тонким носом и тяжелыми челюстями. Держался он независимо,
походка у него была важная, благодаря огромному росту он
возвышался над всеми. Я не видел, чтобы кто-нибудь доставал ему
до плеча. Я убежден, что росту он был не менее шести с
половиной футов. Среди печальных и усталых лиц энергичное лицо
этого человека, выражавшее непреклонную решимость, выделялось
особенно резко. Для меня это был как бы маячный огонь во время
шторма. Я обрадовался, узнав, что он мой сосед; когда же
глубокой ночью, я услышал чей-то шепот, а затем обнаружил, что
он ухитрился проделать отверстие в разделявшей нас перегородке,
то это меня еще больше обрадовало.
-- Эй, приятель! -- прошептал он. -- Как тебя зовут и за
что ты здесь?
Я ответил ему и, в свою очередь, поинтересовался, с кем я
разговариваю.
-- Я Джек Прендергаст, -- ответил он. -- Клянусь Богом, ты
слышал обо мне еще до нашего знакомства!
Тут я вспомнил его нашумевшее дело, -- я узнал о нем
незадолго до моего ареста. Это был человек из хорошей семьи,
очень способный, но с неискоренимыми пороками. Благодаря
сложной системе обмана он сумел выудить у лондонских купцов
огромную сумму денег.
-- Ах, так вы помните мое дело? -- с гордостью спросил он.
-- Отлично помню.
-- В таком случае вам, быть может, запомнилась и одна
особенность этого дела?
-- Какая именно?
-- У меня было почти четверть миллиона, верно?
-- Говорят.
-- И этих денег так и не нашли, правильно?
-- Не нашли.
-- Ну, а как вы думаете, где они? -- спросил он.
-- Не знаю, -- ответил я.
-- Деньги у меня, -- громким шепотом проговорил он. --
Клянусь Богом, у меня больше фунтов стерлингов, чем у тебя
волос на голове. А если у тебя есть деньги, сын мой, и ты
знаешь, как с ними надо обращаться, то с их помощью ты сумеешь
кое-чего добиться! Уж не думаешь ли ты, что такой человек, как
я, до того запуган, что намерен просиживать штаны в этом
вонючем трюме, в этом ветхом, прогнившем гробу, на этом утлом
суденышке? Нет, милостивый государь, такой человек прежде всего
позаботиться о себе и о своих товарищах. Можешь положиться на
этого человека. Держись за него и возблагодари судьбу, что он
берет тебя на буксир.
Такова была его манера выражаться. Поначалу я не придал
его словам никакого значения, но немного погодя, после того как
он подверг меня испытанию и заставил принести торжественную
клятву, он дал мне понять, что на "Глории" существует заговор:
решено подкупить команду и переманить ее на нашу сторону.
Человек десять заключенных вступило в заговор еще до того, как
нас погрузили на корабль. Прендергаст стоял во главе этого
заговора, а его деньги служили движущей силой.
-- У меня есть друг, -- сказал он, -- превосходный,
честнейший человек, он-то и должен подкупить команду. Деньги у
него. А как ты думаешь, где он сейчас? Он священник на "Глории"
-- ни больше, ни меньше! Он явился на корабль в черном костюме,
с поддельными документами и с такой крупной суммой, на которую
здесь все что угодно можно купить. Команда за него в огонь и в
воду. Он купил их всех оптом за наличный расчет, когда они
только нанимались. Еще он подкупил двух караульных, Мерсера,
второго помощника капитана, а если понадобится, подкупит и
самого капитана.
-- Что же мы должны делать? -- спросил я,
-- Как что делать? Мы сделаем то, что красные мундиры
солдат станут еще красней.
-- Но они вооружены! -- возразил я.
-- У нас тоже будет оружие, мой мальчик. На каждого
маменькиного сынка придется по паре пистолетов. И вот, если при
таких условиях мы не сумеем захватить это суденышко вместе со
всей командой, то нам ничего иного не останется, как поступить
в институт для благородных девиц. Поговори со своим товарищем
слева и реши, можно ли ему доверять.
Я выяснил, что мой сосед слева -- молодой человек,
который, как и я, совершил подлог. Фамилия его был Иване, но
впоследствии, как и я, он переменил ее. Теперь это богатый и
преуспевающий человек; живет он на юге Англии. Он выразил
готовность примкнуть к заговору, -- он видел в этом
единственное средство спасения. Мы еще не успели проехать
залив, а уже заговор охватил всех заключенных -- только двое не
участвовали в нем. Один из них был слабоумный, и мы ему не
доверяли, другой страдал желтухой, и от него не было никакого
толка. Вначале ничто не препятствовало нам овладеть кораблем.
Команда представляла собой шайку головорезов, как будто нарочно
подобранную для такого дела. Мнимый священник посещал наши
камеры, дабы наставить нас на путь истинный. Приходил он к нам
с черным портфелем, в котором якобы лежали брошюры
духовно-нравственного содержания. Посещения эти были столь
часты, что на третий день у каждого из нас оказались под
кроватью напильник, пара пистолетов, фунт пороха и двадцать
пуль. Двое караульных были прямыми агентами Прендергаста, а
второй помощник капитана -- его правой рукой. Противную сторону
составляли капитан, два его помощника, двое караульных,
лейтенант Мартин, восемнадцать солдат и доктор. Так как мы не
навлекли на себя ни малейших подозрений, то решено было, не
принимая никаких мер предосторожности, совершить внезапное
нападение ночью. Однако все произошло гораздо скорее, чем мы
предполагали.
Мы находились в плавании уже более двух недель. И вот
однажды вечером доктор спустился в трюм осмотреть заболевшего
заключенного и, положив руку на койку, наткнулся на пистолеты.
Если бы он не показал виду, то дело наше было бы проиграно, но
доктор был человек нервный. Он вскрикнул от удивления и
помертвел. Больной понял, что доктор обо всем догадался, и
бросился на него. Тревогу тот поднять не успел -- заключенный
заткнул ему рот и привязал к кровати. Спускаясь к нам, он
отворил дверь, ведшую на палубу, и мы все ринулись туда.
Застрелили двоих караульных, а также капрала, который выбежал
посмотреть, в чем дело. У дверей кают-компании стояли два
солдата, но их мушкеты, видимо, не были заряжены, потому что
они в нас ни разу не выстрелили, а пока они собирались
броситься в штыки, мы их прикончили. Затем мы подбежали к каюте
капитана, но когда отворили дверь, в каюте раздался выстрел.
Капитан сидел за столом, уронив голову на карту Атлантического
океана, а рядом стоял священник с дымящимся пистолетом в руке.
Двух помощников капитана схватила команда. Казалось, все было
кончено.
Мы все собрались в кают-компании, находившейся рядом с
каютой капитана, расселись на диванах и заговорили все сразу --
хмель свободы ударил нам в голову. В каюте стояли ящики, и
мнимый священник Уилсон достал из одного ящика дюжину бутылок
темного хереса. Мы отбили у бутылок горлышки, разлили вино по
бокалам и только успели поставить бокалы на стол, как раздался
треск ружейных выстрелов и кают-компания наполнилась таким
густым дымом, что не видно было стола. Когда же дым рассеялся,
то глазам нашим открылось побоище. Уилсон и еще восемь человек
валялись на полу друг на друге, а на столе кровь смешалась с
хересом. Воспоминание об этом до сих пор приводит меня в ужас.
Мы были так напуганы, что, наверное, не смогли бы оказать
сопротивление, если бы не Прендергаст. Наклонив голову, как
бык, он бросился к двери вместе со всеми, кто остался в живых.
Выбежав, мы увидели лейтенанта и десять солдат. В кают-компании
над столом был приоткрыт люк, и они стреляли в нас через эту
щель.
Однако, прежде чем они успели перезарядить ружья, мы на
них набросились. Они героически сопротивлялись, но у нас было
численное превосходство, и через пять минут все было кончено.
Боже мой! Происходило ли еще такое побоище на другом
каком-нибудь корабле? Прендергаст, словно рассвирепевший
дьявол, поднимал солдат, как малых детей, и -- живых и мертвых
-- швырял за борт. Один тяжело раненый сержант долго держался
на воде, пока кто-то из сострадания не выстрелил ему в голову.
Когда схватка кончилась, из наших врагов остались в живых
только караульные, помощники капитана и доктор.
Схватка кончилась, но затем вспыхнула ссора. Все мы были
рады отвоеванной свободе, но кое-кому не хотелось брать на душу
грех. Одно дело -- сражение с вооруженными людьми, и совсем
другое -- убийство безоружных. Восемь человек -- пятеро
заключенных и три моряка -- заявили, что они против убийства.
Но на Прендергаста и его сторонников это не произвело
впечатления. Он сказал, что мы должны на это решиться, что это
единственный выход -- свидетелей оставлять нельзя. Все это едва
не привело к тому, что и мы разделили бы участь арестованных,
но потом Прендергаст все-таки предложил желающим сесть в лодку.
Мы согласились -- нам претила его кровожадность, а кроме того,
мы опасались, что дело может обернуться совсем худо для нас.
Каждому из нас выдали по робе и на всех -- бочонок воды,
бочонок с солониной, бочонок с сухарями и компас. Прендергаст
бросил в лодку карту и крикнул на прощание, что мы --
потерпевшие кораблекрушение, что наш корабль затонул под 15‡
северной широты и 25‡ западной долготы. И перерубил фалинь.
Теперь, мой милый сын, я подхожу к самой удивительной
части моего рассказа. Во время свалки "Глория Скотт" стояла
носом к ветру. Как только мы сели в лодку, судно изменило курс
и начало медленно удаляться. С северо-востока дул легкий ветер,
наша лодка то поднималась, то опускалась на волнах. Иване и я,
как наиболее грамотные сидели над картой, пытаясь определить,
где мы находимся, я выбрать, к какому берегу лучше пристать.
Задача оказалась не из легких: на севере, в пятистах милях от
нас, находились острова Зеленого мыса, а на востоке, примерно
милях в семистах, -- берег Африки. В конце концов, так как
ветер дул с юга, мы выбрали Сьерра-Леоне и поплыли по
направлению к ней. "Глория" была уже сейчас так далеко, что по
правому борту видны были только ее мачты. Внезапно над
"Глорией" взвилось густое черное облако дыма, похожее на
какое-то чудовищное дерево. Несколько минут спустя раздался
взрыв, а когда дым рассеялся, "Глория Скотт" исчезла. Мы
немедленно направили лодку туда, где над водой все еще
поднимался легкий туман, как бы указывая место катастрофы.
Плыли мы томительно долго, и сперва нам показалось, что
уже поздно, что никого не удастся спасти. Разбитая лодка, масса
плетеных корзин и обломки, колыхавшиеся на волнах, указывали
место, где судно пошло ко дну, но людей не было видно, и мы,
потеряв надежду, хотели было повернуть обратно, как вдруг
послышался крик: "На помощь!" -- и мы увидели вдали доску, а на
ней человека. Это был молодой матрос Хадсон. Когда мы втащили
его в лодку, он был до того измучен и весь покрыт ожогами, что
мы ничего не могли у него узнать.
Наутро он рассказал нам, что, как только мы отплыли,
Прендергаст и его шайка приступили к совершению казни над
пятерыми уцелевшими после свалки: двух караульных они
расстреляли и бросили за борт, не избег этой участи и третий
помощник капитана. Прендергаст своими руками перерезал горло
несчастному доктору. Только первый помощник капитана,
мужественный и храбрый человек, не дал себя прикончить. Когда
он увидел, что арестант с окровавленным ножом в руке
направляется к нему, он сбросил оковы, которые как-то ухитрился
ослабить, и побежал на корму.
Человек десять арестантов, вооруженных пистолетами,
бросились за ним и увидели, что он стоит около открытой
