непосредственно направленные против белых. Евреи, отнюдь не собиравшиеся,
поселившись в эллинском мире, отказываться от своих привычек и обрядов,
оказались как раз в таком положении. Необходимо иметь в виду, что евреи диаспоры
не были и не хотели быть "эллинами Моисеева закона", наоборот, они были и
оставались евреями, поселившимися на эллинской территории. То, что для евреев
соблюдение их закона было требованием нравственного долга, тогда как соблюдение
государственного закона вызывалось только потребностями общежития, настолько
очевидно для всякого более или менее знакомого с библейской литературой, что не
нуждается в подтверждении примерами.
Вопрос заключается только в том, как поступали евреи в тех встречавшихся на
каждом шагу случаях, когда их национальный закон шел вразрез с
общегосударственным или когда тот или иной закон был направлен непосредственно
против евреев. Мученичество за национальные особенности - нередко в истории
еврейства; но можно ли допустить, чтобы евреи во всех таких случаях открыто не
исполняли законов, т. е. чтобы такому мученичеству евреи подвергали себя изо дня
в день? Это a priori невероятно, так как при этом условии было бы невозможно то
мирное преуспеяние, тот экономический расцвет, который мы видим у евреев
диаспоры.
И в действительности этого не было: источники говорят нам, что уже в древности
евреи нашли из этого, казалось бы, безвыходного положения тот выход, который
спасал их и в позднейшее время. Этот выход - взятка. В ряде документов V в. до
Р. Х., написанных евреями египетской колонии Элефантины, о взятке говорится, как
о естественной вещи; см. Волков, ук. кн. "Исторический роман", написанный в
египетской диаспоре, так называемая "III кн. Маккавеев", также говорит об
"еврейской взятке", как о нормальном бытовом явлении (2, 32). Здесь
рассказывается, что царь Птоломей IV предписал всех евреев, не желающих
посвятить себя в культ Диониса, лишить и привилегий и внести в списки
простонародья, не пользовавшегося в Египте гражданскими правами.
Но согласились посвятить себя только немногие - "те, которые ради гражданских
прав в государстве готовы были презреть государство благочестия... Большинство
же проявило благородную твердость души и не сошло со стези благочестия. Чтобы
можно было жить без страха, они дали (необходимые) взятки, и таким образом
пытались спасти себя от внесения в списки"... Когда затем издается новый указ об
избиении всех внесенных в списки евреев, писцы заявляют, что евреев слишком
много, чтобы можно было составить полный список. У античного читателя,
естественно, должно было явиться подозрение, что и этот ответ явился результатом
данной писцам взятки; автор разубеждает его в этом: угрозы царя были слишком
серьезны, чтобы писцы решились прибегнуть к такой отговорке только из-за данных
им (евреями) подарков... (4, 19). Наконец, когда глубокочтимому рабби Иоханану
сообщили о завоевании Вавилонии магами, он упал в обморок при мысли об участи,
ожидающей евреев; но, когда ему сказали, что маги охотно берут взятки, он сразу
успокоился (Талмуд, Iebamoth, 63 b - Евр. Энц. V, 25). Характерный анекдот!
Любопытно, что в то время, как с точки зрения нынешнего читателя, факт неполной
надежности евреев относительно исполнения ими государственных законов кажется
самым тяжелым обвинением против них, антисемитов древности эта особенность
евреев не поразила. Дело в том, что для древних религия была государственным
установлением - определенной границы между религией и моралью не было; поэтому,
с их точки зрения, было естественно, что человек, исповедующий не ту религию,
которая принята государством, должен и жить по иным законам. Действительно,
кроме эдиктов Ксеркса и Птоломея IV в греческих дополнениях к книге "Эсфири" (2,
4) и в так наз. III кн. Маккавеев (3, 5) - апокрифических, но характерных для
раздававшихся против евреев обвинений - я могу вспомнить только одно место - ст.
100 четырнадцатой сатиры Ювенала - где евреям вменяется в вину нарушение
государственных законов: "Они постоянно пренебрегают римскими законами и чтут
еврейское право"...
Выработавшейся у евреев диаспоры особенностью было, с одной стороны, уменье
быстро ориентироваться в новой обстановке и приспособиться к ней; с другой,
исключительное упрямство в стремлении к достижению лучших жизненных условий -
"Unnachgiebige Zahigkeit", по квалификации Моммзена (о. с.492). Выше (стр. 121
сл.) мы уже указали на те причины, которые заставляли евреев с большей энергией
стремиться к занятию видного служебного или экономического положения, чем другие
национальности.
И именно потому, что несмотря на эту энергию, евреям по причине
правительственного и общественного антисемитизма лишь крайне редко удавалось
добиться видного положения в государстве, "мечта о чине" становится излюбленной
мечтой, своего рода idee fixe еврейской интеллигенции. Почти каждое литературное
произведение послемаккавейской эпохи имеет излюбленным героем еврея, занявшего
видное положение в "языческом" обществе: книга "Эсфири" - Мардохая и Эсфирь,
книга Даниила - Даниила, греческая псевдоэпиграфическая книга Эздры -
Зоровавеля, в легенде, легшей в основу так наз. III кн. Маккавеев, как мы узнаем
из Иосифа Флавия (с.Ар. II, 5) такой героиней первоначально была еврейка -
наложница Птоломея Итака. В той же III кн. Маккавеев автор мечтает о том, как
евреи "достигли большой власти среди врагов, стали предметами почитания и
страха" (7, 21).
Эти особенности характера евреев античной диаспоры явились главным пунктом
обвинения для исследователей нашего времени, пытающихся создать новый
"психотипологический" антисемитизм. Так напр., Эд. Мейер (G. d. A. III, стр.
216) говорит: "Евреи получили возможность приспособляться ко всякому положению
дел и извлекать из него прибыль: это было законное преимущество, которое Иегова
уже теперь дал своему народу в его соперничестве с язычниками. Евреи во всех
областях показали себя ловкачами, умеющими достигать успеха в жизни; особенно
пригодными оказались они к придворной службе. Если им не препятствовали
соблюдать их религию и вести свой особенный образ жизни, то они оказывались
вполне подходящими во всяком деле и к тому же на них можно было вполне
положиться, так как... их интересы вполне совпадали с интересами правительства.
Таким образом, нужно считать вполне естественным, что вместе с еврейством пришел
в мир и антисемитизм"*. После сказанного мною, читатель сам увидит, что верно и
что неверно в этой тираде; обращу внимание только на то, что античные антисемиты
вовсе не удостоили вниманием тех черт еврейского характера - приспособляемости и
упорства в жизненной борьбе - которые привлекли все внимание нынешних ученых.
Что делается внутри еврейства и что содействовало успеху евреев в жизненной
борьбе, их не интересовало - их интересовал только результат этого процесса. Не
еврейская ловкость возмущала их, а "еврейское нахальство", то что евреи,
достигшие видного положения, не только не скрывали, а даже выставляли напоказ
свое еврейство (выше стр. 113 слл.). О ловкости евреев в жизненной борьбе мы
ничего в античной антисемитской литературе не слышим.
Зато много внимания в античной литературе было обращено на еврейскую
сплоченность. Я уже указывал на то, что мы найдем ключ к антисемитизму, если
будем рассматривать еврейство древности, не как религиозную секту, а как
национальное государство без территории. То, что такое понимание психологически
правильно, видно хотя бы из того, что еврейские общины и только еврейские общины
носят название "народа" (Laos) и, наоборот, никогда не называются, как обычно
другие национальные общины, "сообществом" (synodos).
Далее, во всей еврейской литературе, вплоть до Иосифа Флавия (с.Ар. III, 17),
религия понимается, как закон, и притом не только как религиозный, но как общий,
аналогичный государственному, закон (ср. P. Kruger, о. с.20). Равным образом и
"мировое государство (polis) праведников" Филона с его "милым Богу
государственным устройством" (politeia) есть только переделанное на философский
лад с искусственным выключением национального характера еврейское мировое
государство без территории: это видно из того, что несмотря на вненациональный
характер этого мирового государства, в нем обрезание является важнейшим и
обязательным для всех законом*.
Как мы видели выше (стр. 83), евреи старались по возможности устраиваться так,
чтобы иметь собственное общинное устройство и жить по своим законам; где это не
удавалось юридически, так было фактически, так как государственный
принудительный аппарат не в состоянии был сделать брешь в прекрасно закаленной
психологии евреев. Евреи всего мира чувствовали себя единым целым: так,
например, когда Агриппа II хотел удержать евреев Палестины от борьбы с
римлянами, он настоятельно подчеркивал в своей речи, что палестинские евреи
должны принять в расчет не только ту опасность, которая вследствие такого
поведения угрожает им, но и опасность, угрожающую евреям, живущим в других
государствах**.
Во время осады Иерусалима к евреям пришло на помощь множество их
единоплеменников не только из сферы римского владычества, но и из стран, лежащих
по ту сторону Евфрата (Dio Cass. fr. 109 R_4) и т. д. и т. д. Именно в виду
отсутствия внешней принудительности сплочение это было гораздо более крепким,
чем сплоченность граждан уже разложенного индивидуализмом эллинистического
государства***.
Помимо тех обязанностей, которые налагало на евреев человеколюбие по отношению
ко всем людям, у них еще был ряд специальных обязанностей по отношению к
соплеменникам. В нравоучительной книге "Товит" этот праведник рассказывает о
себе: "Я был добросердечен к моим братьям и к моему народу" (1,3). "Если я
видел, что кто-нибудь из моих соплеменников умер и выброшен за стены Ниневии, я
хоронил его" (1, 17). Благотворительность и широкая помощь бедным внутри
еврейских общин обращала на себя внимание эллинского мира. Наиболее ярые римские
антисемиты - Цицерон и Тацит - обращают внимание первый (pro Flacco с.28) - на
единодушие в еврейской среде (guanta concordia), второй (Hist. V.l) - на
непреклонную верность слову и сострадание к ближним внутри еврейских общин (apud
еos). В Рар. Ох IX 1205 (291 г. по Р.Х.) еврейская община в оксиринхе жертвует
огромную сумму (14 талантов = 28 тыс. руб. зол.!) на выкуп еврейки с детьми,
бывшей в рабстве у язычников.
Это еврейское государство без территории, эта сплоченность, солидарность и
тесная кооперация вызывали сильнейшее недоверие и страх в античном обществе.
Признание за государством без территории права на существование, трудное дело
урегулирования его отношений с территориальными государствами - это вопрос, к
разрешению которого человечество не приблизилось и ныне. Даже для нынешних
исследователей эта особенность евреев эллиноримской диаспоры есть предмет
недоверчивого возмущения и мишень для враждебных выпадов. "Еврейские колонии в
больших греческих городах стали опасной силой для нееврейской части граждан", -
говорит, напр., Штегелин (о. с.32). "Борьба шла не по вопросу веры, а за власть:
еврейское церковное государство, как центр еврейской диаспоры, не уживалось с
принципом безусловности (?) светского государства", - говорит Моммзен (о.
с.542). Подобного рода замечания мы найдем чуть ли не в каждом труде по нашему
вопросу.
Евреи, обреченные постоянно жить и действовать среди ино- племенников, конечно,
сами были больше всего заинтересованы в том, чтобы наладить с ними мирные и
дружественные отношения; как мы видели в первой части, они всегда готовы были
идти на все мыслимые уступки, лишь бы найти какой-либо компромисс между тем и
другим "патриотическим долгом". Однако полная необычность, полная единичность их
положения заставляла соседей относиться к ним с недоверием: из соединения
оборонительного характера еврейская община в глазах антисемитов превращалась в
наступательную: 1) направленную на причинение вреда всем иноверцам и 2) имеющую
