И Мэрдок решительно зашагал по дороге, а Стэкхерст яростно
глядел ему вслед.
-- Какой трудный, какой невыносимый человек! -- воскликнул
он.
Меня больше всего поразило, что мистер Ян Мэрдок
воспользовался первым же подвернувшимся предлогом, чтобы
сбежать с места преступления. Зародившиеся во мне догадки, до
сих пор смутные и неопределенные, становились отчетливее.
"Может быть, знакомство с семейством Беллами прольет свет на
это дело?" -- подумал я. Стэкхерст успокоился, и мы направились
к дому.
Мистер Беллами оказался мужчиной средних лет, с
огненно-рыжей бородой. Вид у него был очень взволнованный, лицо
пылало не меньше бороды.
-- Увольте, сэр, я не желаю знать никаких подробностей. И
мой сын, -- он указал на богатырского сложения молодого
человека, с тяжелым, угрюмым лицом, -- совершенно согласен со
мной, что поведение мистера Макферсона компрометировало Мод.
Да, сэр, он ни разу не произнес слова "брак", хотя была
переписка, были свидания и много всякого другого, чего никто из
нас не одобрял. У Мод нет матери, и мы ее единственные
защитники. Мы решили...
Это словоизвержение было внезапно прервано появлением
самой девушки. Никто не стал бы отрицать, что она могла,
послужить украшением любого общества. И кто бы подумал, что
столь редкостной красоты цветок вырастет на такой почве и в
подобной атмосфере! Я мало увлекался женщинами, ибо сердце мое
всегда было в подчинении у головы, но, глядя на прекрасные
тонкие черты, на нежный, свежий цвет лица, типичный для этих
краев, я понимал, что ни один молодой человек, увидев ее, не
мог бы остаться равнодушным. Такова была девушка, которая
теперь стояла перед Гарольдом Стэкхерстом, открыто и решительно
глядя ему в глаза.
-- Я уже знаю, что Фицрой скончался, -- сказала она. -- Не
бойтесь, я в состоянии выслушать любые подробности.
-- Тот ваш джентльмен уже все рассказал нам, -- пояснил
отец.
-- У вас нет никаких оснований замешивать в эту историю
мою сестру, -- пробурчал молодой человек.
-- Это -- мое дело, Уильям, -- сказала сестра, метнув на
него горячий, уничтожающий взгляд. -- Будь добр, позволь мне
вести себя, как я сочту нужным. Ясно, что совершено страшное
преступление. Если я смогу помочь раскрыть убийцу, я хотя бы
исполню этим свой долг перед умершим.
Она выслушала краткое сообщение моего спутника сдержанно,
с сосредоточенным вниманием, тем доказав, что наряду с красотой
она обладала сильным характером. Мод Беллами навсегда
запомнится мне как одна из самых красивых и самых достойных
женщин. Она, по-видимому, уже знала меня в лицо, потому что
сразу же обратилась ко мне.
-- Привлеките их к ответу, мистер Холмс, -- сказала она.
-- Кто бы ни был убийца, все мои симпатии и моя помощь на вашей
стороне.
Мне показалось, что при этих словах она с вызовом
посмотрела на отца и брата.
-- Благодарю вас, -- сказал я. -- Я очень ценю в таких
делах женскую интуицию. Но вы сказали "их". Вы думаете, что в
этом деле повинен не один человек?
-- Я достаточно хорошо знала мистера Макферсона, чтобы
утверждать, что он был человеком мужественным и сильным. Один
на один с ним никто бы не справился.
--. Не могу ли я сказать вам несколько слов с глазу на
глаз?
-- Говорю тебе. Мод, не вмешивайся ты в эти дела! --
раздраженно крикнул отец.
Она беспомощно взглянула на меня.
-- Как же мне быть?
-- Теперь дело все равно получит огласку, -- сказал я, --
так что никакой беды не будет, если мы поговорим с вами при
всех. Я предпочел бы, конечно, разговор наедине, но раз вашему
отцу это неугодно, он может принять участие в нашей беседе.
И я рассказал ей о записке, найденной в кармане покойника.
-- Она, конечно, будет фигурировать на дознании. Могу я
попросить вас дать объяснения по поводу этой записки?
-- У меня нет причин wo-либо скрывать, -- ответила
девушка. -- Мы были женихом и невестой и собирались пожениться,
но мы не оглашали нашей помолвки из-за дяди Фицроя: он старый,
по слухам, смертельно болен, и он мог бы лишить Фицроя
наследства, женись он против его воли. Никаких других причин
скрываться у нас не было.
-- Ты могла бы сказать нам об этом раньше, -- проворчал
Беллами.
-- Я бы так и сделала, отец, если бы видела с вашей
стороны доброжелательное отношение.
-- Я не хочу, чтобы моя дочь связывалась с людьми другого
круга!
-- Из-за этого вашего предубеждения против Фицроя и я не
могла ничего вам рассказать. Что же касается моей записки, то
она была ответом вот на это... -- И она, пошарив в кармане
платья, протянула мне смятую бумажку.
"Любимая (гласила записка)!
Я буду на обычном месте на берегу тотчас после захода
солнца, во вторник. Это -- единственное время, когда я смогу
выбраться.
Ф. М".
-- Сегодня вторник, и я предполагала встретиться с ним
сегодня вечером.
Я рассматривал письмо.
-- Послано не по почте. Каким образом вы его получили?
-- Я предпочла бы не отвечать на этот вопрос. Каким
образом я получила письмо, право же, не имеет никакого
отношения к делу. А про все, что связано с вашим
расследованием, я вам охотно расскажу.
И она сдержала слово, но ее показания не смогли натолкнуть
нас на чей-либо след. Она не допускала мысли, что у ее жениха
были тайные враги, однако признала, что пламенных поклонников у
нее было несколько.
-- Не принадлежит ли к их числу мистер Ян Мэрдок?
Она покраснела и как будто смутилась.
-- Так мне казалось одно время. Но когда он узнал о наших
отношениях с Фицроем, его чувства изменились.
Мои подозрения относительно этого человека принимали все
более определенный характер. Надо было ознакомиться с его
прошлым, надо было негласно обыскать его комнату. Стэкхерст
будет мне в этом содействовать, потому что у него зародились те
же подозрения. Мы вернулись от Беллами в надежде, что держим в
руках хотя бы один конец этого запутанного клубка.
Прошла неделя. Дознание не привело ни к чему и было
приостановлено впредь до нахождения новых улик. Стэкхерст навел
негласные справки о своем подчиненном, в комнате Мэрдока был
произведен поверхностный обыск, не давший никакого результата.
Я лично еще раз шаг за шагом -- на деле и в уме -- проследил
все этапы трагического события, но ни к какому выводу не
пришел. Во всей моей практике читатель не запомнит случая,
когда я так остро ощущал бы свое бессилие. Даже воображение не
могло подсказать мне разгадку тайны. Но тут вскоре произошел
случай с собакой.
Первая услышала об этом моя старая экономка благодаря
своеобразному беспроволочному телеграфу, с помощью которого эти
люди получают информацию о всех происшествиях в округе.
-- Что за грустная история, сэр, с этой собакой мистера
Макферсона! -- сказала как-то вечером моя экономка.
Я не люблю поощрять подобную болтовню, но на этот раз ее
слова пробудили мой интерес.
-- Что же такое случилось с собакой мистера Макферсона?
-- Подохла, сэр. Подохла с тоски по хозяину.
-- Откуда вы это знаете?
-- Как же не знать, когда все только об этом и говорят.
Собака страшно тосковала, целую неделю ничего в рот не брала. А
сегодня два молодых джентльмена из школы нашли ее мертвой
внизу, на берегу, на том самом месте, где случилось несчастье с
ее хозяином.
"На том самом месте"! Эти слова словно врезались в мой
мозг. Во мне родилось какое-то смутное предчувствие, что гибель
собаки поможет распутать дело. То, что собака подохла,
следовало, конечно, объяснить преданностью и верностью всей
собачьей породы. Но "на том самом, месте"? Почему этот
пустынный берег играет такую зловещую роль? Возможно ли, чтобы
и собака пала жертвой какой-то кровной мести? Возможно ли?..
Догадка была смутной, но она начинала принимать все более
определенные формы. Через несколько минут я шел по дороге к
школе. Я застал Стэкхерста в его кабинете. По моей просьбе он
послал за Сэдбери и Блаунтом -- двумя учениками, нашедшими
собаку.
-- Да, она лежала на самом краю лагуны, --- подтвердил
один из них. -- Она, по-видимому, пошла по следам своего
умершего хозяина.
.Я осмотрел труп маленького преданного создания из породы
эрдель-терьеров, лежавший на подстилке в холле. Он одеревенел,
застыл, глаза были выпучены, конечности скрючены. Все его
очертания выдавали страшную муку.
Из школы я прошел вниз к лагуне. Солнце зашло, и на воде,
тускло мерцавшей, как свинцовый лист, лежала черная тень
большого утеса. Место было безлюдно; кругом не было ни признака
жизни, если не считать двух чаек, с резкими криками кружившихся
надо мной. В меркнущем свете дня я смутно различал маленькие
следы собачьих лап на песке вокруг того самого камня, на
котором лежало тогда полотенце ее хозяина. Я долго стоял в
глубокой задумчивости, в то время как вокруг становилось все
темнее и темнее. В голове моей вихрем проносились мысли. Так
бывает в кошмарном сне, когда вы ищете какую-то страшно нужную
вещь и вы знаете, что она где-то здесь рядом, а она все-таки
остается неуловимой и недоступной. Именно такое чувство
охватило меня, когда я в тот вечер стоял в одиночестве на
роковом берегу. Потом я наконец повернулся и медленно пошел
домой.
Я как раз успел подняться по тропке на самый верх обрыва,
когда меня вдруг, как молния, пронзило воспоминание о том, что
я так страстно и тщетно искал1 Если только Уотсон писал не
понапрасну, вам должно быть известно, читатель, что я
располагаю большим запасом современных научных познаний,
приобретенных вполне бессистемно и вместе с тем служащих мне
большим подспорьем в работе. Память моя похожа на кладовку,
битком набитую таким количеством всяческих свертков и вещей,
что я и сам с трудом представляю себе ее содержимое. Я
чувствовал, что там должно быть что-то, касающееся этого дела.
Сначала это чувство было смутно, но в конце концов я начал
догадываться, чем оно подсказано. Это было невероятно,
чудовищно, и все-таки это открывало какие-то перспективы. И я
должен был окончательно проверить свои догадки.
В моем домике есть огромный чердак, заваленный книгами. В
этой-то завали я и барахтался и плавал целый час, пока не
вынырнул с небольшим томиком шоколадного цвета с серебряным
обрезом. Я быстро разыскал главу, содержание которой мне смутно
запомнилось. Да, что говорить, моя догадка была
неправдоподобной, фантастичной, но я уже не мог успокоиться,
пока не выясню, насколько она основательна. Было уже поздно,
когда я лег спать, с нетерпением предвкушая завтрашнюю работу.
Но работа эта наткнулась на досадное препятствие. Только я
проглотил утреннюю чашку чая и хотел отправиться на берег, как
ко мне пожаловал инспектор Бардл из Суссекского полицейского
управления -- коренастый мужчина с задумчивыми, как у вола,
глазами, которые сейчас смотрели на меня с самым недоуменным
выражением.
-- Мне известен ваш огромный опыт, сэр, -- начал он. -- Я,
конечно, пришел совершенно неофициально, и о моем визите никто
знать не обязан. Но я что-то запутался в деле с Макферсоном.
Просто не знаю, арестовать мне его или нет.
-- Вы имеете в виду мистера Яна Мэрдока?
-- Да, сэр. Ведь больше и подумать не на кого. Здешнее
безлюдье -- огромное преимущество. Мы имеем возможность
ограничить наши поиски. Если это сделал не он, то кто же еще?
-- Что вы имеете против него?
