самообороны. Если мы внимательно вчитаемся в "дышащую свирепостью,
кровожадностью и фанатизмом" (Штегелин) книгу Эсфири, книгу, которую Лютер хотел
бы исключить из библейского канона, а Гутшмид назвал "крайне глупой и
безнравственной" (см. Stahelin о. с., 21 пр. 1), то увидим, что все эти оценки
являются результатом умышленного замалчивания отдельных подробностей книги, в
результате чего получается заведомо неправильная передача содержания ее.
Действительно, почти во всех научных трудах, в которых излагается содержание
этой книги, вплоть до новейшей работы Oesterley (The book of the apocryphe,
London, 1916, 398 слл.), говорится, что по просьбе Эсфири персидский царь в
отмену указа об истреблении евреев издал новый указ об избиении евреями
неевреев. ("The King issuies another proclamation, at Estherєs request in which
power is granted to the jews to pillage and slay their enemies", Oesterly, 399).
Если бы дело обстояло так, то Гутшмид был бы совершенно прав, это - совершенно
неправдоподобно, глупо и безнравственно.
Но в тексте Эсфири читается нечто совершенно иное. 8, 11 - в подлиннике: Царь
позволил евреям во всех городах собраться и, защищая свою жизнь
(welaєamodєalnaphsam, ihr Leben zu verteidigen, Kautsch, ap. Dn. 12),
уничтожить, убить, истребить все те толпы народа (kol-chelєam, alle Volkchaufen,
Kautsch) в провинциях, которые проявят враждебность к ним (hassarim №otham - von
denen sie befehrdet wurden, Kautsch), вместе с женами и детьми, а также
разграбить их имущество...
Это же место в переводе (вернее - пересказе) Септуагинты: "Царь позволил евреям
в своих городах организоваться по своим законам (khresthai tois nomois auton
весьма произвольный, тенденциозный перевод слов lehaqahel - собираться,
оправдываемый тем, что уже в Библии qahel (кагал) часто означает "еврейская
община"), организовать самооборону (boethesai autois - autois в см. heautois,
как обычно в Септуагинте) и поступить со своими врагами и противниками, как им
заблагорассудится (умышленное смягчение более жестоких выражений подлинника;
умышленно вычеркнуто указание о женах, детях и имуществе).
Дубликат этого места в греческом добав. к этой главе книги Эсфири в указе
Артаксеркса: "Вы поступите правильно, если не исполните указа, посланного вам
Аманом, сыном Амадаты... и если вы выставите копию этого письма повсюду вместе с
объявлением, что евреям разрешается организовываться по своим законам и
организовать самооборону (kai synepiskhyen autois = heautois), дабы во время
погрома (kairo thipseos) они могли обороняться против нападающих на них
(epithemenous autois amynontai).
9, 16: Равным образом и остальные евреи, жившие в подчиненных царю провинциях,
собрались и, защищая свою жизнь (weєamod №al-naphsam; heautois eboethoun LXX)
отмстили своим врагам и убили 75000 из числа ненавидящих их; но к добыче не
протянули своих рук.
Почему Ахащверош не отменяет попросту своего указа, а только разрешает евреям
организовать самооборону? Один из лучших знатоков Библии Драйвер (S. R. Driver,
An introduction to the literature of the Old Testament, Edinbourgh, 1898, p.
480-481), один из немногих, правильно понявших нашу книгу ("the edict permits
the Jews to defend themselves against their assailants") объясняет это вместе с
автором книги тем, что по персидским законам однажды изданный указ уже не может
быть отменяем.
Так объясняется причудливость этого рассказа с точки зрения фабулы, но
внутренняя причина этой особенности психологическая: даже когда еврей хочет,
хоть в воображении, упиться местью гонителям, дух его настолько выдрессирован
многовековыми гонениями, что эту месть он может представить себе только в таком
виде: толпы погромщиков уже выходят на улицу, чтобы "проявить свою враждебность
к евреям"; но, вследствие того, что, противно обычному положению дел, нападающие
лишены правительственной поддержки, с которой евреи бороться бессильны, а евреям
разрешена самооборона, они выходят навстречу погромщикам и, защищая свою жизнь,
истребляют их, не щадя, правда, в своей мести женщин и детей, но гордо
отворачиваясь от имущества погромщиков, дабы не уподобиться им.
Прежде всего, что касается чувства мести к женщинам и детям (здесь и в псалме
137), то, чтобы парализовать рассуждения о специфически- еврейской
("шейлоковской") жестокости, процитирую для примера продукт греческого правового
сознания, теосский закон V в. до Р. Х. (C. J. G. 3044 - Hicks and Hill, A manual
of greek hist. inscriptions, Oxford, 1901, ь 23):
"Того, кто приготовляет яды... казнить и самого и все его потомство... Того, кто
препятствует ввозу хлеба в Теос... казнить и самого и все его потомство... Того,
кто злоумышляет против Теосского государства... казнить и самого и все его
потомство!!" Итак, здесь повинна психология античного человека вообще, а не
евреев в частности. Впрочем, если мы сравним подлинник с Септуагинтой, то
увидим, что первобытная яркость ощущений в подлиннике уже оскорбляла
нравственное чувство александр. евреев: в переводе нет ни слова о женах и детях
погромщиков, свирепое "уничтожить, убить и истребить" заменено культурным,
эвфемистическим выражением.
С другой стороны, мы видим, что перманентные погромы сделали право самообороны
одним из основных, предъявляемых правительству требований. Постоянная угроза
погрома делала самооборону одной из главных задач автономных еврейских общин:
только это дает нам ключ к пониманию того, для чего в перевод и в добавленный к
переводу царский указ как будто без всякого отношения к содержанию книги
вставлено разрешение "организоваться по своим законам".
Действительно, во время погрома 38 г. погромщики и правительственная власть ищут
в еврейских домах оружие: именно ввиду связи самообороны с еврейской автономной
общиной правительства всячески боролись с самообороной, считая ее политически
опасной организацией. Естественно, что евреям, и не без некоторого основания,
казалось, что разрешение национальной самообороны - лучший способ борьбы с
опасностью погрома, и поэтому, горя жаждой мести, они мечтали... о легальной
самообороне. Итак, от "кровожадной мстительности" не осталось ни следа.
Повторяю, "апостольское служение" здесь не при чем. Это - голос, в котором
звучит вековое сознание бессилия и непривычка даже в воображении чувствовать
себя нападающими, а не обороняющимися. Не менее любопытен в этом отношении и
Филон. Он был очевидцем ужасного александрийского погрома 38 г., он был членом
делегации по поводу этого погрома, подвергшейся насмешкам и издевательствам
императора Калигулы.
Можно себе представить, какое удовлетворение он должен был испытать, узнав, что
оба гонителя евреев - и наместник Египта Флакк, и император Калигула погибли
самой жалкой смертью. Любопытно, в каком тоне сообщает об этом Филон. Он не
только не позволяет себе кровожадных возгласов, довольствуясь скромным сознанием
справедливости Божьей кары, он еще влагает, по поводу смерти Флакка, в уста
алесандрийских евреев такую молитву: "Мы не радуемся, о Господь, тому, что Ты
наказал нашего врага, так как Священные книги Закона воспитали нас в духе
сострадания; но мы справедливо благодарим тебя" и т. д. (in Flacc., 14).
И здесь не следует говорить об "апостольском служении"; и здесь мы видим только,
как у народа, привыкшего в течение многих столетий к унижениям и угнетениям,
атрофировалось в целях самосохранения естественное чувство живой ненависти к
притеснителям и умение живо, немедленно, рефлективно реагировать на обиду!
Моммзен справедливо называет Филона (V, 519, Anm.) "ein schlechter Hasser",
"человек, не умеющий ненавидеть как следует", и это название вполне приемлемо к
евреям древности вообще. Евреи далеко не были "народом апостолов"; они живо
чувствовали обиду и, как мы видели, кипели местью, но многовековая дрессировка
приучила их загонять это чувство внутрь себя и не давать ему проявляться.
Однако и миссионерская деятельность евреев, и жажда мести явились у них, как мы
видели, реакцией на уже обрушившиеся на них волны антисемитизма и,
следовательно, не были причиной его. В чем же, наконец, его причина?
Мы видели, насколько облегчается понимание миссионерской деятельности евреев,
если рассматривать их не как религиозную группу, а как
национально-государственную единицу, по удивительному капризу истории, уже на
заре своей жизни принужденную действовать и развиваться вне определенных
территориальных рамок, среди чужих народов. Мы видели уже, что эта особенность в
истории еврейского народа кое в чем придала евреям совершенно своеобразный
национальный облик. Не даст ли нам эта историческая особенность евреев ключа к
разгадке причин возникновения антисемитизма?
По вопросу о времени возникновения еврейской диаспоры взгляды ученых до
последнего времени резко расходились. Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. III, 216) и
Шюрер (о. с.3, 31) относят образование диаспоры к эпохе Вавилонского плена;
Моммзен (V. 489) и Штегелин (о. с.22, пр. 1) ко временам Александра Македонского
и Птолемея I, тогда как Г. Вилльрих (Juden und Griechen, 24 слл. 126 слл.) в
1895 г. относил возникновение диаспоры только к эпохе Маккавеев (Птолемея VI
Филометора в Египте). Целый ряд новых папирусных данных заставил, однако,
Вилльриха в его Judaica, вышедших в 1900 г., отказаться от этой датировки.
Последние раскопки еврейской колонии в Элефантине показали, что для
возникновения диаспоры даже эпоха Вавилонского плена - слишком поздняя дата.
Точно так же существовало разногласие и по вопросу о том, чем было вызвано
расселение евреев. Так, по мнению Моммзена (ук. м), "еврейские поселения вне
Палестины только в небольшой степени обязаны своим возникновением тем
побуждениям, вследствие которых возникли колонии финикиян и эллинов. Евреи -
искони земледельческий и живущий вдали от морского берега народ; поэтому его
поселения вне родины - принудительное и относительно позднее образование, дело
рук Александра и его маршалов".
Этот несколько близорукий взгляд возник вследствие переоценки роли Палестины в
истории еврейского народа. Уже с эпохи плена Палестина и еврейство - далеко не
одно и то же. "Иерусалимская община не то же, что еврейство; вокруг нее
находится, все более и более расширяя свои пределы, диаспора. Исходным пунктом
ее была компактная еврейская община в Вавилонии. Отсюда она распространилась в
Сузу, в Мидию, а вскоре также и на западные провинции... Начала этого развития
восходят к глубокой старине" (Эд. Мейер, Gesch. d. Alt. III, 216).
Послепленный Иерусалим сам был искусственным образованием еврейства диаспоры с
центром в Вавилонии*; занятия и образ жизни жителей Палестины ни в коем случае
не могут служить критерием для решения вопроса о происхождении диаспоры. Шюрер
(о. с.III, 3) справедливо указал, что никак нельзя объяснить возникновение
диаспоры одними лишь насильственными переселениями; в этом случае было бы
непонятно, почему евреи оказываются в большом числе преимущественно в крупных
торгово-промышленных центрах древнего мира. Большая часть еврейских переселенцев
(конечно, не из послеплененной Палестины, а из Вавилонии - древнейшего крупного
центра еврейства) были добровольными переселенцами; это были преимущественно
торговцы и ремесленники.
Возможно, впрочем, что эта колонизация в крупных размерах началась еще до
Вавилонского плена, из самой Палестины. "Ужасные условия на родине могли
содействовать этому - именно открытое со всех сторон положение Палестины,
благодаря которому она являлась ареной войн между Сирией (ранее Ассирией и
Вавилонией. - С. Л.) и Египтом". (Шюрер, там же). Таким образом, уже в эпоху
Вавилонского плена, а вероятно, даже и раньше, евреи были по преимуществу
народом рассеяния; Палестина была только религиозным и отчасти культурным
центром с ничтожным экономическим значением; по справедливому указанию М.
Фридлендера (о. с.3), в диаспоре жило подавляющее большинство евреев.
И эти евреи вовсе не считают своей родиной Палестину; Палестина только центр
