жалованья вперед, -- сказал он, улыбаясь на самый приятный
манер, так что глаза его превратились в две сияющие щелочки
среди белых складок лица, -- дабы они могли оплатить мелкие
расходы во время путешествия и приобрести нужный гардероб.
"Никогда еще я не встречала более очаровательного и
внимательного человека", -- подумалось мне. Ведь у меня уже
появились кое-какие долги, аванс был очень кстати, и все-таки
было что-то странное в этом деле, и, прежде чем дать согласие,
я попыталась разузнать об этом человеке побольше.
-- А где вы живете, сэр? -- спросила я.
-- В Хемпшире. Чудная сельская местность. "Медные буки", в
пяти милях от Уинчестера. Место прекрасное, моя дорогая юная
леди, и дом восхитительный -- старинный загородный дом.
-- А мои обязанности, сэр? Хотелось бы знать, в чем они
состоят.
-- Один ребенок, очаровательный маленький проказник, ему
только что исполнилось шесть лет. Если бы вы видели, как он
бьет комнатной туфлей тараканов! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Не успеешь и
глазом моргнуть, а трех как не бывало.
Расхохотавшись, он откинулся на спинку стула, и глаза его
снова превратились в щелочки.
Меня несколько удивил характер детских забав, но отец
смеялся -- я решила, что он шутит.
-- Значит, мои обязанности -- присматривать за ребенком?
-- спросила я.
-- Нет-нет, не только присматривать, не только, моя
дорогая юная леди! -- вскричал он. -- Вам придется также -- я
уверен, вы и протестовать не будете, -- выполнять кое-какие
поручения моей жены при условии, разумеется, если эти поручения
не будут унижать вашего достоинства. Немного, не правда ли?
-- Буду рада оказаться вам полезной.
-- Вот именно. Ну, например, речь пойдет о платье. Мы,
знаете ли, люди чудаковатые, но сердце у нас доброе. Если мы
попросим вас надеть платье, которое мы дадим, вы ведь не будете
возражать против нашей маленькой прихоти, а?
-- Нет, -- ответила я в крайнем удивлении.
-- Или сесть там, где нам захочется? Это ведь не покажется
вам обидным?
-- Да нет...
-- Или остричь волосы перед приездом к нам?
Я едва поверила своим ушам. Вы видите, мистер Холмс, у
меня густые волосы с особым каштановым отливом. Их считают
красивыми. Зачем мне ни с того ни с сего жертвовать ими?
-- Нет, это невозможно, -- ответила я.
Он жадно глядел на меня своими глазками, и я заметила, что
лицо у него помрачнело.
-- Но это -- обязательное условие, -- сказал он. --
Маленькая прихоть моей жены, а дамским капризам, как вам
известно, сударыня, следует потакать. Значит, вам не угодно
остричь волосы?
-- Нет, сэр, не могу, -- твердо ответила я.
-- Что ж... Значит вопрос решен. Жаль, жаль, во всех
остальных отношениях вы нам вполне подходите. Мисс Стопер, в
таком случае мне придется познакомиться с другими юными леди.
Заведующая агентством все это время сидела, просматривая
свои бумаги и не проронив ни слова, но теперь она глянула на
меня с таким раздражением, что я поняла: из-за меня она
потеряла немалое комиссионное вознаграждение.
-- Вы хотите остаться в наши списках? -- спросила она.
-- Если можно, мисс Стопер.
-- Мне это представляется бесполезным, поскольку вы
отказались от очень интересного предложения, -- резко заметила
она. -- Не будем же мы из кожи лезть вон, чтобы подобрать для
вас такое место. Всего хорошего, мисс Хантер.
Она позвонила в колокольчик, и мальчик проводил меня
обратно в приемную.
Вернувшись домой -- в буфете у меня было пусто, а на столе
-- лишь новые счета, -- я спросила себя, не поступила ли я
неосмотрительно. Что из того, что у этих людей есть какие-то
причуды и они хотят, чтобы исполнялись самые неожиданные их
капризы? Они ведь готовы платить за это. Много ли в Англии
гувернанток, получающих сотню в год? Кроме того, какой прок от
моих волос? Некоторым даже идет короткая стрижка, может, пойдет
и мне? На следующий день я подумала, что совершила ошибку, а
еще через день перестала в этом сомневаться. Я уже собиралась,
подавив чувство гордости, пойти снова в агентство, чтобы
узнать, не занято ли еще это место, как вдруг получаю письмо от
этого самого джентльмена. Вот оно, мистер Холмс, я прочту его.
"Медные буки", близ Винчестера.
Дорогая мисс Хантер!
Мисс Стопер любезно согласилась дать мне ваш адрес, и я
пишу вам из дома, желая осведомиться, не переменили ли вы свое
решение. Моя жена очень хочет, чтобы вы приехали к нам, -- я
описал ей вас, и вы ей страшно понравились. Мы готовы платить
вам десять фунтов в месяц, то есть сто двадцать в год в
качестве компенсации за те неудобства, которые могут причинить
наши требования. Да они не так уж и суровы. Моя жена очень
любит цвет электрик, и ей хотелось бы, чтобы вы надевали платье
такого цвета по утрам. Вам совершенно незачем тратиться на
подобную вещь, поскольку у нас есть платье моей дорогой дочери
Алисы (ныне пребывающей в Филадельфии), думаю, оно будет вам
впору. Полагаю, что и просьбу занять определенное место в
комнате или выполнить какое-либо иное поручение вы не сочтете
чересчур обременительной. Что же касается ваших волос, то
их действительно очень жаль: даже во время нашей краткой беседы
я успел заметить, как они хороши, но тем не менее я вынужден
настаивать на этом условии. Надеюсь, что прибавка к жалованью
вознаградит вас за эту жертву. Обязанности в отношении ребенка
весьма несложны. Пожалуйста, приезжайте, я встречу вас в
Винчестере. Сообщите каким поездом вы прибудете. Искренне ваш
Джефро Рукасл".
Вот какое письмо я получила, мистер Холмс, и твердо решила
принять предложение. Однако, прежде чем сделать окончательный
шаг, мне хотелось бы услышать ваше мнение.
-- Что ж, мисс Хантер, коли вы решились, значит, дело
сделано, -- улыбнулся Холмс.
-- А вы не советуете?
-- Признаюсь, место это не из тех, что я пожелал бы для
своей сестры.
-- А что все-таки под этим кроется, мистер Холмс?
-- Не знаю. Может, у вас есть какие-либо соображения?
-- Я думаю, что мистер Рукасл -- добрый, мягкосердечный
человек. А его жена, наверное, немного сумасшедшая. Вот он и
старается держать это в тайне, опасаясь, как бы ее не забрали в
дом для умалишенных, и потворствует ее причудам, чтобы с ней не
случился припадок.
-- Может быть, может быть. На сегодняшний день это самое
вероятное предположение. Тем не менее место это вовсе не для
молодой леди.
-- Но деньги, мистер Холмс, деньги!
-- Да, конечно, жалованье хорошее, даже слишком хорошее.
Вот это меня и тревожит. Почему они дают сто двадцать фунтов,
когда легко найти человека и за сорок? Значит, есть какая-то
веская причина.
-- Вот я и подумала, что, если расскажу вам все
обстоятельства дела, вы позволите мне в случае необходимости
обратиться к вам за помощью. Я буду чувствовать себя гораздо
спокойнее, зная, что у меня есть заступник.
-- Можете вполне на меня рассчитывать. Уверяю вас, ваша
маленькая проблема обещает оказаться наиболее интересной за
последние месяцы. В деталях определенно есть нечто
оригинальное. Если у вас появятся какие-либо подозрения или
возникнет опасность...
-- Опасность? Какая опасность?
-- Если бы опасность можно было предвидеть, то ее не нужно
было бы страшиться, -- с самым серьезным видом пояснил Холмс.
-- Во всяком случае, в любое время дня и ночи шлите телеграмму,
и я приду вам на помощь.
-- Тогда все в порядке. -- Выражение озабоченности исчезло
с ее лица, она проворно поднялась. -- Сейчас же напишу мистеру
Рукаслу, вечером остригу мои бедные волосы и завтра отправлюсь
в Винчестер.
Скупо поблагодарив Холмса и попрощавшись, она поспешно
ушла.
-- Во всяком случае, -- сказал я, прислушиваясь к ее
быстрым, твердым шагам на лестнице, -- она производит
впечатление человека, умеющего за себя постоять.
-- Ей придется это сделать, -- мрачно заметил Холмс. -- Не
сомневаюсь, через несколько дней мы получим от нее известие.
Предсказание моего друга, как всегда, сбылось. Прошла
неделя, в течение которой я неоднократно возвращался мыслями к
нашей посетительнице, задумываясь над тем, в какие дебри
человеческих отношений может завести жизнь эту одинокую
женщину. Большое жалованье, странные условия, легкие
обязанности -- во всем этом было что-то неестественное, хотя я
абсолютно был не в состоянии решить, причуда это или какой-то
замысел, филантроп этот человек или негодяй. Что касается
Холмса, то он подолгу сидел, нахмурив лоб и рассеянно глядя
вдаль, но когда я принимался его расспрашивать, он лишь махал в
ответ рукой.
-- Ничего не знаю, ничего! -- раздраженно восклицал он. --
Когда под рукой нет глины, из чего лепить кирпичи?
Телеграмма, которую мы получили, прибыла поздно вечером,
когда я уже собирался лечь спать, а Холмс приступил к опытам,
за которыми частенько проводил ночи напролет. Когда я уходил к
себе, он стоял, наклонившись над ретортой и пробирками; утром,
спустившись к завтраку, я застал его в том же положении. Он
открыл желтый конверт и, пробежав взглядом листок, передал его
мне.
-- Посмотрите расписание поездов, -- сказал он и
повернулся к своим колбам.
Текст телеграммы был кратким и настойчивым:
"Прошу быть гостинице "Черный лебедь" Винчестере завтра
полдень. Приезжайте! Не знаю, что делать. Хантер".
-- Поедете со мной? -- спросил Холмс, на секунду отрываясь
от своих колб.
-- С удовольствием.
-- Тогда посмотрите расписание.
-- Есть поезд в половине десятого, -- сказал я, изучая
справочник. -- Он прибывает в Винчестер в одиннадцать тридцать.
-- Прекрасно. Тогда, пожалуй, я отложу анализ ацетона,
завтра утром нам может понадобиться максимум энергии.
В одиннадцать утра на следующий день мы уже были на пути к
древней столице Англии. Холмс всю дорогу не отрывался от газет,
но после того как мы переехали границу Хампшира, он отбросил их
принялся смотреть в окно. Стоял прекрасный весенний день,
бледно-голубое небо было испещрено маленькими кудрявыми
облаками, которые плыли с запада на восток. Солнце светило
ярко, и в воздухе царило веселье и бодрость. На протяжении
всего пути, вплоть до холмов Олдершота, среди яркой весенней
листвы проглядывали красные и серые крыши ферм.
-- До чего приятно на них смотреть! -- воскликнул я с
энтузиазмом человека, вырвавшегося из туманов Бейкер-стрит.
Но Холмс мрачно покачал головой.
-- Знаете, Уотсон, -- сказал он, -- беда такого мышления,
как у меня, в том, что я воспринимаю окружающее очень
субъективно. Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги
дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю
только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно
совершить преступление.
-- О Господи! -- воскликнул я. -- Кому бы в голову пришло
связывать эти милые сердцу старые домики с преступлением?
-- Они внушают мне страх. Я уверен, Уотсон, -- и
уверенность эта проистекает из опыта, -- что в самых
отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных
грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской
местности.
-- Вас прямо страшно слушать.
-- И причина этому совершенно очевидна. То, чего не в
состоянии совершить закон, в городе делает общественное мнение.
В самой жалкой трущобе крик ребенка, которого бьют, или драка,
которую затеял пьяница, тотчас же вызовет участие или гнев
соседей, и правосудие близко, так что единое слово жалобы
