могут послужить свидетельством против него же.
-- Когда вы вошли сюда, мистер Эклс как раз и собирался
рассказать нам об этом. Думаю, Уотсон, коньяк с содовой ему не
повредит. Я предложил бы вам, сэр, не смущаться тем, что
слушателей стало больше, и вести свой рассказ в точности так,
как вы его вели бы, если бы вас не прервали.
Наш посетитель залпом выпил свой коньяк, и краска снова
проступила на его лице. С сомнением покосившись на
инспекторский блокнот, он сразу приступил к своим необычайным
показаниям.
-- Я холост, -- объявил он, -- и так как человек я по
натуре общительный, у меня широкий круг друзей. В числе моих
друзей я могу назвать и семью одного отошедшего от дел
пивовара, мистера Мелвила, проживающего в Кенсингтоне, в
собственном доме. За их столом я и познакомился недели три тому
назад с молодым человеком по фамилии Гарсия. Родом он был, как
я понимаю, испанец и был как-то связан с посольством. Он в
совершенстве владел английским языком, обладал приятными
манерами и был очень хорош собой -- я в жизни своей не видел
более красивого мужчины.
Мы как-то сразу подружились, этот молодой человек и я. Он
как будто с самого начала проникся ко мне симпатией и на второй
же день после того, как мы с ним познакомились, он навестил
меня в Ли. Раз навестил, другой, потом, как водится, и сам
пригласил меня к себе погостить у него в Сиреневой Сторожке,
что между Эшером и Оксшоттом. Вчера вечером я и отправился,
следуя этому приглашению, в Эшер.
Приглашая, он расписывал мне, как у него поставлен дом. По
его словам, он жил с преданным слугой, своим соотечественником,
который его избавил от всех домашних забот. Этот слуга говорит
по-английски и сам ведет все хозяйство. И есть у него, сказал
он, удивительный повар-мулат, которого он выискал где-то в
своих путешествиях и который умеет подать гостям превосходный
обед. Помню, он еще заметил, что и дом его и этот штат прислуги
покажутся мне необычными -- не каждый день встретишь подобное в
английском захолустье, и я с ним согласился, но все же они
оказались куда более необычными, нежели я ожидал.
Я приехал туда -- это за Эшером, мили две к югу. Дом
довольно большой, стоит немного в стороне от шоссе, подъездная
дорога идет полукругом через высокий вечнозеленый кустарник.
"Сторожка" оказалась старым, обветшалым строением, донельзя
запущенным. Когда шарабан, прокатив по заросшей травой
подъездной дороге, остановился перед измызганной, в дождевых
подтеках дверью, меня взяло сомнение, умно ли я поступил,
приехав в гости к человеку, с которым так мало знаком. Он,
однако, сам отворил мне дверь, поздоровался со мной очень
радушно. Меня препоручили слуге -- угрюмому, чернявому
субъекту, который, подхватив мой чемодан, провел меня в мою
спальню. Все в этом доме производило гнетущее впечатление. Мы
обедали вдвоем, и хотя мой хозяин старался как мог занимать
меня разговором, что-то, казалось, все время отвлекало его
мысли, и говорил он так туманно и бессвязно, что я с трудом его
понимал. Он то и дело принимался постукивать пальцами по столу,
грыз ногти и выказывал другие признаки нервозности и
нетерпения. Сам по себе обед приготовлен был очень неважно да и
сервирован неумело, а присутствие мрачного и молчаливого слуги
отнюдь не оживляло его. Смею вас уверить, мне не раз в течение
вечера хотелось изобрести какой-нибудь благоприличный предлог и
вернуться в Ли.
Одна вещь приходит мне на память, возможно, имеющая
отношение к тому делу, по которому вы, джентльмены, ведете
расследование. В то время я не придал ей значения. К концу
обеда слуга подал хозяину записку. Я обратил внимание, что,
прочитав ее, хозяин стал еще более рассеян и странен, чем
раньше. Он перестал даже хотя бы для видимости поддерживать
разговор -- только сидел, погруженный в свои мысли, и курил
сигарету за сигаретой, ни слова, однако, не сказав насчет той
записки. В одиннадцать я с радостью пошел к себе и лег спать.
Некоторое время спустя Гарсия заглянул ко мне -- у меня в это
время был уже потушен свет -- и, стоя в дверях, спросил, не
звонил ли я. Я сказал, что нет. Он извинился, что обеспокоил
меня в такое позднее время, и добавил, что уже без малого час.
Я после этого сразу заснул и крепко спал до утра.
И вот тут и пойдут в моем рассказе всякие удивительные
вещи. Я проснулся, когда уже давно рассвело. Смотрю на часы,
оказалось без пяти девять. Я настоятельно просил разбудить меня
в восемь, и такая нерадивость очень меня удивила. Я вскочил и
позвонил в звонок. Слуга не явился. Звоню еще и еще раз --
никакого ответа. Тогда я решил, что звонок испорчен. Наспех
оделся и в крайне дурном расположении духа сошел вниз
истребовать горячей воды. Можете себе представить, как я был
поражен, никого не застав на месте. Захожу в переднюю, звоню --
ответа нет. Тогда я стал бегать из комнаты в комнату. Нигде
никого. Накануне мой хозяин показал мне свою спальню, так что я
знал, где она, и постучал к нему в дверь. Никто не отозвался. Я
повернул ручку и вошел. В комнате никого, а на постели, как
видно, и не спали. Он пропал со всеми вместе.
Хозяин-иностранец, иностранец лакей, иностранец повар -- все
исчезли за ночь! На том и кончилось мое знакомство с Сиреневой
Сторожкой.
Шерлок Холмс потирал руки и посмеивался, добавляя этот
причудливый случай к своему подбору странных происшествий.
-- С вами, как я понимаю, случилось нечто совершенно
исключительное, -- сказал он. -- Могу я спросить вас, сэр, как
вы поступили дальше?
-- Я был взбешен. Моею первой мыслью было, что со мной
сыграли злую шутку. Я уложил свои вещи, захлопнул за собой
дверь и отправился в Эшер с чемоданом в руке. Я зашел к Братьям
Аллен -- в главное земельное агентство по этому городку -- и
выяснил, что вилла снималась через их фирму. Мне подумалось,
что едва ли такую сложную затею могли провести нарочно ради
того, чтобы меня разыграть, и что тут, наверно, цель была
другая: уклониться от арендной платы -- вторая половина марта,
значит, приближается срок квартального платежа. Но это
предположение не оправдалось. Агент поблагодарил меня за
предупредительность, сообщив, однако, что арендная плата
внесена вперед. Я вернулся в Лондон и наведался в испанское
посольство. Там этого человека не знали. Тогда я поехал к
Мелвилу, в доме у которого я познакомился с Гарсией, но
убедился, что он знает об испанце даже меньше, чем я. И вот,
получив от вас ответ на свою депешу, я приезжаю к вам, так как
слышал, что вы можете подать совет в затруднительном случае
жизни. Но теперь, Господин инспектор, из того, что вы нам
сообщили, когда вошли в эту комнату, я понял, что вы можете
продолжить мой рассказ и что произошла какая-то трагедия. Могу
вас заверить, что каждое сказанное мною слово -- правда и что
сверх того, что я вам рассказал, я ровно ничего не знаю о
судьбе этого человека. У меня лишь одно желание -- помочь
закону чем только я могу.
-- В этом я не сомневаюсь, мистер Скотт-Эклс, ничуть не
сомневаюсь, -- сказал инспектор Грегсон самым любезным тоном.
-- Должен отметить, что все, рассказанное вами, точно
соответствует установленным нами фактам. Например, вы упомянули
о записке, переданной за обедом. Вы случайно не заметили, что с
ней произошло?
-- Заметил. Гарсия скатал ее и бросил в огонь.
-- Что вы на это скажете, мистер Бэйнс?
Деревенский сыщик был крепкий толстяк, чье пухлое красное
лицо казалось бы и вовсе простецким, если бы не пара
необыкновенно ярких глаз, прячущихся в глубокой складке между
толстых щек и нависших бровей. С медлительной улыбкой он
вытащил из кармана скрученный и обесцвеченный листок бумаги.
-- В камине там, мистер Холмс, колосники устроены на
подставках, и он промахнулся -- закинул записку слишком далеко.
Я выгреб ее из-за подставок даже не обгоревшую.
Холмс одобрительно улыбнулся.
-- Чтобы найти этот единственный уцелевший клочок бумаги,
вы должны были самым тщательным образом обыскать весь дом.
-- Так и есть, мистер Холмс. Это у меня первое правило.
Прочитать, мистер Грегсон?
Лондонец кивнул головой.
-- Писано на обыкновенной гладкой желтоватой бумаге без
водяных знаков. Четвертинка листа. Отрезано в два надреза
короткими ножничками. Листок был сложен втрое и запечатан
красно-фиолетовым сургучом, который накапали второпях и
придавили каким-то овальным предметом. Адресовано мистеру
Гарсии, Сиреневая Сторожка. Текст гласит:
"Цвета -- наши исконные: зеленый и белый. Зеленый --
открыто, белый -- закрыто. Парадная лестница, второй этаж,
первый коридор, седьмая направо, зеленое сукно. Да хранит вас
Бог. Д.". Почерк женский. Текст написан острым пером, адрес же
-- либо другим пером, либо написал кто-то другой. Здесь, как вы
видите, почерк смелый и толще нажим.
-- Очень интересная записка, -- сказал Холмс, просмотрев
сам. -- Должен вас похвалить, мистер Бэйнс, за такое внимания
деталям. Можно добавить разве что кое-какие мелочи. Овальный
предмет -- несомненно, обыкновенная запонка для манжет -- что
другое может иметь такую форму? Ножницы были кривые, для
ногтей. Как ни коротки два надреза, вы ясно можете разглядеть
на каждом один и тот же легкий изгиб.
Деревенский сыщик усмехнулся.
-- Я-то думал, что выжал из нее все, что можно, -- сказал
он, -- а вот, оказывается, кое-что оставил и другим.
Признаться, записка эта мне ничего не говорит, кроме того, что
там что-то затевалось и что тут, как всегда, дело в женщине.
Пока шел весь этот разговор, мистер Скотт-Эклс ерзал в
своем кресле.
-- Я рад, что вы нашли эту записку, потому что она
подтверждает мой рассказ, -- сказал он. -- Но разрешите
напомнить, что я еще не слышал, что же случилось с мистером
Гарсией и куда исчезли все слуги.
-- Насчет Гарсии, -- сказал Грегсон, -- ответ простой. Его
сегодня утром нашли мертвым на Оксшоттском Выгоне в миле от его
дома. Ему размозжили голову -- дубасили чем-то тяжелым вроде
мешка с песком или другого подобного орудия, чем-то, что не
режет, а скорей раздавливает. Место глухое, ни одного дома на
четверть мили вокруг. Первый удар был нанесен, очевидно, сзади
и сразу его свалил, но потом его еще долго били уже мертвого.
Нападение совершено было, как видно, в страшной злобе. Следов
никаких, никакого ключа к раскрытию преступников.
-- Ограблен?
-- Нет; и ничего, что указывало бы на попытку ограбления.
-- Весьма прискорбно, прискорбно и страшно, -- сказал
мистер Скотт-Эклс плаксивым голосом, -- и какая же это
неприятность для меня! Я тут совершенно ни при чем, если мой
хозяин вышел ночью на прогулку и его постигла такая печальная
судьба. И почему-то я оказался замешан в эту историю!
-- Очень просто, сэр, -- ответил инспектор Бэйнс. --
Единственным документом, какой нашли в кармане у покойника,
было ваше письмо, сообщающее, что вы собираетесь к нему с
ночевкой -- как раз в ночь его смерти. По адресу на письме мы и
узнали имя убитого и где он проживал. В десятом часу утра мы
пришли в его дом и не застали ни вас, ни кого-либо другого. Я
дал мистеру Грегсону телеграмму с просьбой, чтобы он разыскал
вас в Лондоне, пока я проведу обследование в Сиреневой
Сторожке. Затем я поехал в город, встретился с мистером
Грегсоном -- и вот мы здесь.
-- Нам теперь следует, -- заявил Грегсон, -- оформить дело
