багажного вагона. На платформе крупным
нервным шагом, размахивая руками, ходил взад-вперед
Перикорд; его болезненно-желтое лицо с впалыми щеками слегка
порозовело.
- Порядок? - спросил он.
Вместо ответа Браун кивнул на свой багаж.
- Я уже уложил в багажный вагон двигатель и фланец. Эй,
кондуктор, поосторожней там, механизм очень хрупкий и
ценный. Ну, теперь мы можем с легким сердцем отправиться в
