нажитое службой имущество, и в 1548 или 1549 г. подал царю обширную че-
лобитную. Это резкий политический памфлет, направленный против б
ояр, в пользу "воинов", т.е. рядового военно-служилого дворянства, к
которому принадлежал сам челобитчик. Автор предостерегает царя Ивана от
ловления со стороны ближних людей, без которых он не может "ни часу бы-
ти"; Другого такого царя во всей подсолнечной не будет, лишь бы только
бог соблюл его от "ловления вельмож". Вельможи у царя худы, крест целу-
ют, да изменяют; царь
ЛЕКЦИЯ XXIX
В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ
междоусобную войну "на свое царство пущает", назначая их управителями
городов и волостей, а они от крови и слез христианских богатеют и лени-
веют. Кто приближается к царю вельможеством, а не воинской заслугой или
другой какой мудростью, тот-чародей и еретик, у царя счастие и мудрость
отнимает, того жечь надо. Автор считает образцовым порядок, заведенный
царем Махмет-салтаном, который возведет правителя высоко, "да и пхнет
его взашею надол", приговаривая: не умел в доброй славе жить и верно го-
сударю служить. Государю пристойно со всего царства доходы собирать себе
в казну, из казны воинам сердце веселить, к себе их припускать близко и
во всем им верить ^". Челобитная как будто была писана передним числом в
оправдание опричнины: так ее идеи были на руку "худородным кромешникам",
и сам царь не мог не сочувствовать направлению мыслей Пересветова. Он
писал одному из опричников-Васюку Грязному: "По грехам нашим учинилось,
и нам того как утаить, что отца нашего и наши бояре учали нам изменять и
мы вас, страдников, приближали, ожидая от вас службы и правды"". Эти
опричные страдники, худородные люди из рядового дворянства, и должны бы-
ли служить теми чадами Авраама из камня, о которых писал царь князю
Курбскому. Так, по мысли царя Ивана, дворянство должно было сменить бо-
ярство как правящий класс в виде опричника. В конце XVII в. эта смена,
как увидим, и совершилась, только в иной форме, не столь ненавистной"*.
БЕСЦЕЛЬНОСТЬ ОПРИЧНИНЫ. Во всяком случае, избирая тот или другой вы-
ход, предстояло действовать против политического положения целого клас-
са, а не против отдельных лиц. Царь поступил прямо наоборот: заподозрив
все боярство в измене, он бросился на заподозренных, вырывая их пооди-
ночке, но оставил класс во главе земского управления; не имея возможнос-
ти сокрушить неудобный для него правительственный строй, он стал истреб-
лять отдельных подозрительных или ненавистных ему лиц. Опричники" ста-
вились не на место бояр, а против бояр, они могли быть по самому назна-
чению своему не правителями, а только палачами земли ". В этом состояла
политическая бесцельность опричнины; вызванная столкновением, причиной
которого был порядок, а не лица, она была направлена против лиц, а не
против порядка. В этом смысле и можно сказать, что опричнина не отвечала
на вопрос, стоявший
на очереди. Она^ могла быть внушена царю только неверным пониманием
положения боярства, как и своего. собственного положения^. Она была в
значительной мере плодом чересчур пугливого воображения царя. Иван нап-
равлял ее против страшной крамолы, будто бы гнездившейся в боярской сре-
де и грозившей истреблением всей царской семьи". Но" действительно ли
так страшна была опасность? Политическая сила боярства и помимо опрични-
ны была подорвана условиями, прямо или косвенно созданными московским
собиранием Руси. Возможность дозволенного, законного отъезда, главной
опоры служебной свободы боярина, ко времени царя Ивана уже исчезла: кро-
ме Литвы, отъехать было некуда, единственный уцелевший удельный князь
Владимир старицкий договорами обязался не принимать ни князей, ни бояр и
никаких людей, отъезжавших от царя. Служба бояр из вольной стала обяза-
тельной, невольной. Местничество лишало класс способности к дружному
совместному действию. Поземельная перетасовка важнейших служилых князей,
производившаяся при Иване III и его внуке посредством обмена старинных
княжеских вотчин на новые, перемещала князей Одоевских, Воротынских,
Ме-зецких с опасных окраин, откуда они могли завести сношения с загра-
ничными недругами Москвы, куда-нибудь на Клязьму или верхнюю Волгу, в
чужую им среду, с которой у них не было никаких связей. Знатнейшие бояре
правили областями, но так, что своим управлением приобретали себе только
ненависть народа. Так, боярство не имело под собой твердой почвы ни в
управлении, ни в народе, ни даже в своей сословной организации, и царь
должен был знать это лучше самих бояр. Серьезная опасность грозила при
повторении случая 1553 г., когда многие бояре не хотели присягать ребен-
ку, сыну опасно больного царя, имея в виду возвести на престол удельного
Владимира, дядю царевича. Едва перемогавшийся царь прямо сказал присяг-
нувшим боярам, что в случае своей смерти он предвидит судьбу своего се-
мейства при царе-дяде. Это-участь, обычно постигавшая принцев-соперников
в восточных деспотиях. Собственные предки царя Ивана, князья москов
ские, точно так же расправлялись со своими родичами, становившимися
им поперек дороги; точно так же расправился и сам царь Иван со своим
двоюродным братом Владимиром старицким. Опасность 1553 г. не повтори-
лась. Но опричнина не предупреждала этой опасности, а скорее усиливала
ее. В 1553 г. многие бояре стали на сторону царевича, и
ЛЕКЦИЯ XXIX
В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ
династическая катастрофа могла не состояться. В 1568 г. в случае
смерти царя едва ли оказалось бы достаточно сторонников у его прямого
наследника: опричнина сплотила боярство инстинктивно-чувством самосохра-
нения.
СУЖДЕНИЯ О НЕЙ СОВРЕМЕННИКОВ. Без такой опасности боярская крамола не
шла далее помыслов и попыток бежать в Литву: ни о заговорах, ни о поку-
шениях со стороны бояр не говорят современники^. Но если бы и существо-
вала действительно мятежная боярская крамола, царю следовало действовать
иначе: он должен был направлять свои удары исключительно на боярство, а
он бил не одних бояр и даже не бояр преимущественно. Князь Курбский в
своей Истории, перечисляя жертвы Ивановой жестокости, насчитывает их
свыше 400. Современники-иностранцы считали даже за 10 тысяч". Совершая
казни, царь Иван по набожности заносил имена казненных в помянники (си-
нодики), которые рассылал по монастырям для поминовения душ покойных с
приложением поминальных вкладов. Эти помянники-очень любопытные памятни-
ки; в некоторых из них число жертв возрастает до 4 тысяч. Но боярских
имен в этих мартирологах сравнительно немного, зато сюда заносились пе-
ребитые массами и совсем не повинные в боярской крамоле дворовые люди,
подьячие, псари, монахи и монахини - скончавшиеся христиане мужеского,
женского и детского чина, имена коих ты сам, господи, веси", как зауныв-
но причитает синодик после каждой группы избиенных массами. Наконец^,
очередь дошла и до самой "тьмы кромешной": погибли ближайшие опричные
любимцы царя-князь Вяземский и Басмановы, отец с сыном. Глубоко понижен-
ным, сдержанно негодующим тоном повествуют современники о смуте, какую
внесла опричнина в умы, непривычные к таким внутренним потрясениям. Они
изображают опричнину как социальную усобицу. Воздвигнул царь, пишут они,
крамолу междоусобную, в одном к том же городе одних людей на других на-
пустил, одних опричными назвал, своими собственными учинил, а прочих
земщиною наименовал и заповедал своей части другую часть людей насило-
вать. смерти предавать и домы их грабить. И была туга и ненависть на ца-
ря в миру, и кровопролитие, и казни учинились многие. Один наблюда-
тельный современник изображает опричнину какой-то непонятной политичес-
кой игрой царя: всю державу свою, как топором, пополам рассек и этим
всех сму
тил, так, божиими людьми играя,
став заговорщиком против самого себя. Царь захотел в земщине быть го-
сударем, а в опричнине остаться вотчинником, удельным князем. Современ-
ники не могли уяснить себе этого политического двуличия, но они поняли,
что опричнина, выводя крамолу, вводила анархию, оберегая государя, коле-
бала самые основы государства. Направленная против воображаемой крамолы,
она подготовляла действительную. Наблюдатель, слова которого я сейчас
привел, видит прямую связь между Смутным временем, когда он писал, и оп-
ричниной, которую помнил: "Великий раскол земли всей сотворил царь, и
это разделение, думаю, было прообразом нынешнего всеземского разгла-сия"
^. Такой образ действий царя мог быть следствием не политического расче-
та, а исказившегося политического понимания. Столкнувшись с боярами, по-
теряв к ним всякое доверие после болезни 1553 г. и особенно после побега
князя Курбского, царь преувеличил опасность, испугался: "... за себя семи
стал". Тогда вопрос о государственном порядке превратился для него в
вопрос о личной безопасности, и он, как не в меру испугавшийся человек,
закрыв глаза, начал бить направо и налево, не разбирая друзей и врагов.
Значит, в направлении, какое дал царь политическому столкновению, много
виноват его личный характер, который потому и получает некоторое значе-
ние в нашей государственной истории.
ЛЕКЦИЯ XXX
ХАРАКТЕРИСТИКА ЦАРЯ ИВАНА ГРОЗНОГО
ДЕТСТВО. Царь Иван родился в 1530 г. От природы он получил ум бойкий
и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, мос-
ковский ум. Но обстоятельства, среди которых протекло детство Ивана, ра-
но испортили этот ум, дали ему неестественное, болезненное развитие.
Иван рано осиротел-на четвертом году лишился отца, а на восьмом потерял
и мать. Он с детства видел себя среди чужих людей. В душе его рано и
глубоко врезалось и всю жизнь сохранялось чувство сиротства, брошеннос-
ти, одиночества, о чем он твердил при всяком случае: "Родственники мои
не заботились обо мне"'. Отсюда его робость, ставшая основной чертой его
характера. Как все люди, выросшие среди чужих, без отцовского призора и
материнского привета, Иван рано усвоил себе привычку ходить оглядываясь
и прислушиваясь. Это развило в нем подозрительность, которая с летами
превратилась в глубокое недоверие к людям. В детстве ему часто приходи-
лось испытывать равнодушие или пренебрежение со стороны окружающих. Он
сам вспоминал после в письме к князю Курбскому, как его с младшим братом
Юрием в детстве стесняли во всем, держали как убогих людей, плохо корми-
ли и одевали, ни в чем воли не давали, все заставляли делать насильно и
не по возрасту. В торжественные, церемониальные случаи-при выходе или
приеме послов-его окружали царственной пышностью, ста-
ЛЕКЦИЯ XXX
новились вокруг него с раболепным смирением, а в будни те же люди не
церемонились с ним, порой баловали, порой дразнили. Играют они, бывало,
с братом Юрием в спальне покойного отца, а первенствующий боярин князь
И. В. Шуйский развалится перед ними на лавке, обопрется локтем о постель
покойного государя, их отца, и ногу на нее положит, не обращая на детей
никакого внимания, ни отеческого, ни даже властительного^. Горечь, с ка-
кою Иван вспоминал об этом 25 лет спустя, дает почувствовать, как часто
и сильно его сердили в детстве. Его ласкали как государя и оскорбляли
как ребенка. Но в обстановке, в какой шло его детство, он не всегда мог
тотчас и прямо обнаружить чувство досады или злости, сорвать^ сердце.
Эта необходимость сдерживаться, дуться в рукав, глотать слезы питала в
нем раздражительность и затаенное, молчаливое озлобление против людей,
злость со стиснутыми зубами'. К тому же он был испуган в детстве. В 1542
г., когда правила партия князей Вольских, сторонники князя И. Шуйского
ночью врасплох напали на стоявшего за их противников митрополита Иоаса-
фа. Владыка скрылся во дворце великого князя. Мятежники разбили окна у
митрополита, бросились за ним во дворец и на рассвете вломились с шумом
в спальню маленького государя, разбудили и напугали его.
ВЛИЯНИЕ БОЯРСКОГО ПРАВЛЕНИЯ. Безобразные сцены боярского своеволия и
насилий, среди которых рос Иван, были первыми политическими его впечат-
лениями. Они превратили его робость в нервную пугливость, из которой с
