предложении не может быть и речи, потому что я сам люблю другую молодую
девушку, оставшуюся в Англии.
Он с ненавистью посмотрел на меня.
- Подумай вперед, что ты делаешь, Луи, - сказал он каким-то свистящим
шепотом, похожим на угрожающее шипение змеи, - ты становишься мне поперек
дороги. До сих пор еще никому не проходило безнаказанно.
- К сожалению, в этом деле нет иного исхода!
Он схватил меня за руку и с жестом сатаны, показывавшего Христу
царства и княжества, сказал:
- Смотри на этот парк, леса, поля. Смотри на этот старый замок, где
твои предки жили в течение восьми веков! Одно слово, и все это снова будет
твое!
В моей памяти пронеслась маленькая, бледная головка Евгении,
выглядывавшая из окошка ее милого маленького домика в Ашфорде, тонувшего в
грациозной зелени.
- Нет, это невозможно! - воскликнул я.
Бернак понял, что я не шутил, его лицо потемнело от гнева и слова
убеждения он быстро сменил на угрозы.
- Если бы я знал это, я вчера ночью позволил бы Туссаку сделать с
вами все, что он хотел; я не пошевелил бы пальцем, чтобы спасти вас.
- Очень рад, что вы сообщили мне это, потому что этим признанием выс
сложили с меня необходимость быть вам обязанным. И я спокойнее теперь могу
идти своей дорогой, не имея ничего общего с вами.
- Я не сомневаюсь, что вы не желаете иметь со мною ничего общего, -
крикнул он. - Придет врея, и вы еще больше будете желать этого. Прекрасно,
сэр, идите своей дорогой, но и я пойду своею, и мы еще увидим, кто скорее
достигнет цели!
Группа спешившихся гусаров ожидала нас у ворот. В несколько минут я
собрал мои скудные пожитки быстро пошел по коридору. Мое сердце сжалось
при вопроминании о Сибилль. Как могу я оставлять ее здесь одну с этим
ужасным человеком! Разве она не предупредила меня, что ее жизни здесь
постоянно грозит опасность. Я раздумьи остановился; послышались чьи-то
легкие шаги, - это она сама бежала ко мне.
- Счстливый путь, Луи, - сказала она, задыхающимся голосом,
протягивая руки.
- Я думал о вас, - сказал я, - мы объяснились с вашим отцом, и между
нами произошел полный разрыв!
- Слава Богу! - воскликнула она. - В этом ваше спасение! Но опасайесь
его: он везде будет преследовать вас!
- Пусть делает со мной, что хочет, но как вы останетесь в его власти?
- Не бойтесь за меня! Он имеет больше оснований опасаться меня, чем я
его. Но, однако, вас зовут, Луи! Добрый путь! Господь с вами!
9. ЛАГЕРЬ В БУЛОНИ
Дядя стоял в воротах замка, представляя собой типичного узурпатора.
Под нашим собственным гербом из чеканного серебра с тремя голубыми
птицами, выгравированного на камне по обеим сторонам герба, Бернак стоял
не глядя, словно не замечая меня, пока я садился на поданную мне высокую
серую лошадь. Но я видел, что из-под низко-нависших бровей он задумчиво
следил за мною, и его челюсти совершали обычное ритмическое движение. На
его увядшем лице, в его глазах я читал холодную и беспощадную ненависть. Я
в свою очередь поторопился скочить на лошадь, потому что его присутствие
было слишком тяжело для меня, и я очень рад был возможности повернуться к
нему спиной, чтобы не видеть его.
Раздалась короткая команда офицера, звякнули сабли и шпоры солдат, и
мы тронулись в дорогу. Когда я оглянулся назад на черневшие башенки
Гросбуа и на мрачную фигуру, которая следили за нами из ворот, я вдруг
увидел над его головой в одной из бойниц белый платок: кто-то махал им в
знак последнего приветствия! Снова меня охватил холод при мысли, что эта
бесстрашная девушка оставалась там одна, в таких ужасных руках. Но юность
недолго предается грусти, да и кто был бы способен грустить, сидя на
быстром, как ветер, скакуне, со свистом разрезая мягкий, но довольно
свежий воздух.
Белая песчаная дорога, извивавшаяся между холмами позволяла видеть
вдалеке часть моря, а между ним и дорогой находилось соляное болото,
бывшее местом наших приключений. Мне какалось даже, что я вижу вдали
черную точкую указывавшую расположение ужасной хижины. Группа маленьких
домиков, видневшихся вдали, представляли собою рыбацкие селенья; к ним
принадлежали и Этепль и Эмблетерр. Я видел теперь, что мыс, освещенный
ночью сторожевыми огнями и дававший издалека полную иллюзию раскаленного
докрасна лезвия сабли, казался сплошь покрытым снегом от многочисленных
палаток лагеря.
Далеко, далеко маленькое дымчатое облачко плыло над водой, указывая
мне страну, где я провел мою юность, эту дорогую мне страну, которая стала
мила моему сердцу наравне с родиной.
Наглядевшись вдоволь на море и на холмы, я обратил свое внимание на
гусаров, которые ехали около меня, образуя, как показалось мне, скорее
стражу, чем эскорт. В состав патруля, который я видел прошлой ночью, равно
как и теперь в эскорте, - все были знаменитые сподвижники Наполеона его
старые гвардейцы, и я с удивлением и любопытством смотрел на этих людей,
стяжавших всемирную известность своей дисциплиной и примерной доблестью.
Их внешний вид никоим образом не мог назваться выдающимся; одежда и
экипировка гвардейцев были гораздо скромнее, чем у английской милиции в
Кенте, которая проезжала по субботам через Ашфорд; их запачканные ментики,
потертые сапоги, крепкие, но некрасивые лошади, все это делало их похожими
скорее на простых рабочих, чем на гвардейцев. Это все были маленькие,
веселые, смуглолицые молодцы, с большими бородами и усами; многие из них
имели в ушах серьги.
Меня поразило, что даже самый молодой из них, выглядевший совсем
мальчиком, совершенно оброс волосами, но приглядевшись внимательнее, я
заметил, что его бакены были сделаны из кусочков черной смолы, приклеенной
по обеим сторонам лица. Высокий, молодой лейтенант заметил, с каким
удивлением я рассматривал этого солдата.
- Да, да, - сказал он, - эти баки искуственные; но чего же другого
можно ожидать от семнадцатилетнего мальчишки? А в то же время мы не можем
допустить, чтобы у нас на парадах были такие безусые и безбородые солдаты!
- Смола ужасно растопляется в такую жару, лейтенант, - сказал гусар,
вмешиваясь в разговор с той свободой, которая была очень характерна для
наполеоновских войск.
- Хорошо, хорошо, Гаспар, года через два ты отделаешься от этого!!!
- Кто знает, быть может через два года он разделается даже и со своей
головой, - сказал один из капралов, и все весело расхохотались, что в
Англии, за нарушение дисциплины, привело бы к военному суду.
Эта свобода обращения, по всей вероятности, была наследием революции;
между офицерами и солдатами старой гвардии царила простота и свобода,
усиливавшаяся еще тем, что сам император просто относился к своим старым
служакам и даровал им различные преимущества. Не было ничего
необыкновенного в этих фамильярностях между нижними чинами и офицерами, но
с грустью должно сказать, что далеко не все солдаты правильно понимали
подобные отношения, и нередко последствием фамильярности являлись кровавые
расправы солдат с их начальством. Нелюбимые офицеры были часто избиваемы
их же подчиненными.
Достоверно известно, что в битве при Монтебелло, все офицеры за
исключением лейтенанта 24-й бригады, были расстреляны своими подчиненными.
К счастью, подобный факт является уже пережитком былых времен, и с тех
пор, как император установил строгие наказания за нарушение дисциплины,
дух войска сильно поднялся.
История нашей армии свидетельствует, что можно обходиться без розог,
употреблявшихся в войсках Англии и Пруссии, и едва ли не в первый раз
доказывает, что умело дисциплинированные большие массы людей могут
единодушно и в идеальном порядке действовать исключительно из чувства
долга и любви к родине, не надеясь на награды и не боясь наказаний.
Французы не боятся распустить своих солдат по домам; можно быть вполне
уверенному, что все они явятся в час войны, ясно доказывая, насколько
сильна дисциплина в этих людях. Но что еще более поразило меня гусарах,
сопровождавших меня, - это то, что они с трудом говорили по французски. Я
заметил это лейтенанту, когда тот поравнялся со мною, и поинтересовался
узнать об их происхождении, так как, по-моему, они были французы.
- Клянусь, я не советовал бы говорить им этого, - сказал он, - потому
что они ответили бы на это оскорбление ударами сабель. Мы составляем
первый полк французской кавалерии, первый гусарский полк из Берчени, и
хотя, действительно многие из них эльзасцы, а иные и не знают другого
языка, кроме немецкого, они такие же французы душою как Клебер и Кллермен,
которые так же эльзасцы. Наши люди и офицеры все как на подбор, - прибавил
он, отчаянно закручивая усы, - лихие служаки!
Слова лейтенанта очень заинтересовали меня; он приподнял слегка
каску, поправил голубой ментик, спускавшийся с плеча, поправился в седле и
брякнул ножнами своей сабли, сразу высказывая этим свой пылкий восторг и
гордость сами собою и своим полком. Иногда я вглядывался в него, я видел,
что он ничего не преувеличивал; в его смелой осанке виднелась безграничная
храбрость и мужество, тогда как его простые искренние глаза, казалось,
говорили, что он мог быть хорошим товарищем. Он в свою очередь наблюдал за
мною; лейтенант внезапно дотронулся слегка рукой до моего колена,
озабоченно говоря:
- Я думаю, что император останется доволен вами!
- Я не думаю, что чтобы это могло быть иначе, потому что я приехал
сюда из Англии с исключительной целью служить ему!
- Когда в рапорте последней ночи было упомянуто, что вы также
находились в этом разбойничьем логовище, он, казалось, был очень озабочен
и думал, что вы не явитесь к нему. Может быть, он хочет, чтобы вы были
нашим проводником в Англии. Вы, без сомнения, хорошо знаете все дороги на
остров?
По-видимому, гусар представлял себе Великобританию, как один из тех
островов, которые встречаются близ Бретани и Нормандии. Я сделал попытку
объяснить ему, что Англия очень большая страна, ничуть не меньше Франции.
- Хорошо, хорошо, - сказал он, - мы отлично узнаем Англию, так как
идем ее завоевывать. Ходят слухи, что в будущую среду вечером или в
четверг утром мы будем в Лондоне. В неделю мы завоюем Лондон, после чего
армия разделится на две части, из которых одна пойдет на завоевание
Шотландиию а другая в Ирландию.
Его простота и наивность рассмешили меня.
- Почему вы думаете, что сможете сделать все это?
- О, император сделает все!
- Но у них тоже армия, и вообще англичане прекрасно подготовлены!
- Англичане очень храбрые люди и умеют драться, но что ни смогут
сделать с французами, раз с ними идет сам император?! - воскликнул он, и
из этого простого ответа я понял, как велика была вера французских войск в
их вождя! Они доходили до фанатизма в своем преклонении перед гением
Наполеона; он был для них пророком, и никогда никакой Магомет не
воодушевлял своих последователей сильнее, чем этом человек, кумир,
которого они обожали. Если бы кто-либо нашел в нем присутствие чего-то
сверхъестественного, то многие не только признали бы это сами, но и стали
бы, в свою очередь, доказывать с пеной у рта другим.
- Вы были там? - спросил лейтенант, указывая по направлению облачка,
все еще плывшего над водою.
- Да, я провел там свою юность!
- Но почему же вы оставались там, когда явилась такая широкая
возможность служить родине?
- Мой отец был изгнан из Франции вместе с другими аристократами.
Только после его смерти я мог предложить свои услуги императору.
- Вы много потеряли, но я не сомневаюсь, что Франции еще много
