мрачные прогнозы только портят настроение. Не лучше ли беспечно
наслаждаться сегодняшним днем?
Темные враждебные глаза короля преступного мира внезапно
вспыхнули, как у настоящего хищника. Вся фигура Холмса выражала
напряжение и готовность в любой момент отразить удар; казалось,
что от этого он сделался еще выше.
-- Не стоит нащупывать револьвер, мой друг, -- спокойно
произнес он. -- Вы очень хорошо знаете, что не осмелитесь
пустить его в ход, даже если бы я дал вам время его вытащить. С
этими револьверами не оберешься хлопот. От них так много шума,
граф. Лучше уж пользоваться духовыми ружьями. А, я, кажется,
слышу легкую поступь вашего достойного компаньона. Добрый день,
мистер Мертон! Скучновато дожидаться на улице, не правда ли?
Премированный боксер, грузный молодой человек с глупым,
упрямым и грубо обтесанным лицом неловко остановился в дверях,
растерянно озираясь по сторонам. Любезный тон Холмса озадачил
его, и, хотя Сэм смутно почувствовал в нем враждебность, он не
знал, как себя вести. Он повернулся к своему более
проницательному товарищу.
-- Что тут происходит, граф? Чего ему надо? В чем дело? --
Голос его звучал глухо и хрипло.
Граф пожал плечами. Вместо него Сэму ответил Холмс:
-- Если говорить кратко, мистер Мертон, ваше дело
проиграно.
Боксер продолжал обращаться к своему сообщнику:
-- Шутит он, что ли? Так мне сейчас не до шуток.
-- Это вполне понятно, -- сказал Холмс. -- И уверяю вас,
что через час-другой вы будете настроены еще менее шутливо. Вот
что, граф Сильвиус. Я человек занятой и не могу попусту тратить
время. Сейчас я пройду в спальню. Прошу вас не стесняться в мое
отсутствие. Без меня вам будет удобнее объяснить своему другу,
как обстоит дело. Тем временем я сыграю на скрипке баркаролу из
"Сказок Гофмана". Через пять минут я вернусь за окончательным
ответом. Надеюсь, вы достаточно ясно уразумели, что вам
приходится выбирать одно из двух: или мы заберем вас или
камень.
Холмс удалился, прихватив с собой стоявшую в углу скрипку.
Минуту спустя из-за закрытой двери спальни послышались
протяжные, жалобные звуки этой самой запоминающейся из мелодий.
-- Так в чем дело? -- спросил Мертон, когда его приятель
повернулся к нему. -- Он что, знает про камень?
-- Будь он проклят, он знает слишком много, а может быть,
и все.
-- Черт! -- Желтоватое лицо боксера слегка побледнело.
-- Нас выдал Айки Сандерс.
-- Айки? Ну, погоди, я ему сверну шею, хоть бы меня за это
повесили.
-- Нам от этого легче не станет. Надо решить, что делать.
-- Обожди, -- сказал боксер, подозрительно глядя на дверь
спальни. -- С этой хитрой лисицей надо держать ухо востро. Он
не подслушивает?
-- Как он может подслушивать, когда он играет?
-- Это верно. А нет ли кого за занавеской? Слишком уж
много тут занавесок.
Боксер стал осматриваться и вдруг в первый раз заметил у
окна манекен; в немом удивлении он уставился на него, не в
силах произнести ни слова.
-- Это восковая кукла, и больше ничего, -- объяснил граф.
-- Подделка, да? А здорово, мадам Тюссо, небось, такое и
не снилось. Прямо как живой, и халат и все остальное. Но черт
бы побрал эти занавески, граф!
-- Шут с ними, с занавесками, мы только зря тратим время,
а у нас его не так уж много. Он может арестовать нас из-за
этого камня.
-- Черта с два!
-- Но если мы скажем, где камень, он нас отпустит.
-- Еще чего! Отказаться от камня в сто тысяч фунтов?
-- Другого выхода нет.
Мертон почесал коротко остриженную голову.
-- Послушай, он ведь тут один. Пристукнуть его, и все.
Если мы его прикончим, нам нечего будет бояться.
Граф покачал головой.
-- У него есть оружие, и он начеку. Если мы его застрелим,
нам вряд ли удается отсюда выбраться. К тому же он наверняка
успел сообщить свои сведения полиции. Постой-ка! Что это?
Они услышали слабый звук, который, казалось, доносился со
стороны окна. Оба вскочили, но все было тихо. Если не считать
странной фигуры в кресле, в комнате, кроме них, никого не было.
-- Это на улице, -- сказал Мертон. -- Ну так слушай, шеф,
у тебя есть голова на плечах. Надо что-то придумать. Раз нельзя
пустить в ход кулаки, тогда твое дело решать, как быть.
-- Я еще и не таких обманывал, -- отвечал граф. --
Камень-то у меня с собой. В потайном кармане. Я бы ни за что не
решился оставить его где-нибудь. Сегодня ночью его можно будет
переправить в Амстердам, а там до воскресенья его успеют
распилить на четыре части. Он ничего не знает о Ван Седдаре.
-- Я думал, Ван Седдар поедет на той неделе.
-- Он должен был ехать на той неделе, но теперь ему
придется отправиться со следующим же пароходом. Кому-нибудь из
нас надо проскользнуть с камнем на Лайм-стрит и предупредить
его.
-- Второе дно еще не готово.
-- Ничего не поделаешь. Придется рискнуть и везти прямо
так. Нельзя терять ни минуты.
И снова, как охотник, привыкший быть настороже, он
замолчал и пристально посмотрел на окно. Да, этот слабый звук,
несомненно, донесся с улицы.
-- А Холмса ничего не стоит провести. Этот идиот, чтоб ему
было неладно, сказал, что он нас не тронет, если получит
камень. Ну, так мы пообещаем ему камень. Наведем его на ложный
след, а пока он догадается, в чем дело, камень будет уже в
Голландии, а мы сами -- за границей.
-- Вот это здорово! -- довольно ухмыльнулся Сэм Мертон.
-- Ты пойдешь к голландцу и скажешь, чтобы он
поторапливался. А я возьму на себя этого простака и постараюсь
заговорить ему зубы. Я скажу ему, что камень в Ливерпуле. Черт
бы побрал эту музыку, она мне действует на нервы! Пока Холмс
выяснит, что в Ливерпуле его нет, камушек будет поделен на
четыре часта, а мы будем в открытом море. Поди сюда, а то тебя
видно через замочную скважину. Вот он, камушек-то.
-- Как ты не боишься носить его с собой?
-- Это -- самое надежное. Если уж мы ухитрились стащить
его с Уайтхолл, из моей квартиры его всякий унесет.
-- Дай-ка поглядеть.
Граф Сильвиус, не обращая внимания на протянутую грязную
руку, бросил не слишком одобрительный взгляд на своего
сообщника.
-- Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь тебя охмурить? Так
вот, имейте в виду, граф, мне начинают надоедать ваши штучки.
-- Ну ладно, ладно, Сэм, не обижайся. Нам нельзя сейчас
ссориться. Если хочешь как следует разглядеть эту красоту,
подойди сюда, к окну. На, держи поближе к свету.
-- Благодарю вас.
В мгновение ока Холмс спрыгнул с кресла, на котором раньше
сидел манекен, и схватил бриллиант. В одной руке он зажал
камень, а другой держал пистолет и целился в голову графа. В
полном замешательстве оба мошенника отступили назад. Прежде чем
они успели опомниться, Холмс нажал кнопку электрического
звонка.
-- Не вздумайте сопротивляться! Джентльмены, умоляю вас,
поберегите мебель! Вам должно быть ясно, что ваше положение
безнадежно. Полиция ждет внизу.
Граф был так ошеломлен, что злоба и страх отступили в эту
минуту на второй план.
-- Но, черт возьми, каким образом? -- прохрипел он.
-- Ваше удивление вполне естественно. Вы не знаете, что за
этой занавеской есть вторая дверь, ведущая в спальню. Если не
ошибаюсь, вы должны были слышать, как я снимал манекен с
кресла. Но мне повезло, и я подслушал ваш милый разговор,
который мог бы оказаться куда менее откровенным, знай вы о моем
присутствии.
Граф стоял с видом человека, сложившего оружие.
-- Ваша взяла. Холмс. По-моему, вы сущий дьявол.
-- Очень может быть, -- ответил Холмс, вежливо улыбаясь.
Туго соображающий Сэм Мертон не сразу понял, что
произошло. И, только когда на лестнице раздались тяжелые шаги,
к нему наконец вернулся дар речи.
-- Не иначе как фараон. Но я вот чего не пойму: ведь эта
проклятая скрипка все еще пиликает.
-- Вы совершенно правы, -- ответил Холмс, -- пусть ее
играет. Эти современные граммофоны -- замечательное
изобретение:
В комнату ворвалась полиция, щелкнули наручники, и
преступников препроводили в ожидающий их кэб. Уотсон остался,
чтобы поздравить Холмса еще с одним новым листком, украсившим
его лавровый венок. Их разговор снова был прерван появлением
невозмутимого Билли с подносом в руках.
-- Лорд Кантлмир, сэр.
-- Проводите его сюда, Билли. Это знаменитый пэр,
представляющий интересы августейших особ, -- сказал Холмс. --
Человек верноподданный и в своем роде замечательный, но, если
так можно выразиться, несколько старорежимный. Заставим его
быть повежливее? Позволим себе небольшую вольность, а? Он,
разумеется, еще ничего не знает о случившемся.
Дверь открылась, и на пороге появилась тонкая прямая
фигура с продолговатым лицом; черные, как смоль, бакенбарды в
средневикторианском стиле не вязались с покатыми плечами и
неуверенной, старческой походкой. Холмс с самым любезным видом
подошел к вошедшему и пожал его безответную руку.
-- Добрый день, лорд Кантлмир. Сегодня довольно прохладно
для летнего времени. Но в комнатах очень тепло. Позвольте, я
помогу вам снять пальто.
-- Благодарю, я не намерен раздеваться.
-- Позвольте, я помогу вам! -- настойчиво продолжал Холмс,
кладя руку на рукав лорда. -- Мой друг, доктор Уотсон,
подтвердит, что резкие колебания температуры чрезвычайно
вредны.
Его светлость раздраженно отдернул руку.
-- Мне вполне удобно, и я не собираюсь задерживаться. Я
заглянул сюда только для того, чтобы узнать, как продвигается
дело, которое вы сами на себя возложили.
-- Трудно... очень трудно.
-- Я так и знал, что вы это скажете.
В словах и тоне старого лорда явно чувствовалась насмешка.
-- Каждый рано или поздно осознает, что его возможности
ограниченны, мистер Холмс. Но по крайней мере это излечивает
нас от самоуверенности -- столь свойственного людям порока.
-- Признаюсь, сэр, я совершенно сбит с толку.
-- Это вполне естественно.
-- В особенности меня смущает одно обстоятельство. Не могу
ли я рассчитывать на вашу помощь?
-- Вы слишком поздно обратились ко мне за советом. Мне
казалось, что вы привыкли полагаться на свой ум во всех случаях
жизни. Тем не менее я готов вам помочь.
-- Видите ли, лорд Кантлмир, мы, конечно, можем составить
обвинение против истинных похитителей камня.
-- Когда вы их поймаете.
-- Разумеется. Но какие меры воздействия нам следует
применить по отношению к укрывателю?
-- Не преждевременно ли задаваться подобным вопросом?
-- Тем не менее все должно быть продумано заранее. На
основании каких улик и кого, по-вашему, следует считать
виновным?
-- Того, у кого будет обнаружен камень.
-- И вы сочли бы это достаточным основанием для ареста?
-- Разумеется.
Холмс редко смеялся, но, по словам Уотсона, в эту минуту
он был более чем когда-либо близок к смеху.
-- В таком случае, дорогой сэр, как это ни прискорбно, я
буду вынужден требовать вашего ареста.
-- Вы слишком много себе позволяете, мистер Холмс, -- не
на шутку рассердился лорд Кантлмир, и его желтоватые щеки
зарделись давно угасшим пламенем. -- За пятьдесят лет моей
общественной деятельности мне не приходилось слышать ничего
подобного. Я деловой человек, на меня возложены серьезные
обязанности, и мне некогда выслушивать глупые шутки. Скажу вам
откровенно, сэр, я никогда не верил в ваши таланты, и,
по-моему, было бы гораздо лучше, если бы дело поручили
