-- Зачем же тогда вы арестовали мулата?
Бэйнс усмехнулся.
-- Я был уверен, что этот Хендерсон, как он себя называет,
понял, что попал под подозрение, и, значит, будет начеку и не
шелохнется, покуда чует над собой опасность. Вот я и арестовал
не того человека -- пусть его думает, что у нас другие
подозрения. Я знал, что тут он, вероятно, попробует смыться и
даст нам возможность подобраться к мисс Вернет.
Холмс положил руку на плечо инспектору.
-- Вы далеко пойдете в своей профессии, -- сказал он. -- У
вас есть чутье и интуиция.
Бэйнс покраснел от удовольствия.
-- У меня всю неделю караулил на станции сотрудник в
штатской одежде. Куда бы кто из "Башни" ни поехал, он проследил
бы. Но когда мисс Вернет вырвалась, он, видно, растерялся. К
счастью, ваш человек ее подхватил, и все обернулось
благополучно. Мы, ясное дело, не можем арестовать их без ее
показаний, так что чем скорей мы снимем допрос, тем лучше.
-- Она приходит в себя, -- сказал Холмс, поглядев на
гувернантку. -- Но скажите мне, Бэйнс, кто он, этот Хендерсон?
-- Хендерсон, -- ответил инспектор, -- это дон Мурильо,
известный когда-то под прозванием Тигра из Сан-Педро.
Тигр из Сан-Педро! Вся его история мгновенно пронеслась в
моей памяти. За ним утвердилась слава самого низкого,
кровожадного тирана, какой когда-либо правил страной,
притязающей на цивилизованность. Сильный, бесстрашный,
энергичный -- этих качеств оказалось довольно, чтобы он мог
принудить устрашенный народ терпеть его мерзкие пороки чуть не
двенадцать лет. Его имя повергало в ужас всю Центральную
Америку. К концу этого срока поднялось против него всеобщее
восстание. Но он был так же хитер, как жесток, и при первом же
слухе о надвигающихся беспорядках тайно вывез свои богатства на
пароходе с экипажем из своих приверженцев. На другой день
повстанцы ворвались в пустой дворец. Диктатор, его двое детей,
его секретарь, его сокровища -- все ускользнуло от них. С этого
часа он исчез из мира, и в европейской печати часто
обсуждалось, не скрывается ли он за той или другою личностью.
-- Да, сэр, дон Мурильо, Тигр из Сан-Педро, -- продолжал
Бэйнс. -- Загляните в справочник, и вы увидите, что цвета
Сан-Педро -- зеленый и белый, те же, что в нашей записке,
мистер Холмс. Он взял себе имя "Хендерсон", но я проследил его
через Париж, Рим и Мадрид вплоть до Барселоны, где
пришвартовался его пароход в восемьдесят шестом году. Все это
время его разыскивали, чтобы отомстить ему, но только недавно
им удалось его выследить.
-- Его нашли год тому назад, -- сказала мисс Вернет.
Приподнявшись на локте, она теперь напряженно следила за
разговором. -- Было уже одно покушение на его жизнь, но
какой-то злой гений ограждает его. Вот и сейчас благородный,
рыцарственный Гарсия погиб, а это чудовище вышло невредимым. Но
придет другой и третий, пока однажды не совершится над злодеем
правый суд. Это верно, как то, что завтра встанет солнце. -- Ее
худые руки сжались в кулаки, и страстная ненависть выбелила ее
изможденное лицо.
-- Но как вы, мисс Вернет, оказались втянуты в это дело?
-- спросил Холмс. -- Дама, англичанка, вдруг вступает в заговор
убийц?
-- Я вступила в заговор, потому что только таким путем
могли свершиться правосудие. Какое дело английскому закону до
моря крови, пролитой много лет назад в Сан-Педро, или до судна,
груженного ценностями, которые украдены этим человеком? Для вас
это все равно как преступления, совершенные на другой планете.
Но мы-то знаем. Мы знаем правду, выстраданную в горе и муках.
Для нас нет в преисподней дьявола, подобного Хуану Мурильо, и
нет на земле покоя, пока его жертвы еще взывают о мести.
-- Он, бесспорно, таков, как вы говорите, -- вставил
Холмс. -- Я наслышан о его жестокости. Но как это коснулось
лично вас?
-- Расскажу вам все. Этот негодяй избрал своим
политическим принципом расправляться под тем или другим
предлогом с каждым, кто мог бы со временем стать для него
опасным соперником. Мой муж (да, мое настоящее имя -- сеньора
Висенте Дурандо), мой муж, Висенте Дурандо, был посланником
Сан-Педро в Лондоне. Здесь мы встретились с ним, и он на мне
женился. Не было на земле человека благородней его. На мое горе
Мурильо прослышал о его даровитости, отозвал его под каким-то
предлогом и отдал под расстрел. Предчувствуя свою судьбу, муж
отказался взять меня с собой. Его земли и все имущество были
конфискованы, я осталась одна со своим горем и без средств к
существованию.
Потом произошло падение тирана. Он бежал, как вы сейчас
рассказывали. Но многие из тех, чью жизнь он искалечил, чьи
родные и близкие претерпели пытки и смерть от его руки, не
примирились с таким исходом. Они сплотились в союз, который не
распадется до тех пор, пока не сделает своего дела. Как только
мы разведали, что низвергнутый деспот скрывается под видом
Хендерсона, на меня возложили задачу наняться к нему на службу
и извещать остальных при его переездах. Мне удалось выполнить
задачу, получив место гувернантки в его доме. Он и не
подозревал, что каждый день садится за стол с той самой
женщиной, мужа которой он без суда, единым росчерком пера
послал на казнь. Я улыбалась ему, добросовестно воспитывала его
дочерей -- и ждала своего часа. Одно покушение было сделано в
Париже и сорвалось. Мы метались туда и сюда по Европе, чтобы
сбить преследователей со следа, и наконец вернулись в этот дом,
который он снял еще при первом своем приезде в Англию.
Но и здесь ждали вершители правосудия. Понимая, что он
непременно вернется сюда, Гарсия, чей отец до Мурильо занимал в
Сан-Педро высший правительственный пост, ждал его здесь с двумя
своими верными товарищами -- людьми невысокого звания, но
которым, как и ему, было за что мстить. Днем он едва ли смог бы
что-то сделать, так как Мурильо соблюдал всемерную осторожность
и не выходил из дому иначе, как в сопровождении своего
сподвижника Лукаса, или Лопеса, как его именовали в дни его
величия. Ночью, однако, он спал один, и тут мститель мог бы к
нему подобраться. Однажды вечером, как было заранее условлено,
я собралась послать другу последние указания, так как Мурильо
был всегда настороже и непрестанно менял спальню. Я должна была
проследить, чтобы входная дверь была не заперта, и зеленым или
белым светом в окне дать знать, что все благополучно или что
попытку лучше отложить.
Но все у нас пошло вкривь и вкось. Я чем-то возбудила
подозрение у Лопеса, секретаря. Он подкрался сзади и, как
только я дописала записку, набросился на меня. Вдвоем с
хозяином он уволок меня в мою комнату, и здесь они держали надо
мною суд как над уличенной предательницей. Во время суда они не
раз готовы были всадить в меня нож -- и всадили бы, когда бы
знали, как потом уйти от ответа. Наконец после долгих споров
они пришли к заключению, что убивать меня слишком опасно. Но
они решили раз и навсегда разделаться с Гарсией. Мне заткнули
рот, и Мурильо выкручивал мне руки до тех пор, пока я не дала
ему адрес. Клянусь вам, я дала бы ему выкрутить их вовсе, если
бы знала, что грозило Гарсии. Лопес сам надписал адрес на моей
записке, запечатал ее своею запонкой и отправил ее со слугой,
испанцем Хосе. Как они его убили, я не знаю, одно мне ясно, --
что погиб он от руки Мурильо, потому что Лопес остался стеречь
меня. Дорога вьется по зарослям дрока, так он, должно быть,
подстерег его в кустах и там оглушил его и прикончил.
Сперва они думали дать Гарсии войти в дом и затем убить,
как будто пойманного с поличным грабителя; но потом рассудили,
что если их припутают к следствию и станут снимать с них
допрос, то сразу откроется, кто они такие, и огласка вскоре
навлечет на них новое покушение. А так со смертью Гарсии
преследование могло и вовсе прекратиться, потому что эта прямая
расправа отпугнула бы других от подобных попыток.
Они теперь могли бы успокоиться, если бы не то, что я
знала об их преступлении. Я не сомневаюсь, что моя жизнь не раз
висела на волоске. Меня заперли в моей комнате, грозили мне
всякими ужасами, всячески истязали, чтобы сломить мой дух --
видите эту ножевую рану на моем плече, эти синяки по всей руке,
-- а когда я попробовала раз закричать в окно, мне забили в
горло кляп. Пять дней длилось это тюремное заключение, и есть
мне давали совсем мало -- только-только, чтобы с голоду не
умереть. Сегодня к часу дня мне принесли хороший завтрак, но я
сразу поняла, что в него чего-то намешали. Помню, меня в
каком-то полусне не то вели, не то несли к карете; в том же
состоянии посадили в поезд. Только, когда дернулись колеса, я
вдруг поняла, что моя свобода в моих руках. Я соскочила, меня
пробовали втащить обратно, и, если бы не пришел на помощь этот
добрый человек, который усадил меня в свой кэб, мне бы не
вырваться от них. Теперь, слава Богу, им уже мной не завладеть
никогда.
Мы все напряженно слушали этот удивительный рассказ.
Первым прервал молчание Холмс.
-- Трудности для нас еще не кончились, -- заметил он,
покачав головой. -- С полицией наше дело закончено, начинается
работа для суда.
-- В том-то и суть, -- сказал я. -- Ловкий адвокат сумеет
представить это как меру самозащиты. За ними может числиться
сотня преступлений, н6 судить их будут сейчас только за это
одно.
-- Ну нет! -- бойко возразил Бэйнс. -- Не так он плох, наш
закон. Самозащита -- это одно. А умышленно заманить человека с
целью убить его -- это совсем другое, какой бы опасности вы от
него ни страшились. Нет, нет, нам ничего не поставят в вину,
когда обитатели Дозорной Башни предстанут пред судом на
ближайшей сессии в Гилдфорде.
История, однако, говорит, что если Тигр из Сан-Педро
получил наконец по заслугам, то это случилось еще не сразу.
Коварный и смелый, он со своим сообщником ушел от
преследователей, зайдя на Эдмонтон-стрит в какой-то пансион и
выйдя из него задними воротами на Керзон-сквер.
С того дня в Англии их больше не видели. А полгода спустя
в Мадриде, в гостинице "Эскуриал", были убиты в своих номерах
некий маркиз Монтальва и его секретарь, сеньор Рулли.
Преступление приписывалось нигилистам, но захватить убийц так и
не удалось. Инспектор Бэйнс зашел к нам на Бейкер-стрит и
показал газету, где описывались темное лицо секретаря и
властные черты хозяина, его магнетические черные глаза, его
косматые брови. У нас не осталось сомнений, что правосудие,
хоть и запоздалое, наконец свершилось.
-- Сумбурное дело, мой дорогой Уотсон, -- сказал Холмс,
покуривая свою вечернюю трубку. -- Вам едва ли удастся
представить его в том сжатом изложении, которое так любезно
вашему сердцу. Оно раскинулось на два материка, охватывает две
группы таинственных личностей и вдобавок осложняется
присутствием респектабельного гостя, нашего друга Скотт-Эклса,
привлечение которого показывает мне, что покойный Гарсия
обладал вкусом к интриге и развитым инстинктом самосохранения.
Тут замечательно только то, что в дебрях всяческих возможностей
мы с нашим достойным сотрудником, инспектором Бэйнсом, оба
цепко ухватились за самое существенное, и это правильно вело
нас по извивам кривой тропы. Что-нибудь все-таки остается, что
не совсем вам ясно?
-- Чего ради возвращался повар-мулат?
-- Думаю, на это нам ответит та странная вещь на кухне.
Человек этот -- неразвитый дикарь из глухих лесов Сан-Педро, и
это был его фетиш. Когда он со своим товарищем бежал в их
