-- Профессор держит ключ на своей цепочке от часов.
-- Ключ простой?
-- Нет, сэр, фигурный.
-- Очень хорошо. Вы можете идти, миссис Маркер. Так, дело
проясняется. Наша дама входит в комнату, идет к среднему ящику,
затем открывает его или, по крайней мере, пытается открыть. А в
это время появляется молодой Смит. Она вытаскивает ключ с такой
поспешностью, что оставляет царапину около замочной скважины.
Он хочет задержать ее, а она, схватив первое, что подвернулось
ей под руку (а этим предметом оказался тот ножичек), ударяет
Смита, тот падает навзничь, и она убегает, возможно, зажав в
другой руке то, ради чего она сюда пришла. Служанка Сьюзен
здесь? Как, по-вашему, Сьюзен, мог кто-нибудь выскользнуть
через эту дверь после того, как вы услышали крик?
-- Нет, сэр, никто не мог. Я бежала по лестнице и увидела
бы, есть ли кто в коридоре. А потом эта дверь вообще не
открывалась: когда она открывается, слышно.
-- Таким образом, дама не могла уйти тем же путем, каким
пришла. Этот коридор ведет в спальню профессора? Из него нет
выхода наружу?
-- Нет, сэр.
-- А теперь пойдемте познакомимся с профессором. Смотрите,
Хопкинс! В коридоре к кабинету профессора лежит такая же
кокосовая циновка. Это очень важно, очень важно!
-- Важно?
-- Разве вы не видите, какая тут связь? Впрочем, наверно,
я ошибаюсь. Хотя... Ну хорошо, представьте меня профессору.
Мы прошли по коридору. Он был примерно такой же длины, как
и тот, дверь которого выходила в сад. В конце коридора было
несколько ступенек и затем дверь. Наш спутник постучал, и мы
вошли в спальню профессора.
Комната была большой, стены представляли собой сплошные
книжные полки, часть книг лежала на полу, в углах и вдоль
полок. Кровать стояла посередине. Хозяин дома
полулежал-полусидел в подушках. Его лицо поразило меня: худое,
с орлиным носом, пронзительными черными глазами, которые словно
притаились в глубоких орбитах под густыми, нависшими бровями.
Волосы и борода были у него совершенно седые, если не считать
некоторой странной желтизны вокруг рта. Из густой поросли седых
волос торчала папироса, и в комнате было трудно дышать от
густого табачного дыма. Когда он протянул руку Холмсу, я
заметил, что пальцы у него тоже желтые от никотина.
-- Вы курите, мистер Холмс? -- спросил профессор. Он
говорил, тщательно выбирая слова, и в речи его чувствовался
какой-то странный акцент. -- Прошу вас. А вы, сэр? Рекомендую
вам эти сигареты. Их специально набивают для меня в
Александрии. Высылают тысячу штук сразу, и, увы, каждые две
недели приходится заказывать новую партию. Плохо, сэр, очень
плохо. Но у старика слишком мало удовольствий. Табак и работа.
Вот все, что мне осталось в жизни.
Холмс закурил. Глаза его незаметно изучали комнату.
-- Да, табак и работа. А теперь опять только табак, --
воскликнул он горестно. -- Какой ужасный случай прервал мою
работу! Кто мог предвидеть столь чудовищное злодеяние? Такой
достойный молодой человек. После нескольких месяцев обучения он
стал великолепным помощником. Что вы думаете обо всем этом
деле, мистер Холмс?
-- Пока трудно сказать.
-- Хорошо, если бы вы пролили свет на это темное дело. Для
старого книжного червя и больного это настоящий удар. Мне
кажется, я потерял способность думать. Но вы человек дела,
человек действия. Для вас это обычная, будничная работа. Вы
сохраняете присутствие духа при любой катастрофе. Нам повезло,
что именно вы взялись за расследование.
Пока профессор говорил, Холмс ходил взад и вперед по
комнате. Я заметил, что он курил одну сигарету за другой.
Очевидно, он разделял пристрастие нашего хозяина к сигаретам,
присланным из Александрии.
-- Да, сэр, это ужасный удар, -- сказал профессор. -- Вот
там, на маленьком столике, груда бумаг, это мой "magnum opus".
Анализ документов, найденных в коптских монастырях Сирии и
Египта. Это серьезнейшее исследование основ вновь открытой
религии. Мое здоровье так плохо, что я не знаю, смогу ли я
теперь закончить мой труд без помощника, которого я так
неожиданно лишился. Ой-ой-ой, мистер Холмс! Да вы, я вижу, еще
более отчаянный курильщик, чем я!
Холмс улыбнулся:
-- Да, я знаток табака, -- сказал он, беря четвертую
сигарету из ящика и зажигая ее от окурка предыдущей. -- Не буду
докучать вам расспросами, профессор Корэм, поскольку вы были в
постели в момент преступления и, естественно, не можете ничего
о нем знать. Я лишь задам вам один вопрос: как вы думаете, что
имел в виду несчастный молодой человек, когда он сказал:
"Профессор, это была "она"?
Профессор покачал головой.
-- Сьюзен -- деревенская девушка, -- сказал он. -- А вы
знаете, как невероятно глуп простой народ. Я думаю, бедняга
пробормотал что-нибудь невнятное в бреду, а она вообразила бог
знает что.
-- Понимаю. Вы сами ничем не можете объяснить эту
трагедию?
-- Возможно, нечастный случай. А может быть -- говорю это
только между нами, -- самоубийство. У молодых людей всегда
какие-нибудь тайные горести -- несчастная любовь, о которой мы
ничего не знали. И вот он наложил на себя руки. Это более
правдоподобно, чем убийство.
-- Ну а пенсне?
-- Пенсне? Ах, да, пенсне! Увы, я всего только ученый,
человек, парящий в заоблачных высотах. И я ничего не понимаю в
практической жизни. Но согласитесь, мой друг, что залогом любви
могут быть самые старинные предметы. Берите, берите еще. Рад,
что вы оценили эти сигареты. Так вот: веер, или перчатка, или
пенсне -- кто знает, что может сжимать в последний миг рука
самоубийцы. Вот этот джентльмен говорит о следах на траве. Но в
конце концов он мог и ошибиться. Что касается ножа, то ведь он
мог отлететь в сторону, когда несчастный молодой человек рухнул
навзничь. Возможно, я сужу о деле, как ребенок, но мне кажется,
что Уиллоуби Смит сам наложил на себя руки.
Эта теория, кажется, произвела на Холмса впечатление, и он
продолжал расхаживать по комнате, погруженный в свои мысли, и
куря одну папиросу за другой.
-- Скажите, профессор Корэм, -- сказал он наконец, -- а
что вы держите в среднем ящике вашего секретера?
-- Ничего такого, что могло бы заинтересовать вора.
Семейные бумаги, письма от моей бедной жены, дипломы тех
университетов, которые удостоили меня этой чести. Вот ключ.
Взгляните сами.
Холмс взял ключ и посмотрел на профессора. Затем вернул
ключ обратно.
-- Благодарю вас. Но это сейчас не имеет значения, --
сказал он. -- С вашего позволения, я пойду в сад и все обдумаю
на досуге. В вашей теории самоубийства что-то есть. Итак,
простите нас за вторжение, профессор Корэм. Я обещаю вам, что
пока не буду вас тревожить. Мы зайдем к вам в два часа, после
второго завтрака, если позволите, и расскажем обо всем, что за
это время произошло.
Холмс казался чем-то сильно расстроенным и долго ходил по
аллее сада молча.
-- Нашли нить? -- спросил я его наконец.
-- Все зависит от тех сигарет, которые я курил, -- сказал
он. -- Возможно, я на ложном пути. Но сигареты покажут.
-- Мой дорогой Холмс, -- воскликнул я, -- как же
сигареты...
-- Вы это увидите сами. Если я ошибся, ничего страшного
нет. Пойдем по линии пенсне. Я люблю во всяком расследовании
сократить путь, если возможно. А вот и наша дорогая миссис
Маркер. Поговорим с ней минут пять, может быть, узнаем еще
что-нибудь.
Я уже, кажется, упоминал, что Холмс умел в мгновение ока
снискать расположение женщины своей обходительностью. Не прошло
и двух минут, как у них завязался оживленный разговор, точно
они знали друг друга многие годы.
-- Да, мистер Холмс, вы совершенно правы, сэр. Курит он
ужас сколько. Весь день, а иногда и всю ночь, сэр. Придешь,
бывало, утром в его комнату -- настоящий лондонский туман, сэр.
Бедный мистер Смит, он тоже курил, но совсем не столько,
сколько профессор. А что касается здоровья профессора, то я,
право, не знаю, становится оно лучше или хуже от такого
курения.
-- Во всяком случае, аппетит оно наверняка отбивает, а?
-- Я бы не сказала, сэр.
-- Наверно, профессор очень мало ест?
-- Как когда, сэр. Как когда.
-- Держу пари, сегодня он не завтракал. И второй завтрак
он не сможет съесть после такого курения.
-- Ошиблись, сэр. Наоборот, сегодня утром он ел очень
много. Право, не знаю, когда он завтракал плотнее. А на второй
завтрак заказал себе отбивные. Я удивилась, потому что я-то
смотреть не могу на еду, с тех пор как увидела вчера на полу в
кабинете бедного мистера Смита. Но, видно, все люди разные. У
профессора аппетит нисколько не испортился.
Мы ходили по саду все утро. Хопкинс отправился в деревню,
чтобы проверить слухи о некой приезжей, которую якобы видели
дети на Чатамском шоссе вчера утром. Что касается моего друга,
то он, казалось, потерял весь интерес к делу. Никогда еще я не
видел, чтобы он с такой прохладцей занимался расследованием.
Даже когда Хопкинс явился и сказал, что дети действительно
видели женщину, в точности соответствующую описанию Холмса,
вплоть до пенсне, мой друг оставался безучастным. Он немного
оживился, только когда Сьюзен, прислуживающая нам за едой,
сказала, что мистер Смит вчера утром гулял по саду и вернулся
домой за полчаса до происшествия. Я не представлял себе, какое
значение для разбираемого дела имеет это обстоятельство, но
понял, что Холмс включил его в ту общую картину, которая
составилась у него в голове. Вдруг он вскочил и взглянул на
часы.
-- Два часа, джентльмены, -- сказал он, -- пойдемте наверх
и поговорим начистоту с нашим другом профессором.
Старый профессор кончил второй завтрак, и пустая тарелка
ясно говорила о том, что экономка была права: профессор обладал
великолепным аппетитом. Было что-то жуткое в его облике, когда
он повернул к нам свою гриву и уставился на нас глубоко
посаженными горящими глазами. И, конечно, он курил. Его одели,
и он сидел в кресле у огня.
-- Ну как, мистер Холмс, раскрыли вы тайну этого ужасного
происшествия?
Он подвинул коробку с сигаретами к Холмсу. Холмс
одновременно протянул руку, и коробка полетела на пол. Пришлось
всем нам ползать на коленях и доставать сигареты из самых
невозможных мест. Когда мы поднялись, я заметил, что глаза у
Холмса блестят и щеки стали розовые. Я знал, что это был
признак победы.
-- Да, -- сказал он. -- Я раскрыл ее.
Стэнли Хопкинс и я уставились на него в изумлении. Усмешка
тронула худое лицо старого профессора.
-- Раскрыли? Где же, в саду?
-- Нет, здесь.
-- Как здесь? Когда?
-- Только что.
-- Вы шутите, мистер Холмс. Простите, но дело слишком
серьезно, чтобы шутить.
-- Я выковал и проверил каждое звено в цепи моих
рассуждений, профессор Корэм, и я уверен, что цепь эта
безупречна. Я не знаю, каковы ваши мотивы и какую точно роль
играли вы в этой странной истории. Может быть, через несколько
минут я узнаю это от вас. А пока позвольте мне описать вам, как
все произошло, чтобы вы знали, каких подробностей мне еще не
хватает для полноты картины. Вчера в вашем кабинете была дама.
Она хотела взять какие-то бумаги из среднего ящика секретера. У
нее был свой ключ. Я имел возможность осмотреть ваш и убедился,
что на нем нет следов от лака. Таким образом, вы не являетесь
ее соучастником. Она пришла, насколько я могу понять, без
вашего ведома, с целью ограбить вас.
Профессор выпустил изо рта облако дыма.
-- Это, конечно, все интересно и поучительно, -- сказал
