поскольку его соблюдение не связано с вредом для еврейского народа. Таким
образом, законов, прямо или косвенно направленных против евреев, во всяком
случае соблюдать не следует.
2) Необходимо быть строго лояльным по отношению к государству, благосклонно
относящемуся к евреям. При борьбе двух государств или двух партий внутри
государства надо симпатизировать и по возможности содействовать стороне, более
сочувственно относящейся к евреям.
И к этим особенностям еврейской морали националистически настроенные граждане
античных государств не могли относиться равнодушно. Эти особенности евреев
вызывали у них недоверие и страх; имеющее оборонительный характер еврейское
сплочение превращается в глазах "хозяев" в объявивший войну всему миру
всесильный кагал.
Нам остается иллюстрировать свидетельствами древних правильность этих положений.
1. "Еврейское нахальство"
"Еврейское нахальство" состояло прежде всего в том, что евреи не пожелали стать
на лояльную (по мнению хозяев страны) точку зрения герондовского метэка Баттара
и не признавали справедливою необходимость "дрожать пред каждым гражданином, как
бы он ни был ничтожен и дурен". Как мы видели выше, евреи не стесняются занимать
видные места в государстве и играть в нем влиятельную роль: иногда им удавалось
достигать административных постов, в других случаях они достигали фактического
влияния благодаря экономическому могуществу.
Исторические данные показывают, что процентное отношение числа евреев-сановников
к числу неевреев-сановников было не выше, а ниже процентного отношения евреев к
неевреям вообще: само собой разумеется, что, хотя 2/5 жителей Александрии были
евреями, из числа высших должностных лиц города евреи никак не составляли 2/5.
Однако, с точки зрения "хозяев", процент этот был все же чрезвычайно велик: в
частности, в Александрии евреи были единственной категорией "пришельцев",
добившейся (хотя, вероятно, и урезанных) гражданских прав; другие инородцы, в
том числе коренные египтяне-туземцы, вовсе не могли занимать административных
мест и, если добивались видного положения, то всячески старались скрыть следы
своего варварского происхождения (ср. MW 52).
Таким образом, хотя евреям и не удавалось выдвигаться так, как "хозяевам
страны", тем не менее, с точки зрения тогдашнего общества, их поведение было
"еврейским нахальством". Надо к этому прибавить, что стремление выдвинуться из
числа рядовых граждан, всецело погруженных в борьбу за существование, путем ли
сосредоточения экономического влияния или путем выдвижения на государственной
службе и т. п. было у евреев значительно больше и интенсивнее, чем у их хозяев.
Причина этого вполне понятна: еврею кроме общегражданских преград приходилось
еще преодолевать и общественный антисемитизм, и правительственные преследования,
и только утроив необходимые усилия и упорство, он мог рассчитывать на
какой-нибудь успех в жизненной борьбе. "Нередко евреи видели в обладании
имуществом средство для преодоления враждебности общества и достижения
сколько-нибудь сносного положения" (L. Herzfeld, Handelgeschichte d. Juden des
Alt Braunschweig, 1879): в то время, как рядовой эллин мог так или иначе
примириться со своим положением, положение среднего еврея из массы, вследствие
преследований антисемитской атмосферы, становилось настолько невыносимым, что,
только выбившись из массы, он мог надеяться достигнуть самого скромного
minimumєа жизненного благополучия.
Положение существенно менялось только в те короткие минуты, когда у власти
становилась партия, считавшая по той или иной причине удобным отказаться от
юдофобской политики. Тогда у евреев оставалось столько свободной энергии, прежде
тратившейся на борьбу со специально антиеврейскими препятствиями, что часто,
продолжая по инерции борьбу с прежней напряженностью, они выдвигались более,
чем, пожалуй, сами того желали. Так, как мы видели, когда в Египте на короткое
время становилась у власти партия, отказавшаяся от юдофобской политики,
виднейшие военные посты оказывались занятыми евреями.
Все эти выдвинувшиеся на поверхность общественной жизни евреи были сильно
ассимилированными евреями. По внешнему облику они ничем не отличались от
эллинов: носили греческую одежду, говорили по-гречески, не уступали грекам в
знакомстве с греческой образованностью, умели держать себя в греческом обществе,
отказались от соблюдения значительной части еврейских ритуальных установлений,
например, относительно еды и т. д. и т. д. И тем не менее они не стали греками и
отнюдь не хотели контрабандно прослыть греками. Их ассимиляция имела известный
предел: они были и открыто объявляли себя не эллинами, а проникнутыми эллинской
культурой евреями.
На эту особенность евреев обратили внимание все виднейшие исследователи. "Даже
те евреи, которые приняли эллинистическую образованность, оставались в душе
всегда евреями", - говорит Вилькен (о. с.785, пр. 1). "Пусть материнским языком
этих евреев диаспоры был греческий язык; пусть их отношение к соблюдению закона
было, с точки зрения фарисеев, верхом греха и вольнодумства; пусть они перестали
соблюдать, считая несущественным, многое из того, что для фарисея было
существенным и необходимым: в глубине сердца они оставались все же евреями и
чувствовали себя единым целым со своими собратьями в Палестине" (Шюрер, о.
с.III, 3 изд., 92). "Несмотря на внутренний раскол, несмотря на то, что
значительная (огромная! - С. Л.) часть евреев была разбросана вне Палестины...
несмотря на проникновение в еврейство разлагающего эллинистического элемента, в
глубочайшей сущности своей евреи оставались единым целым...
Во всех существенных вопросах, особенно же пред лицом притеснений и
преследований, внутренние разногласия еврейского общества исчезали и, как ни
было незначительным раввинское государство (в Палестине), та религиозная община,
во главе которой оно стояло, представляла собою внушительную, а при известных
обстоятельствах и опасную силу". (Моммзен, Rom. Gesch. V, 497).
(Евреев диаспоры считают насквозь эллинизованными, а евреев Палестины -
партикуляристами...) "Не следует преувеличивать разницы между палестинским и
эллинистическим еврейством: это две ветви от одного и того же ствола; вся
разница только в том, что на одной из этих ветвей навешано немного эллинства"
(Бертолет, о. с.337). "В действительности разница между диаспорой и Палестиной
не была значительной" (P. Kruger, о. с.53). "Таким образом, нельзя слишком резко
противопоставлять еврейство Палестины и диаспоры" (Bousset, Die Relig. d.
Judent., Berlin, 1903, 115).
Действительно, вся дошедшая до нас в отрывках еврейская светская литература
(Артапан, Езекиель, житель Палестины Евполем и др.) создана людьми,
пропитавшимися насквозь эллинской культурой и в то же время проникнутыми самым
живым и горячим национальным чувством. "Эта эпоха, наряду с эллинистами, ярко
выраженного антинационального прямо симпатизирующего язычеству направления,
создала также людей, которые, несмотря на глубокое знание греческой литературы и
увлечение греческой наукой, отличались нерушимою верностью своему народу и
религии; кроме целого ряда других фактов, это видно прежде всего из фрагментов
Евполема" (Freudenthal, o. c. 128).
Разительным подтверждением сказанного может служить поведение эссенян. Эссеняне
- еврейская секта, видевшая спасение не в национальном, а в индивидуальном
самоусовершенствовании. Эссеняне были "слугами мира", они были проникнуты
человеколюбием и считали величайшим грехом войну. Даже местные властители
признали за эссенянами право не быть привлекаемыми к военной службе и вести
коммунистический образ жизни (Philo, quod omn prob. II, 459). И, тем не менее,
когда опасность стала угрожать главному центру мирового еврейства, они, несмотря
на то, что относились скептически к святости храма и жертв, несмотря на свой
резкий принципиальный антимилитаризм, идут добровольцами в ряды сражающихся
евреев; и в качестве офицеров, и в качестве рядовых солдат они проявляют полное
забвение личных интересов, самоотверженность и храбрость.
Национально-патриотическая закваска была в них так сильна, что оказалась сильнее
убеждений, составлявших дело их жизни. (Jos. Bell. iud. II, 8. 10. 20, 4 III 2,
1 ср. M. Friedlander, o. c. 68-69).
Конечно и среди евреев было немало лиц, ассимилировавшихся до конца, так как
такая ассимиляция давала крупные жизненные выгоды, сильно облегчая борьбу за
существование. Внешним признаком такой полной ассимиляции было принятие показной
стороны государственной религии. Правда, греко-римская интеллигенция этого
времени, воспитанная на идеях философов, сама относилась скептически к народной
вере; философский атеизм был даже в моде.
Но внешняя принадлежность к государственной религии требовалась от культурного
человека общественным приличием, как нынче от культурного европейца требуется
внешняя принадлежность к христианству. Ренегатов поставляли преимущественно
высшие классы населения, дальше всего отошедшие от народной традиции (на
ренегатство жалуется Филон, de poenit. 2, cp. Bertholet, o. c. 274, Bludau, o.
c. 40), но надо заметить, что даже в высшей интеллигенции они, в
противоположность тому, что было у "пришельцев" других национальностей,
составляли ничтожный процент.
Причина этого в том, что национально-патриотическое чувство в еврейских общинах
было очень сильно; такая полная ассимиляция обязательно сопровождалась
окончательным разрывом со всеми родными и близкими и была доступна только лицам,
для которых возможно было не считаться с общественным мнением еврейской колонии.
Евреи питали к ренегатам жгучую ненависть; поэтому даже в минуты самых тяжелых
гонений лишь немногие решались на этот шаг. В "III кн. Маккавеев", когда царь
Птоломей IV, под угрозой лишения всех прав, предписывает евреям посвятиться в
мистерии Диониса, только немногие покорились и ренегировали; большинство пошло
обычным еврейским путем - пыталось уклониться от гонений взяткой.
Царь возмущен тем презрением, которое евреи выражают к лояльным гражданам из
своей среды, т. е. к ренегатам: "Тем немногим из них, которые выявили лояльность
к нам, они и речами и молчанием выражают свое презрение" (3, 23). III кн.
Маккавеев написана по той же литературной схеме, что и книга Эсфири: только
смелости в ней меньше; мечта расправиться с антисемитами заменяется здесь более
скромной мечтой расправиться с ренегатами: убедившись в правоте евреев, царь
разрешает перебить ренегатов (7, 10-15). Точно так же в лирической еврейской
поэзии, в псалмах, выражается ненависть и презрение к ренегатам (напр., Псал.
25, 3).
Разрешая евреям перебить ренегатов, Птоломей IV принимает в соображение
выдвинутый ими довод: на тех, которые из чревоугодия презрели заповеди Божьи, и
царь никак не может положиться, как на верных граждан (7, 10-15). Довод этот в
известной степени верен: уход от еврейства являлся таким позором с точки зрения
тех традиций, в которых ренегаты были воспитаны, что обыкновенно уходили самые
уродливые в нравственном отношении (Philo, o. c.) личности, и так как их
отношения с евреями были испорчены навсегда, то часто они делали карьеру на
еврейских же гонениях.
Племянник знаменитого Филона, Тиберий Александр, принял государственную религию
и в 67 г. по Р. Х. был назначен наместником Египта. Как мы видели выше, он был
устроителем одного из жесточайших еврейских погромов в Александрии (Jos. Bell.
iud. II, 18. 1-8, cp. Bludau, o. c. 89). "Еврейский погром в Антиохии во время
разрушения Иерусалимского храма был вызван тем, что какой-то еврейский апостат
сделал официальный донос, будто евреи - жители Антиохии собираются поджечь
город" (Jos. Bell. VII, 3, 3, cp. Mommsen, Rom. Gesch. V, 541).
Хотя число выдвинувшихся евреев, несомненно, и было соответственно ниже общего
числа их, тем не менее, выдвижение на видные роли в античном обществе евреев, не
скрывающих своей национальности, при взглядах древних на "граждан второго сорта"
