понадобится ваша помощь. Сейчас я покажу вам, как шло,
насколько я мог проследить, развитие этого случая. Он как будто
вовсе и не сложен в основных своих чертах, а между тем
представляет неожиданные трудности для ареста виновных. В этом
смысле у нас остаются пробелы, которые еще предстоит заполнить.
Вернемся к записке, полученной Гарсией за обедом в день
его смерти. Мы можем отбросить идею Бэйнса, что в деле замешаны
слуги Гарсии. Это опровергается тем, что он сам же постарался
завлечь в дом Скотт-Эклса, что могло быть сделано единственно в
целях алиби. Значит, именно Гарсия замыслил какое-то
предприятие -- и, по-видимому, преступное -- на ту самую ночь,
когда он встретил свою смерть. Я говорю "преступное", потому
что, только замыслив преступное, человек желает подготовить
себе алиби. Кто же тогда всего вероятней лишил его жизни?
Конечно, тот, против кого был направлен его преступный умысел.
До сих пор мы, как мне кажется, стоим на твердой почве.
Теперь нам видно, что могло послужить причиной к
исчезновению слуг Гарсии. Они были оба соучастниками в том
неизвестном нам покушении. Если бы к возвращению Гарсии оно
было бы уже совершено, всякое подозрение отпало бы благодаря
свидетельству англичанина и все прошло бы безнаказанно. Но
покушение сопряжено было с опасностью, и если бы к намеченному
часу Гарсия не вернулся, это означало бы, что он сам поплатился
жизнью. Поэтому они условились, что в этом случае двое его
подчиненных должны уйти в какое-то заранее приготовленное
место, где они могли бы укрыться от преследования, чтобы в
дальнейшем повторить свою попытку. Так, не правда ли, все факты
получают объяснение?
Передо мною все легло, точно распутанная пряжа. Я, как
всегда, только диву давался, как мне раньше не было это столь
же очевидно самому.
-- А почему же один из слуг вернулся?
-- Мы можем представить себе, что при побеге он в спешке
забыл захватить какую-то вещь, очень ему дорогую -- такую, что
расстаться с ней для него невыносимо. Как, по-вашему, это
объяснимо бы его упрямые попытки вернуться за нею?
-- Хорошо. Следующее звено?
-- Следующее звено -- записка, полученная Гарсией за
обедом. Это нить, ведущая к другому сообщнику. Где же мы найдем
ее второй конец? Я вам уже показывал, что его надо искать в
некоем большом доме и что число больших домов ограниченно. Свои
первые дни в деревне я посвятил планомерным прогулкам, и,
гуляя, я между своими ботаническими поисками ознакомился со
всеми большими домами и выведал семейную историю их обитателей.
Один из этих домов -- и только один -- привлек мое внимание.
Это Дозорная Башня, знаменитый старый замок времен Якова 1. Он
стоит в одной миле от того конца Оксшотта и менее чем в
полумиле от места, где разыгралась трагедия. Все прочие большие
дома принадлежат прозаическим, почтенным людям, живущим
размеренной жизнью, далекой от всякой романтики. А вот мистер
Хендерсон из Дозорной Башни выглядел во всех рассказах
необыкновенным человеком, с которым могут происходить
необыкновенные вещи. Поэтому я сосредоточил свое внимание на
нем и его домашних.
Удивительные это люди, Уотсон, и всех удивительней он сам.
Я исхитрился явиться к нему под благовидным предлогом, но,
кажется, я прочел в его темных, глубоко запавших,
подозрительных глазах, что он безошибочно разгадал мою
действительную цель. Это человек лет пятидесяти, крепкий,
энергичный, со стальными волосами, густыми, черными, кустистыми
бровями, поступью оленя и осанкой императора -- жестокий,
властный человек, снаружи пергамент, а под ним раскаленное
железо. Он или иностранец или же долго жил в тропиках, потому
что он желтый и высохший, но тугой, как плеть. Его друг и
секретарь, мистер Лукас, тот, несомненно, иностранец,
шоколадно-коричневый, коварный и вкрадчивый -- с кошачьей
повадкой и ядовито-любезным разговором. Как видите, Уотсон,
теперь перед нами уже две группы иностранцев, одна в Сиреневой
Сторожке, другая в Дозорной Башне. Таким образом, наши пробелы
понемногу заполняются.
Эти два человека, связанные дружбой и взаимным доверием,
составляют ядро второй группы; но в доме есть еще одна особа,
может быть, более важная для нас в смысле наших розысков. У
Хендерсона двое детей -- две дочки, одна тринадцати, другая
одиннадцати лет. Гувернанткой при них -- мисс Вернет,
англичанка лет сорока. И есть еще доверенный лакей. Эта
небольшая компания образует тесную семью: они всегда
путешествуют вместе, а Хендерсон, надо сказать, большой
путешественник, он вечно в разъездах. Он всего лишь несколько
недель как вернулся в Дозорную Башню после годичного
отсутствия. Добавлю, что он несметно богат и может с легкостью
удовлетворить свою любую прихоть. Дом его полон всяких
буфетчиков, лакеев, горничных и прочей прислуги -- обычный
зажравшийся и обленившийся штат большого барского дома в
английской деревне.
Все это я знаю частью из деревенских сплетен, частью по
собственным наблюдениям. Нет лучшего орудия для этой цели, чем
уволенные слуги с их обидой, и мне выпала удача найти одного
такого. Я говорю "удача", но я не встретил бы ее на своем пути,
если б не искал. Как заметил Бэйнс, у нас у каждого есть своя
система. Вот система-то моя и помогла мне найти Джона Уорнера,
бывшего садовника с Дозорной Башни, которого властный хозяин
под горячую руку уволил. А у него, со своей стороны, есть
друзья среди живущих в доме слуг, которые все до одного
трепещут перед своим Господином и ненавидят его. Таким образом
у меня оказался ключ к тайнам дома.
Странные люди, Уотсон! Я, может быть, там еще не во всем
разобрался, но это, во всяком случае, очень странные люди! Дом
на два крыла, и слуги живут все в одном крыле, семья в другом.
Между теми и другими нет иного связующего звена, кроме личного
лакея самого Хендерсона, прислуживающего также всей семье за
столом. Все подается к некой двери, соединяющей обе половины.
Гувернантка с девочками чуть ли вообще никуда не выходит за
пределы сада. Хендерсон никогда, ни под каким видом не выходит
из дому один. Его всюду сопровождает, как тень, его темнолицый
секретарь. Слуги говорят между собой, будто он страшно чего-то
боится. "Душу дьяволу продал за деньги, -- говорит Уорнер, вот
и ждет, что кредитор придет истребовать свое". Никто понятия не
имеет, кто они и откуда явились. Они очень необузданны.
Хендерсону дважды случилось отхлестать человека плеткой, и
только тугой кошелек оба раза позволил ему, откупившись
большими деньгами, уйти от суда.
Теперь, Уотсон, давайте обсудим ситуацию в свете этих
добавочных сведений. Мы можем с достоверностью принять, что
записка была от кого-то из слуг этого странного дома и
приглашала Гарсию осуществить некое покушение согласно ранее
составленному плану. Кем написана записка? Кем-то внутри
цитадели -- и при том женщиной. Так кем же тогда, если не мисс
Вернет, гувернанткой? Все наше построение, очевидно, приводит
нас к ней. Во всяком случае, мы можем принять это как гипотезу
и посмотрим, какие следствия она за собой повлечет. Я могу
добавить, что возраст мисс Вернет и ее репутация, бесспорно,
исключают мою первую мысль, что подоплекой в этом деле могла
быть какая-то любовная история.
Если записка от нее, то, по всей вероятности, эта женщина
-- друг и сообщница Гарсии. Тогда как же она должна была себя
повести, узнав о его смерти? Если он встретил свой конец, когда
сам совершал беззаконное дело, сообщница должна держать рот на
замке. Все же в сердце она, конечно, затаила жестокую ненависть
к его убийцам и, наверно, чем только может, станет помогать
отмщению за него. Так нельзя ли нам повидаться с ней и
воспользоваться ее помощью? Это первое, что мне пришло на ум.
Но тут перед нами встает один зловещий факт. С ночи убийства
никто и нигде не видел мисс Вернет. Она еще с вечера точно
исчезла. Жива ли она? Может быть, и ее постигла смерть в ту же
ночь -- вместе с другом, которого она призывала? Или ее только
держат взаперти? Вот вопрос, на который мы должны дать ответ.
Вы оцените, Уотсон, всю трудность положения. Нам не на что
опереться, чтобы требовать вмешательства закона. Наше
построение покажется фантасмагорией, если с ним явиться к
судье. Что женщина исчезла, не поставят ни во что, -- весь
уклад этого странного дома таков, что любой из его обитателей
может неделю не показываться людям на глаза. А между тем
женщине, возможно, в любую минуту грозит смерть. В моей власти
наблюдать за домом, поставить своего человека, Уорнера,
сторожить у ворот -- и только. Но мы же не можем дать делу идти
своим ходом. Если закон бессилен, мы должны взять риск на себя.
-- Что же вы предлагаете?
-- Я знаю, в какой она комнате. Туда можно пробраться с
крыши флигеля. Мое предложение: не попробовать ли нам с вами
сегодня ночью проникнуть в самое сердце тайны?
Перспектива, должен я признаться, была не слишком
заманчива. Старый дом, дышащий убийством, странные и страшные
его обитатели, тайные опасности, подстерегающие приходящего, и
то, что мы сами при этом выступаем правонарушителями, -- все
это, взятое вместе, охлаждало мой пыл. Но было в холодных
рассуждениях Холмса нечто такое, что вы, не дрогнув, пошли бы с
ним на самое рискованное дело. Вы знали, что так и только так
можно найти решение задачи. Я молча пожал ему руку, и жребий
был брошен.
Но нашему расследованию не суждено было закончиться такою
авантюрой. Было около пяти часов, мартовский вечер уже стелил
свои тени, когда в комнату к нам ворвался в сильном возбуждении
какой-то деревенский житель.
-- Они уехали, мистер Холмс. С последним поездом. Леди
вырвалась, она в моем кэбе -- здесь, внизу.
-- Превосходно, Уорнер! -- прокричал, вскочив на ноги,
Холмс. -- Уотсон, пробелы быстро заполняются!
Женщина в кэбе была в полуобмороке от нервного истощения.
На ее горбоносом, исхудалом лице лежал отпечаток какой-то
недавней трагедии. Ее голова безжизненно свесилась на грудь,
но, когда она подняла голову и тупо повела глазами, я увидел
черные точки зрачков на серых радужных оболочках: ее опоили
опиумом.
-- Я поджидал у ворот, как вы наказывали, мистер Холмс, --
докладывал наш тайный агент, хендерсоновский уволенный
садовник. -- Когда они выехали в карете, я двинул за ними
следом на станцию. Леди шла по платформе, как во сне, но, когда
они стали сажать ее в поезд, она ожила и давай отбиваться. Они
впихнули ее в вагон. Она стала опять вырываться. Я вступился за
нее, посадил ее в свой кэб, и вот мы здесь. Никогда не забуду,
с каким лицом глядел на меня в окно вагона этот человек, когда
я ее уводил. Его бы воля -- не долго б я пожил на свете. Черные
глаза, лицо желтое, сам осклабился -- сущий дьявол!
Мы внесли женщину наверх, уложили на диван, и две чашки
крепчайшего кофе быстро разогнали пары опиума и прояснили ее
мысли. Холмс вызвал Бэйнса и коротко объяснил ему, как обстоит
дело.
-- Прекрасно, сэр, вы мне доставили то, чего мне не
хватало, -- показания свидетельницы, -- с жаром сказал
инспектор, пожимая руку моему другу. -- Я ведь с самого начала
шел с вами по одному и тому же следу.
-- Как? Вы подозревали Хендерсона?
-- Когда вы, мистер Холмс, прятались в кустах у Дозорной
Башни, я там сидел в саду на дереве и смотрел на вас сверху.
Все дело было в том, кто первый добудет доказательства.
