скорее парижского императорского двора, чем военного лагеря. Если
император вдали поражал меня своим могуществом, властью, то и теперь я
точно ощущал его силу, зная, что он близко здесь!
- Вам нечего бояться, m-r де Лаваль, - сказал мой спутник, - вы
можете быть уверены в хорошем приеме.
- Почему вы думаете это?
- Я сужу по обращению с вами генерала Дюрока. В этом проклятом месте,
если император улыбается, все тоже улыбаются, включительно до вот этого
болвала лакея в красной бархатной ливрее. Но если император разгневан, вы
легко прочтете отражение его гнева на всех лицах, начиная с императорских
судомоек. И самое скверное здесь то, что если вы не очень сообразительны,
в придворном смысле, то положительно встанете в тупик, улыбаться или
хмуриться надо в данный момент?! Вот почему я всегда предпочту свои
лейтенантские нашивки на плечах, возможность находиться во главе своего
эскадрона на добром коне, с саблей в железных ножнах, чем иметь отель
мистера Талейрана на улице Святого Флорентина с его стотысячным доходом.
Пока я осматривался, прислушиваясь ко всем этим рассказам гусара,
пока я удивлялся, как он мог по манерам Дюрока угадать, что император
отнесется ко мне дружелюбно, к нам приблизился очень высокий и
представительный молодой офицер в блестящей форме. Я быстро узнал в нем
генерала Саварея, командовавшего ночной экспедицией в болоте, хотя на нем
была уже совершенно иная форма.
- Отлично, monsieur де Лаваль, - сказал он, приветливо пожимая мне
руку, - вы слышали, ведь Туссак-то так и убежал от нас! Именно его-то нам
и надобно поймать, потому что тот, другой, просто безумец-мечтатель. Но мы
поймаем его, а пока будем ставить сильную стражу к покоям императора,
потому что Туссак не такой человек, который оставил бы раз намеченный
план!
Я вспомнил ощущение давления его пальцев на моем горле и поспешил
ответить, что, без сомнения, это очень опасный и неприятный человек.
- Император желает вас видеть сейчас же, - сказал Саварей, - он очень
занят все утро, но просил передать, что вам непременно будет дана
аудиенция.
Он улыбнулся мне и прошел дальше.
- Несомненно все благоприятствует вам, - прошептал Жерар, - многие
желали бы, чтобы к ним обратился сам Саварей так, как он заговорил с вами.
Вероятно, император хочет сделать из вас что-нибудь особенное! Но,
внимание, мой друг, к нам направляется сам monsieur де Талейран!
Странного типа человек нетвердыми шагами приближался к нам. Ему было
лет под пятьдесят, широкий в груди и в плечах, он был несколько сутуловат
и сильно прихрамывал на одну из ног. Он подвигался очень медленно,
опираясь на палку с серебряным набалдашником, и его скромный костюм с
шелковыми ботинками того же цвета резко выделялся между блестящими формами
окружавших его офицеров. Но, несмотря на скромность его костюма, на его
изможденном лице выражалось такое превосходство над присутствующими, что
каждый считал своим долгом поклониться ему. Итак, сопровождаемый поклонами
и приветствиями, он медленно прошел через всю палатку и остановился передо
мною.
- Monsieur Луи де Лаваль? - спросил он, осматривая меня с головы до
ног.
Я холодно ответил на его приветствие, потому что разделял вполне
неприязнь моего отца к этому расстриженному священнику и вероломному
политику. Но его манеры были исполнены такой вежливой приветливости, что
трудно было не ответить любезностью.
- Я хорошо знал вашего кузена де Роган, - сказал он, мы были с ним
два образцовых бездельника, когда весь свет смотрел так легко на то, что
имеет теперь такую важность. Вы, вероятно, родственник кардиналу
Монморанси де Лаваль, моему старому другу? Я слышал, что вы приехали,
чтобы служить нашему императору?
- Да, я именно для этого приехал сюда из Англии, сэр!
- И сразу же должны были пережить различные злоключения в компании с
энергичным полицейским шпионом и двумя якобинцами в уединенной хижине на
болоте. Вы могли убедиться, какая опасность грозит императору, и это
должно побудить вас еще с большим рвением отдаться службе. Где ваш дядя
Бернак?
- Он в замке Гросбуа.
- Вы хорошо его знаете?
- Я видел его только один раз!
- Он весьма полезен императору, но... но... - он наклонил голову к
моему уху, - он вас ждем более существенных услуг, monsieur де Лаваль! -
сказал он и с поклоном пошел обратно через палатку.
- Да, мой друг, для вас готовится какое-то очень высокое и
ответственное дело, - сказал гусар, - monsieur Талейран даром не теряет
своих поклонов и улыбок. Он знает наперед, куда дует ветер, и я предвижу,
что благодаря вам, мне, очень возможно, удастся получить чин капитана в
будущей компании. Однако, военный совет окончен!..
И, когда он говорил, дверь, ведшая внуть дома, открылась, чтобы
пропустить небольшую группу людей в темно-синих сюртуках с золотыми
значками в виде дубовых листьев, - значок маршалов Франции. Все они, за
исключением одногою были люди едва достигшие зрелого возраста; в другой
армии людям такого возраста было бы необыкновенным счастьем состоять
командирами полков; но беспрерывные войны давали широкую возможность
отличиться и сделать блестящую карьеру даже самому простому солдату. Все
они держали под мышкой треугольные, выгнутые шляпы и, опираясь на сабли,
шли, тихо переговариваясь между собою.
- Вы происходите из хорошей фамилии? - спросил гусар.
- Я последний представитель знаменитого рода де Лавалей. В жилах моих
течет кровь де Роганов и Монморанси!
- Я понял все теперь! Но позвольте сказать вам, что все, которых вы
видите здесь, все эти люди, возвысившиеся при императоре, были прежде,
один - половым, другой - конртрабандистом, третий - бондарем, а вон тот -
маляром! И таковы все они: Мюрат, Массена, Ней и Ланн!
Будучи аристократом в душе, я все же преклонялся перед этими именами
и попросил его указать мне каждого из них.
- О, да тут много знаменитых вояк, - сказал он, - но тут есть также
много млодых еще офицеров, надеющихся превзойти их впоследствии, -
многозначительно прибавил лейтенант, нещадно теребя свои усы, - смотрите,
там направо Ней!
Это был рыжий, коротко остриженный человек с резко выдававшимся
подбородком, как у одного английского борца, виденного мною однажды.
- Он слывет у нас под именем Красного Петра, а иногда его зовут
красным львом армии, - сказал гусар. - Его считают самым храбрым человеком
в армии, хотя я знаю многих более храбрых, чем он! Надо отдать ему,
однако, справедливость: он прекрасный полководец.
- А кто тот генерал рядом с ним? - спросил я, - и почему он держит
голову несколько набок?
- Это генерал Ланн, а голову он слегка пригибает к левому плечу,
потому что был контужен при осаде Сен Жан д'Акр. Он родом гасконец, как и
я, и я боюсь, что он дает повод обвинять наших соотечественников в
болтливости и придирчивости. Но вы улыбаетесь?
- Нет, это вам показалось!
- Я думал, что мои слова рассмешили вас. Я уже решил, что вы и в
самом деле поверили, что гасконцы обладают этими недостатками, тогда как я
считаю, что у нас безусловно лучшие характеры, чем у французов других
провинций, и готов всегда с саблей в руке закрепить свое мнение. Но скажу
вам, что Ланн очень ценный человек, хотя, конечно, немножко не в меру
вспыльчивый и горячий. Рядом с ним Ожеро!
Я с любопытством посмотрел на героя Кастильоне, который принял на
себя командирование, когда Наполеон совершенно упал духом. Это был
человек, который, смело можно сказать, выделился исключительно благодаря
войне, но который никогда не сумел бы сделать этого в мирное время, потому
что длинноногий с длинным козлиным лицом, с красным от пьянства носом, он
выглядел, несмотря на мундир с золотыми украшениями, вульгарным,
самодовольным солдатом, каких много встречается в каждом лагере. Он был
старше всех, но такое повышение не переменило его к лучшему: Ожеро всегда
оставался прусскии генералом в маршальской шапке!
- Да, да, он очень невзрачен на вид, - сказал Жерар в ответ на мое
замечание, - он один из тех, про которых император выразился, что желал бы
их видеть только командирами солдат. Он, Рапп и Лефевр, с их огромными
сапожищами, с громыхающими шашками слишком не изящны, чтобы присутствовать
в Тюльерийском дворце! К ним надо отнести также и Вандама, вон этого
смуглого, с таким неприятным лицом. Не повезет английской деревушке, куда
он попадет на зимние квартиры! Ведь это он один раз так "взволновался",
что вышиб челюсть вестфальскому священнику, который не приготовил ему
второй бутылки Токайского.
- А вот это, я думаю, Мюрат?
- Да, Мюрат, с черными баками, с толстыми красными губами, с лицом,
еще не успевшим освободиться от египетского загара. Вот это человек!
Если-бы вы видели его во главе легкой кавалерии, с развевающимися на каске
перьями, с обнаженной шашкой, - я вас уверяю, что вы залюбовались бы им! Я
видел, как немецкие гренадеры разбегались при одном виде его! В Египте
император отправил его от себя, потому что арабы не хотели смотреть после
Мюрата, этого лихого наездника и рубаки, на маленького императора.
По-моему, Лассаль лучший кавалерист изо всех, но ни за одним генералом
люди не идут так охотно, как за Мюратом.
- А кто этот строгий, чопорный человек, опирающийся о саблю
восточного образца?
- Ах, это Сульт! Это самый упрямый человек в целом мире! Он вечно
спорит с императором. Тот красавчик рядом с ним - Жюно, а около входа
стоит Бернадот.
Я с глубоким интересом взглянул на этого авантюриста, который из
простых рядовых попал в маршалы, но не удовлетворился получением
маршальского жезла, а захотел завладеть королевским скипетром. И можно
сказать за него, что он скорее наперекор Наполеону, чем с его помощью,
достиг трона! Каждый, смотревший на его резкое, изменчивое лицо,
выдававшее его полуиспанское происхождение, читал в его загадочных черных
глазах, что судьба сулила ему совершенно особенную участь. В среде всех
этих гордых, могущественных людей, окружавших императора, никто не был так
богато одарен им, но ни к кому, ни к чьим тщеславным замыслам, император
не питал болшего недоверия, чем к Юлию Бернадоту!
И все эти гордые люди, не боящиеся ни Бога, ни черта, по словам
Одеро, трепетали перед усмешкой или гневом маленького человека, который
правил ими! Пока я наблюдал за ними, внезапная тишина наступила в
приемной. Все смолкли, точно школьники, застигнутые врасплох неожиданным
приходом учителя! Сам император стоял у растворенной двери своей главной
квартиры. Даже без этого вдруг воцарившегося молчания, без шарканья ног,
вскакивавших со скамей, я вдруг как бы почувствовал его присутствие. Его
бледное лицо словно притягивало к себе и, хотя одет император был самым
скромным образом и не выделялся ничем особенным, - он сразу обратил бы на
себя ваше внимание.
Да! Это был он, с его толстыми, округленными плечами, в зеленом
сюртуке с красным воротником и обшлагами, в знаменитых белых рейтузах,
плотно обтягивавших красивые стройные ноги; сбоку висела его знаменитаяю с
позолоченным эфесом сабля, вложенная в черепаховые ножны.
Император был без фуражки, что позволяло видеть покрытую
рыжевато-каштановыми волосами голову. Под мышкой он держал треуголку,
украшенную небольшой трехцветной розеткой, всегда воспроизводимой на его
портретах. В правой руке он держал маленький хлыст для верховой езды с
