он, -- но что же дальше? Если вы знаете каждый ее шаг, вы,
наверное, можете сказать, куда же она потом делась?
-- Попытаюсь. Итак, ваш секретарь схватил ее, и она
заколола его, чтобы спастись... Я склонен считать эту трагедию
несчастным случаем, поскольку я убежден, что у дамы не было
намерения совершить это ужасное преступление. Убийца не
приходит невооруженным. Ужаснувшись тому, что она сделала, она
заметалась по комнате в поисках выхода. К несчастью, во время
борьбы с молодым человеком она потеряла пенсне и поэтому,
будучи очень близорукой, оказалась совсем беспомощной. Она
побежала по коридору, думая, что это тот самый, по которому она
пришла: ведь на полу в обоих коридорах лежат одинаковые
циновки, -- а когда она поняла, что попала не в тот коридор и
дорога к выходу отрезана, было уже поздно. Что было делать?
Назад идти она не могла. Оставаться в коридоре нельзя. Значит,
надо было идти вперед по коридору. И она пошла. Поднялась по
ступенькам, открыла дверь и оказалась у вас в комнате.
Старый профессор уставился на Холмса, нижняя челюсть у
него отвисла, смесь страха и удивления ясно читалась на его
выразительном лице. Потом он сделал над собой усилие, пожал
плечами и несколько театрально засмеялся.
-- Это все очень хорошо, мистер Холмс, -- сказал он. -- Но
в вашей великолепной теории есть один маленький изъян. Я все
время был в этой комнате, не выходил из нее весь день.
-- Я знаю это, профессор Корэм.
-- Вы хотите сказать, что, лежа на кровати, я мог не
заметить, как женщина вошла ко мне?
-- Я этого не говорил. Вы заметили, как женщина вошла. Вы
говорили с ней. Вы узнали ее. Вы помогли ей спастись.
Профессор опять неестественно рассмеялся. Он встал с
кресла, глаза у него горели, как раскаленные угли.
-- Вы сошли с ума! -- закричал он. -- Вы бредите! Я помог
ей спастись? Ну и где же она сейчас?
-- Она вон там, -- сказал Холмс и указал на высокий
книжный шкаф в углу комнаты.
Старый профессор взмахнул руками, мрачное лицо его страшно
исказилось, и он упал в кресло. В то же мгновение книжный шкаф,
о котором говорил Холмс повернулся на петлях, и в комнату
шагнула женщина.
-- Вы правы. -- Она говорила со странным акцентом. -- Вы
правы. Да, я здесь.
Она была вся в пыли и паутине, которую собрала, видимо, со
стен своего убежища. Лицо ее, которое никогда нельзя было бы
назвать красивым, все было в грязных потеках. Холмс правильно
угадал ее черты, и, кроме того, у нее был еще длинный
подбородок, выдававший упрямство. Из-за близорукости и резкого
перехода от темноты к свету она щурилась и моргала глазами,
стараясь разглядеть, кто мы такие. И все же, несмотря на то,
что она предстала нам в столь невыгодном свете, во всем ее
облике было благородство, упрямый подбородок и гордо поднятая
голова выражали смелость и внушали уважение и даже восхищение.
Стэнли Хопкинс дотронулся до ее руки и объявил, что она
арестована, но она отвела его руку мягко, но с достоинством,
которому нельзя было не подчиниться. Старый профессор лежал
распростертый в кресле, лицо у него дергалось, и он глядел на
нее глазами загнанного зверя.
-- Да, сэр, я арестована, -- сказала она. -- Я слышала
весь разговор и поняла, что вы знаете правду. Я признаюсь во
всем. Да, я убила этого молодого человека. Но вы были правы,
сказав, что это несчастный случай. Я даже не знала, что у меня
в руках нож, потому что в отчаянии я схватила первое, что
попалось под руку, и ударила его, чтобы он отпустил меня. Я
говорю вам правду.
-- Мадам, -- сказал Холмс, -- я не сомневаюсь в том, что
это правда. Может быть, вы присядете: мне кажется, вам
нехорошо.
Мертвенная бледность залила ее лицо, и эта бледность была
еще более ужасной от темных потеков грязи. Она села на край
кровати.
-- У меня мало времени, -- продолжала она, -- но я хотела
бы рассказать вам всю правду. Я жена этого человека. Он не
англичанин. Он русский. Я не назову его имени.
Старый профессор в первый раз зашевелился.
-- Побойся бога, Анна! -- закричал он. -- Побойся бога!
Она взглянула на него с величайшим презрением.
-- Зачем ты так цепляешься за свою презренную жизнь,
Сергей? -- сказала она. -- Ты причинил вред многим и никому не
сделал ничего хорошего, даже себе. Но не бойся, я не порву
гнилую нить твоей жизни до положенного ей срока. Я достаточно
взяла греха на свою совесть с тех пор, как переступила порог
этого проклятого дома. Но я должна продолжить свой рассказ, а
то будет поздно. Да, джентльмены, я жена этого человека. Ему
было пятьдесят, а я была глупая двадцатилетняя девчонка, когда
мы поженились. Это было в России, в университете, я не буду
называть вам его.
-- Побойся бога, Анна, -- пробормотал старый профессор
опять.
-- Мы были революционеры, нигилисты, вы знаете. Он, я и
многие другие. Потом начались преследования, был убит
высокопоставленный полицейский чиновник, многих арестовали, и
для того, чтобы спасти себя и получить большую награду, мой муж
выдал жену и товарищей. Мы были арестованы. Некоторые
отправились на виселицу, других сослали в Сибирь, и в том числе
меня. Моя ссылка не была пожизненной. А мой муж, захватив с
собой деньги, запятнанные кровью, уехал в Англию и поселился
здесь в полном уединении, хорошо понимая, что как только
организация узнает о его местонахождении, не пройдет и недели,
как свершится правосудие.
Старый профессор протянул дрожащую руку и взял сигарету.
-- Я в твоей власти, Анна, -- сказал он, -- но ты всегда
была добра ко мне.
-- Я еще не рассказала о главном его злодеянии, --
продолжала она. -- Среди членов организации был мой друг. Он
был благороден, бескорыстен, он любил меня, словом полная
противоположность моему мужу. Он ненавидел насилие. Мы все были
виноваты -- если это вина, -- но он не был. Он писал мне
письма, в которых убеждал меня избрать иной путь. Эти письма и
мой дневник, в котором я изо дня в день описывала мои чувства к
нему и наши разные убеждения, спасли бы его. Мой муж нашел этот
дневник и письма и спрятал их. Он старался изо всех сил
очернить Алексея, чтобы его присудили к смерти. Но ему не
удалось. Алексей был сослан в Сибирь на каторгу. В эти минуты,
когда мы здесь с вами сидим, он надрывается там в соляной
шахте. Подумай об этом, негодяй, гнусный негодяй! Алексей,
человек, чье имя ты недостоин даже произносить, влачит тяжкую
жизнь раба, а ты благоденствуешь. Твоя жизнь сейчас в моих
руках, но я не хочу марать их!
-- Ты всегда была благородной женщиной, Анна, -- сказал
он, затягиваясь сигаретой.
Она поднялась, но тут же упала назад, застонав от боли.
-- Я должна кончить, -- сказала она. -- Когда мой срок
истек, я решила достать дневники и письма и отправить их
русскому правительству, чтобы моего друга выпустили на волю. Я
знала, что мой муж в Англии. После многих месяцев бесплодных
поисков я наконец нашла его. Я знала, что он хранит дневник,
потому что получила в Сибири от него письмо, в котором он
укорял меня, приводя выдержки из дневника. Но я была уверена,
зная его мстительность, что он не отдаст мне дневник по своей
воле. Я должна была выкрасть его. С этой целью я наняла
частного агента-детектива, который поступил в дом мужа в
качестве секретаря, это был твой второй секретарь, Сергей, тот,
который так поспешно покинул тебя. Ему удалось выяснить, что
дневник и письма лежат в среднем ящике секретера, и еще он
сделал отпечаток ключа. Больше он ничего не хотел делать. Он
передал мне план дома и сообщил, что во второй половине дня в
кабинете никого не бывает, потому что секретарь работает вот
здесь, наверху. В конце концов я решилась и проникла в дом,
чтобы забрать бумаги. Мне это удалось, но какой ценой! Бумаги
были в моих руках, и я уже запирала ящик стола, когда молодой
человек схватил меня. Я его видела утром. Мы встретились на
дороге, и я спросила его, где живет профессор Корэм, не зная,
что он работает в качестве секретаря в этом доме.
-- Совершенно правильно! -- воскликнул Холмс. -- Придя
домой, секретарь рассказал своему хозяину о встрече. Умирая, он
попытался объяснить, что это была она, то есть та, о которой он
ему говорил.
-- Дайте мне кончить, -- властно сказала женщина, и лицо
ее исказилось, как от боли. -- Когда молодой человек рухнул
навзничь, я бросилась вон из комнаты, ошиблась дверью и
оказалась в спальне мужа. Он хотел выдать меня. Но я сказала
ему, что его жизнь в моих руках. Если он выдаст меня
правосудию, я выдам его организации. Я хотела жить не ради
самой себя, я должна была исполнить задуманное. Он знал, что я
выполню то, что сказала, и что судьба его в моих руках. По этой
причине и только по этой он спрятал меня. Он толкнул меня в
этот тайник, оставшийся от былых времен и известный только ему
одному. Он ел у себя в спальне и мог уделять мне часть своей
еды. Мы решили, что, когда полиция покинет дом, я ночью
выскользну и никогда больше не вернусь. Но вам каким-то образом
все стало известно.
Она вынула из-за лифа небольшой пакет.
-- Выслушайте мои последние слова. Этот пакет спасет
Алексея, я доверяю его вашей чести и вашей любви к
справедливости. Возьмите его. Отнесите в русское посольство. Я
исполнила свой долг и...
-- Остановите ее! -- воскликнул Холмс. Он бросился к ней и
вырвал из ее рук маленькую склянку.
-- Поздно, -- сказала она, повалившись на кровать. -- Я
приняла яд, перед тем как выйти из убежища. Голова кружится. Я
умираю. Прошу вас, сэр, не забудьте пакета.
-- Простой случай, а между тем в некоторых отношениях
весьма поучительный, -- заметил Холмс, когда мы возвращались в
город. -- Все дело зависело от пенсне. Если бы не счастливая
случайность, что умирающий секретарь в последнюю секунду
схватил его, я не убежден, что мы бы нашли решение. Мне было
ясно, что, лишившись таких сильных стекол, человек становится
беспомощным и слепым. Помните, когда вы уверяли меня, что она и
обратно прошла по той узкой полоске травы, ни разу не ступив в
сторону, я сказал, что это был подвиг. Про себя я решил, что
это невозможно, разве что, на наше несчастье, у нее оказалось в
запасе второе пенсне. Тогда я стал серьезно обдумывать
гипотезу, что обладательница пенсне находится в доме. Обнаружив
сходство двух коридоров, я понял, что она очень легко могла
спутать их. В таком случае, очевидно, она должна попасть в
спальню процессора. Это соображение насторожило меня, и я
тщательно осмотрел комнату, рассчитывая заметить в ней хоть
какие-нибудь признаки тайника. Ковер был цельный и туго натянут
на полу, и я отбросил мысль о люке. Могла быть ниша позади
книг, это бывает в старинных библиотеках. Я обратил внимание,
что книги навалены на полу повсюду, только не перед этим
шкафом. Он, следовательно, мог служить дверью. Но никаких
других знаков, подтверждающих мое предположение, не было. Тогда
я опять обратил внимание на ковер. Он был серовато-коричневый,
и я мог легко проделать один эксперимент. Для этого я выкурил
несметное количество этих великолепных сигарет и усыпал весь
пол возле подозрительного шкафа пеплом. Эта простая уловка
оказалась очень эффективной. Потом мы пошли вниз и я, Уотсон, в
вашем присутствии удостоверился (впрочем, вы не совсем поняли,
куда клонят мои расспросы), что профессор стал есть гораздо
