Артур Конан-Дойль.
Рассказы
Дезинтеграционная машина
Когда земля вскрикнула
Двигатель Брауна - Перикорда
Хирург с Гастеровских болот
Дезинтеграционная машина
Профессор Челленджер пребывал в прескверном расположении духа.
Взявшись за ручку двери, я замер в нерешительности перед его кабинетом и
услышал нижеследующий монолог; слова гремели и отдавались по всему дому:
- Да, я говорю, что вы второй раз ошиблись номером. Второй, за одно
утро! Вы что, воображаете, будто какой-то идиот на другом конце провода
может отвлекать ученого от серьезной работы своими назойливыми звонками? Я
не потерплю этого! Алло, сию же минуту пошлите за управляющим вашей
бездарной телефонной лавочки! А, вы и есть управляющий?! Так почему же, в
таком случае, вы не управляетесь? Да, разумеется, вы управились с тем, что
позволили отвлечь меня от дела, - дела, важность которого вашему уму не
дано понять! Я желаю связаться с главным распорядителем. Что, его нет?
Этого и следовало ожидать! Я отдам вас под суд, сэр, если подобное
повторится! Ведь наказали же горластых петухов. Да, это я добился их
осуждения. Наказали петухов, а с какой стати терпеть дребезжание телефона?
Все ясно. Извинение в письменном виде? Очень хорошо. Я рассмотрю его.
Доброго утра!
Именно после этих слов я отважился переступить порог. Безусловно,
время я выбрал не самое удачное. Когда Челленджер положил телефонную
трубку, я очутился не перед профессором -передо мной был разъяренный лев!
Его огромная черная борода топорщилась, могучая грудь негодующе
вздымалась. Он окинул меня с головы до пят взглядом надменных серых глаз,
и на меня обрушились последствия его гнева.
- Проклятые лентяи! За что только этим негодяям деньги платят! -
загремел он. - Мне было слышно - они смеялись, когда я излагал им свою
вполне справедливую жалобу. Это заговор, дабы докучать мне! А теперь, юный
друг, еще и вы явились сюда, чтобы довершить бедствия злополучного утра.
Вы здесь, позвольте узнать, по собственной воле, или же ваша газетенка
отправила вас заполучить у меня некое интервью? Как у друга, у вас,
разумеется, есть привилегии, но как журналист - можете убираться!
Я лихорадочно шарил в кармане в поисках письма от Мак-Ардла, но тут
профессору на память пришел еще новый повод для недовольства. Огромные
волосатые руки его рылись в бумагах на столе и наконец извлекли оттуда
газетную вырезку.
- Весьма мило с вашей стороны упомянуть обо мне в одном из ваших
последних литературных опусов, - сказал он, негодующе потрясая передо мной
листом. - Это было в каких-то дурацких замечаниях касательно останков
ископаемого ящера, недавно обнаруженных в соленгофских сланцах. Вы
начинаете абзац со слов: Профессор Дж. Э.Челленджер, принадлежащий к
величайшим умам современности...
- И что же, сэр? - осведомился я.
- К чему подобные возмутительно несправедливые определения и
ограничения? Можно подумать, будто вы в состоянии сказать, кто они, эти
другие выдающиеся мужи, которым вы приписываете равенство, а то, чего
доброго, еще и превосходство надо мною?
- Я неудачно выразился, сэр. Разумеется, мне следовало бы сказать:
Профессор Челленджер, величайший ум современности, - согласился я, и сам
совершенно убежденный в правоте этих слов. Мое признание сразу же обратило
зиму в лето.
- Дорогой мой юный друг, не думайте, что я придираюсь, отнюдь. Но,
будучи окружен задиристыми и безмозглыми коллегами, человек, оказывается,
вынужден защищаться. Вы знаете, мой друг, самоутверждение чуждо моей
натуре, но мне приходится отстаивать свои принципы перед бездарными
оппонентами. А теперь проходите! Садитесь! Что же привело вас ко мне в
этот час?
Мне следовало приступать к делу крайне осмотрительно, поскольку я
знал, что малейшая неосторожность - и лев снова зарычит. Я развернул
письмо Мак-Ардла.
- Могу ли я зачитать вам это, сэр? Письмо от Мак-Ардла, моего
редактора.
- Как же, помню его: не самый гнусный представитель журналистского
племени.
- По крайней мере, сэр, он исключительно высоко ценит вас и искренне
вами восхищается. И когда требуется, я бы сказал, высочайшее качество
экспертизы, он всегда обращается именно к вам. Вот и сейчас я здесь по
этой самой причине.
- Что же ему угодно? - под влиянием лести Челленджер охорашивался
подобно индюку. Он уселся, положа локти на стол, сцепив свои огромные, как
у гориллы, руки; борода его топорщилась, а большие серые полуприкрытые
глаза милостиво остановились на мне. Он был велик во всем, что бы ни
делал, и его благожелательность подавляла сильнее, нежели гнев.
- Я прочту вам его записку ко мне, сэр. Вот что он пишет:
Дорогой Мелоун, пожалуйста, как можно скорее повидайте нашего
высокоуважаемого друга, профессора Челленджера, и попросите его о
содействии в следующем деле. Некий латвийский джентльмен по имени Теодор
Немор, проживающий в Уайт-Фрайер-Меншэнс, в Хэмпстеде, утверждает, что он
будто бы изобрел машину самого необычайного свойства, способную
дезинтегрировать любой материальный объект, расположенный в пределах ее
влияния. Под ее действием материя, составляющая тела живой и неживой
природы, якобы разлагается и возвращается в свое молекулярное или
атомическое состояние. При этом, направив процесс в обратную сторону,
объект можно восстановить в первоначальном виде. Заявление представляется
несколько нелепым, и все же существуют неоспоримые доказательства, что для
него имеются определенные основания и что этот человек действительно
натолкнулся на какое-то замечательное открытие.
Нет нужды распространяться ни о том, какую революцию подобное
открытие произведет в жизни человечества, ни о чрезвычайной важности этого
изобретения в случае применения его в качестве оружия нового типа.
Держава, которая, хоть единожды, смогла бы дезинтегрировать таким образом
военный корабль или превратить батальон противника в кучку атомов, стала
бы властительницей мира. По соображениям социального и политического
свойства надлежит не теряя ни минуты разобраться в сути изобретения.
Намереваясь подороже продать его, автор рвется к известности, поэтому
встретиться с ним не составит труда.
Прилагаемая визитная карточка откроет перед вами двери его дома. Я бы
очень желал, чтобы вы и профессор Челленджер встретились с этим инженером,
изучили его изобретение и написали для Газетт. взвешенный отчет о ценности
данного открытия. Надеюсь сегодня вечером услышать о результате вашей
поездки.
Р. Мак-Ардл.
- Таковы полученные мною указания, профессор, - добавил я, складывая
письмо. - Я горячо надеюсь, что вы не оставите меня одного и поедете со
мною, ведь где же мне самому, сэр, с моими-то ограниченными способностями,
разобраться в подобном деле?
- Верно, Мелоун! Верно! - умиротворенно замурлыкал великий человек. -
Хотя вы никоим образом и не лишены природного ума, но я согласен, что
проблема, которую вы изложили, вам не по плечу. Этот бесцеремонный телефон
уже расстроил мне утреннюю работу, и тут уж ничего не поделаешь. Между
прочим, я тружусь сейчас над ответом этому итальянскому шуту Мазотти. Его
взгляды на развитие личинок тропического термита достойны лишь насмешки и
всяческого презрения. Но с окончательным разоблачением мошенника можно
подождать и до вечера. Так что, мой юный друг, я к вашим услугам.
Вот как вышло, что в то октябрьское утро я оказался вместе с
профессором в вагоне подземной дороги, мчавшем нас по туннелю на север
Лондона. Я и не подозревал тогда, что стою на пороге одного из самых
удивительных приключений в моей богатой событиями жизни.
Уезжая с Энмор-Гарденс, я по телефону (которому только что так
досталось) заранее удостоверился, что изобретатель дома, и предупредил его
о нашем визите. Жил он в комфортабельной квартире в Хэмпстеде. Когда мы
приехали, хозяин добрых полчаса продержал нас в приемной. Все это время он
оживленно беседовал с группой посетителей. По их голосам можно было
понять, что это русские.
Я мельком глянул на них через полуоткрытую дверь, когда они наконец
стали прощаться с хозяином в холле, и у меня сразу же сложилось о них
впечатление как о состоятельных и интеллигентных людях; в блестящих
цилиндрах, в пальто с астраханским воротом у них был вид процветающих
буржуа, который так любят напускать на себя преуспевающие коммунисты.
Входная дверь затворилась за ними, и в следующую минуту Теодор Немор
вошел в комнату. Я и сейчас вижу, как он стоит в солнечном свете, потирая
длинные тонкие руки, с широкой улыбкой, застывшей на неприятном лице, и
рассматривает нас хитрыми желтыми глазками.
Это был низенький толстяк. В теле его ощущалось какое-то неуловимое
уродство, хотя и трудно было определить, в чем именно оно заключается.
Вполне можно было назвать его горбуном без горба. Большое дряблое лицо
походило на недоделанную клецку, точно такого же цвета и консистенции, а
украшавшие лицо прыщи и бородавки угрожающе выступали на его
мертвенно-бледной коже. Глаза были как у кота, и по-кошачьи топорщились
редкие и длинные колючие усы над неопрятным и слюнявым ртом. Все в его
лице казалось гадким и омерзительным, пока дело не доходило до рыжеватых
бровей. Над ними располагался великолепный черепной свод, какой мне редко
прежде доводилось видеть. Даже шляпа Челленджера, я думаю, могла бы
прийтись этой величественной голове впору. Если судить по нижней части
лица Теодора Немора, он мог принадлежать к подлым, коварным заговорщикам,
а верхняя указывала, что его должно причислить к великим мыслителям и
философам мира сего.
- Ну-с, джентльмены, - заговорил он бархатным голосом, в котором
чувствовался легкий иностранный акцент, - вы приехали, насколько я понял
из нашего краткого разговора по телефону, чтобы поближе познакомиться с
дезинтегратором Немора? Не так ли?
- Совершенно верно.
- Могу я поинтересоваться: вы представляете Британское правительство?
- Вовсе нет. Я - корреспондент Дейли газетт, а это - профессор
Челленджер.
- О, знаменитое имя, я бы сказал - имя европейской известности, -
улыбка подобострастной любезности обнажила желтые клыки. - Да, так вот. Я
хотел сказать, что Британское правительство уже упустило свой шанс. Что
еще оно упустило, возможно, выяснится позднее. Вполне вероятно, что оно
упустило свою империю. Да, джентльмены, я готов был продать свое
изобретение первому правительству, которое предложило бы мне за него
соответствующую цену. И если сейчас дезинтегратор попал в руки тех, кого
вы, скорее всего, не одобряете, то винить вам остается только самих себя.
- Так, стало быть, вы уже продали свое изобретение?
- Да, за цену, назначенную мною самим.
- Вы полагаете, что приобретший его станет монополистом?
- Несомненно.
- Но его секрет известен другим так же хорошо, как и вам.
- Ничего подобного, сэр, - тут он коснулся своего огромного лба, -
вот сейф, где надежно заперт мой секрет. Сейф этот куда прочнее стального
и защищен кое-чем посерьезнее, нежели замок с шифром. Кому-то может быть
известна одна сторона моего открытия, другим - другая. Но никто на свете,
кроме меня, не знает всего целиком.
- Вы, по-моему, забываете тех джентльменов, которым уже продали его.
- Нет, сэр; я не настолько безрассуден, чтобы передать свое знание
кому бы то ни было, пока мне не выплачены деньги. Поскольку они покупают
его у меня, то пусть и перемещают этот сейф, - он снова дотронулся до
