будет мне позволена эта небольшая "модернизация".
Источником для этих обвинений послужила сама Библия, которая, как мы видели, в
греческом переводе была постоянно штудируема александрийскими антисемитами;
отсюда-то они и почерпали материал для своей версии об исходе евреев из Египта.
В "Исходе" (Exod 9,9) мы действительно читаем: "И будут на людях и на скоте
накожные воспаления переходящие в струпья, во всей земле Египетской... И
сделалось воспаление с нарывами на людях и на скоте". Мы уже видели выше, как
александрийские интерпретаторы пришли к выводу, что эта накожная болезнь
поразила самих же евреев, что евреи не что иное, как позднейшее наименование
изгнанных из родины паршивых египтян.
Вследствие живого чувства гадливости к евреям, это историческое указание стало
особенно популярно среди александрийских ученых антисемитов. В рассказе об
исходе евреев из Египта, после Манефона, этот еврейский недуг упоминается у
Посидония Апамейского (fr. 25 В_1), у александрийской плеяды антисемитов -
Херемона (fr. 58 R_1), Лисимаха (fr. 59 R) и Апиона (fr. 63 В_3), у Тацита
(Hist. V, 3) и Юстина (XXXVI, 1-3, fr. 138 R). Название накожной болезни у
разных писателей варьируется: leprai, alphoi, molysmoi, epileucia, scabies,
vitiligo, но смысл остается тот же. Более того, эта мнимая болезнь евреев
кладется как лейтмотив в основу толкования всей истории и религии евреев: все их
непонятные особенности и обряды объясняются из их "паршивости".
Например. Почему евреи не едят свиного мяса? Потому что они особенно
предрасположены к парше, а так как свинья обычно страдает накожными
воспалениями, то они боятся от нее заразиться (Plutarch. Anton. с.36; Tacit.
Hist. V, 4).
Почему суббота (sabbaton) так называется. Это название происходит от египетского
слова Sabbo или sabbatosis, означающего накожное воспаление (Arion, fr. 63 В_3).
Почему евреи чуждаются близкого общения с иностранцами? Потому что они болеют
паршой, и, если бы эта зараза распространилась на их соседей, то возненавидели
бы их. Эта предосторожность, первоначально вызванная, таким образом,
практическим расчетом, постепенно превратилась в нравственно-религиозную догму
(Just. XXXVI, 1-3 fr. 138 R).
Почему (александрийские) евреи называют Моисея "альфа"*? Потому что его тело
было покрыто паршой (alphoi). Такое объяснение давали: современник Апиона -
Никарх (fr. 61 R), александриец же Птоломей Хенн, живший в эпоху Траяна и
Адриана (fr. 74 bis R) и писавший в IV в. по Р. Х. Гелладий (fr. 117 bis R).
Правильно ли сложное объяснение происхождения взглядов о еврейской
нечистоплотности - нравственной и физической, которое мы дали выше? Не вернее ли
будет предположить, что взгляды эти явились результатом прямых наблюдений над
евреями?*
Начнем с вопроса о физической нечистоплотности. Физическая чистоплотность
находится в тесной связи с культурностью: более культурные народы обычно и более
чистоплотны. Естественно, что евреи были менее чистоплотны, чем греки и римляне,
но нельзя себе представить, чтобы они были менее чистоплотны, не только чем
какие-нибудь германцы, ливийцы, бактряне и т. д., в большом числе появившиеся в
тогдашних культурных центрах, но и чем египетские крестьяне. Если Марк Аврелий,
неприятно пораженный еврейской суетливостью, восклицает: "О маркоманны, о квады,
и т. д. - наконец, я нашел народ еще менее культурный, чем вы", - то это явно
гиперболический оборот.
Поэтому, если в нечистоплотности обвиняют именно евреев и только евреев, то a
priori мало вероятно, чтобы в основу этих обвинений легли наблюдения над жизнью.
В частности, что касается обвинения в паршивости, то, как мы видели, оно
появляется в литературе всегда в той или иной связи с преданием об исходе евреев
из Египта, так что не может быть сомнения, что его источником является указанное
выше место Библии, своеобразно перетолкованное антисемитской традицией.
Единственным доводом в пользу того, что обвинение в физической нечистоплотности
взято из жизни, могло бы служить то, что оба обвинения против евреев - и то, что
они вонючие, и то, что они паршивые - снова всплывают в более позднее время. Оба
обвинения как бы поделили между собой европейскую территорию: обвинение в
"вонючести" всплывает на средневековом Западе, в "паршивости" - на востоке, в
России. Однако, относительно первого обвинения удалось точно установить его
происхождение: средневековое поверье, будто евреи от рождения имеют особый
специфический дурной запах, faetor iudaicus, явилось выводом из нашего же места
Аммиана Марцеллина, много читавшегося в средние века.**
С другой стороны, византийская ученость в значительной мере заключалась в
компиляции александрийской. Мы уже видели, что русское предание об ответе данном
Владимиром Святым евреям, заимствовано через посредство Византии, из
александрийской антисемитской литературы. Поэтому весьма вероятно, что и русское
обвинение евреев в подверженности парше проистекает из того же источника.
Если, таким образом, поскольку речь идет о физической нечистоплотности, наше
объяснение является наиболее правдоподобным, то поскольку речь идет о
нечистоплотности в духовном смысле, наше объяснение является единственно
возможным. Действительно, если допустить, что и это обвинение заимствовано из
жизни, что евреи, действительно, были "прирожденными рабами", то придется
думать, что евреи, вследствие низости души, не в состоянии были чувствовать
страдания от оскорблений, поскольку они не сопровождались физической болью или
материальным ущербом, что они подобно герондовскому Баттару принимали
оскорбления, как нечто должное. Античные антисемиты, конечно, склонны были
именно так понимать способность евреев не реагировать на оскорбления и так же
понимали эту особенность еврея и антисемиты позднейшего времени. Впрочем,
Шекспир (в "Венецианском купце") сумел, благодаря своей гениальной интуиции
вникнуть в разницу между низостью души прирожденного раба и долготерпением
еврея; вспомним хотя бы ответ Шейлока Антонию:
Иль, может быть, я должен низко шляпу
Пред вами снять и тоном должника,
Едва дыша, вам прошептать смиренно:
"Почтеннейший синьор мой, на меня
Вы в середу прошедшую плевали,
В такой-то день вы дали мне пинка,
В другой - меня собакой обругали;
И вот теперь за ласки эти все
Я приношу вам столько-то и столько".
(Пер. Вейнберга)
Это менее всего походит на низость души, на врожденное отсутствие самолюбия, это
- долготерпение (sufferance):
"For sufferance is the badge of all our tribe"
(Терпенье же наследственный удел
Всей нации еврейской"...)*
(Пер. Вейнберга)
Нет ли и для древнего мира доказательств, что евреи не переносили сыпавшихся на
них оскорблений с безразличным равнодушием? Достаточно для этого только
заглянуть в книгу "Псалмов", где еврей - преимущественно маккавейской и
послемаккавейской эпохи - беседовал с Богом о самых глубоких своих душевных
переживаниях. Мы видели выше, что еврей возводил свое долготерпение в ранг
высшей национально-патриотической добродетели; однако, оставшись наедине с
собой, он изливал свое горе в лирической песне. Мне уже приходилось черпать из
псаломов материал для иллюстраций антиеврейских глумлений и издевательств; мы
уже видели, что еврей кипел жаждой мести; теперь приведу несколько примеров, из
которых видно, как воспринимал еврей эти оскорбления:
"Вечно стоит у меня пред глазами мое поношение; на меня обрушился позор того,
что я должен выслушивать от издевающихся и оскорбляющих меня" (Псалом, 49,16).
"Вспомни, Господь, о позоре твоих слуг: ведь, я ношу в сердце своем презрение
всего человечества!" (Псалом 89,51).
"Я жажду мира, но они нападают на меня за каждое слово" (Псалом 120, 7).
"Позор разрывает мне сердце, так что я в отчаяньи. Я ожидал сострадания, но
никто не пожалел меня, я ожидал утешителей, но их не оказалось. Я был голоден -
и они кормили меня желчью, я жаждал - и они поили меня уксусом" (Псалом 69,
21-23).*
Далее обращу внимание еще на следующее. Человек с душой раба, низкий, лишенный
самолюбия, естественно должен быть в то же время трусом. Казалось бы, мы должны
находить это обвинение повсюду в остатках антисемитской литературы. Между тем,
такое обвинение мы встречаем только у Аполлония Молона, да и то он ухитряется
бросить это обвинение евреям только той ценой, что все их воинские подвиги
объясняет не храбростью, а безумной и дерзкой отвагой (tolma kai aponoia; fr. 27
DR), прием сам себя побивающий.
Все прочие писатели, даже ярко-антисемитски настроенные, воздают должное
еврейской храбрости. Так Страбон, чуть не впервые в истории учуявший опасность
"еврейского засилья", тем не менее, подчеркивает мужество евреев. Он
рассказывает, как даже с помощью пыток не удалось у них вынудить признание
Герода царем (fr. 53 R). Дион Кассий, также антисемит, подчеркивает храбрость
евреев при Помпее (49, 22, 3-6), Тите (66, 6) и Адриане (fr. 113 R_3). "Много
ужасного", - говорит он, - причинили евреи римлянам: ведь, в гневе их племя
страшно". При Адриане его полководец Юлий Север "не осмелился напасть на евреев
и сразиться с ними в открытом бою, видя их численность и отчаянную храбрость".
Равным образом и Тацит, один из наиболее ярких и убежденных антисемитов
древности, говорит (Hist. II, 4): "(взятие Иерусалима) - дело серьезное и
трудное, не столько вследствие тех средств сопротивления, коими располагали
осажденные, сколько вследствие их упрямого фанатизма". Сам Тит, разрушитель
Иерусалимского храма, в своей надписи (С. I. L. VI, 944) гордится этим военным
подвигом: "Я покорил народ еврейский и разрушил город Иерусалим; до сих пор все
полководцы, цари и народы либо безрезультатно осаждали его, либо даже вовсе не
решались на него напасть". Это, конечно, преувеличение (см. Mommsen, Rom, Gesch.
V, 538, пр. 1), но оно свидетельствует, что Тит во взятии Иерусалима видел
первоклассный военный подвиг.
Далее, из элефантинских папирусов и указаний Иосифа Флавия (Ant. XIV, 8. 2.
Bell. iud. I, 94) мы знаем, что в Египет неоднократно привлекались евреи для
несения гарнизонной службы в крепостях; по- видимому, они имели репутацию
отличных солдат. Из Рар Ох IV, 705, 31 слл., мы узнаем, что жители оксиринха
считали победу над восставшими евреями таким подвигом, что ежегодно торжественно
справляли день победы. Мы узнаем, что в Малом Аполлинополе, пришедшее на помощь
оттесненным римлянам, добровольческое всенародное ополчение из египтян и греков
было наголову разбито восставшими евреями (Wilcken, Zum alex. Antisemitismus,
792 sg. 794, 799).
Вот почему, если Ю. Белох (Griech, Gesch. III, 1, 352) говорит, что "ценность
еврейских войск, как боевой единицы, была естественно (мой курсив) весьма
ничтожной", то он основывается на предвзятом взгляде, а не на свидетельствах
древности. Действительно, по сравнению со всеми приведенными свидетельствами,
заслуживает мало внимания цитируемое Белохом указание Полибия (V, 36, 5), тем
более, что Полибий говорит здесь только о превосходстве пелопонненских и
критских войск над сирийскими и карийскими.
Итак, не в низости и трусости была причина еврейского долготерпения; когда и
долготерпение не отвращало гибели от еврейского народа, он умел защитить себя с
редким мужеством.
3. Еврейская сплоченность
Выше я указал уже, в чем состояли те особенности евреев, которые создали
представление о "всесильном еврейском мировом кагале". Здесь я хотел бы доказать
свидетельствами правильность выдвинутых мною выше положений. Начну с отношения к
общегосударственному закону. Прежде всего необходимо отрешиться от всяких
оценочных критериев. Для этого пусть читатель представит себе
европейца-христианина, попавшего, например, в какое-нибудь из мелких государств
Океании. При всем желании быть лояльным, при всей даже симпатии к данному
государству, он не сможет заставить себя исполнять законы и обычаи, сами по себе
даже нравственно безразличные, но дикие с точки зрения европейских привычек.
Равным образом никто не может требовать, чтобы он исполнял законы,
