женщины в повозке, я думаю, что ей требуется второй сын для ее
дочери.
-- Это не имеет отношения к Пути,-- вздохнул лама,-- но
ведь она родом с Гор. О Горы и горные снега!
Он встал и направился к повозке. Ким дал бы уши себе
отрезать, лишь бы пойти вместе с ним, но лама не пригласил его,
а те несколько слов, которые ему удалось уловить, были
произнесены на незнакомом ему языке, ибо разговор шел на
каком-то горном наречии. Женщина, видимо, задавала вопросы, над
которыми лама думал, прежде чем ответить. Время от времени
слышались певучие модуляции китайских наречий. Странную картину
наблюдал Ким из-под полуопущенных век. Лама стоял выпрямившись
во весь рост, причем в свете костров, горевших на парао, желтая
одежда его казалась изрезанной черными полосами глубоких
складок, подобно тому как узловатый древесный ствол на закате
кажется изрезанным тенями, и обращался с речью к расшитому
мишурой и лакированному ратху, пылающему в этом неверном свете,
как многоцветное драгоценное украшение. Узоры на вышитых
золотом занавесках текли вверх и вниз, расплывались и
изменялись по мере того, как ткани качались и трепетали на
ночном ветру, и когда беседа приняла более серьезный характер,
унизанный драгоценностями указательный палец рассыпал искорки
света между вышивками. За повозкой стояла стена смутного мрака,
испещренная огоньками и кишевшая неясными очертаниями, лицами и
тенями. Голоса раннего вечера слились в один мягкий гул, и
самым низким звуком его было неторопливое чавканье быков,
жующих резаную солому, самым высоким -- треньканье ситара
какой-то бенгальской танцовщицы. Большинство мужчин уже
поужинало и усердно потягивало свои булькающие, хрюкающие
хукки, которые, когда они разгорятся, издают звуки, похожие на
кваканье лягушки-быка.
Лама. наконец, вернулся. За ним шел горец с одеялом из
бумажной ткани, подбитым ватой, которое он заботливо разостлал
у костра.
-- Она заслуживает десяти тысяч внуков,-- подумал Ким.--
Тем не менее, не будь меня, ему не удалось бы получить такие
подарки.
-- Добродетельная женщина... и мудрая,--лама стал
укладываться, и все члены его, сустав за суставом, становились
вялыми, как у утомленного верблюда.-- Мир полон милосердия к
тем, кто следует по Пути.-- Он накинул большую часть одеяла на
Кима.
-- А что она сказала?-- Ким завернулся в свою часть
одеяла. -- Она задала мне множество вопросов и предложила
решить множество задач; большей частью это -- пустые сказки,
которые она слышала от монахов, поклоняющихся дьяволам, но
лживо заявляющих, что они идут по Пути. На иное я ответил, иное
назвал пустяками. Многие носят Одеяние, но немногие следуют по
Пути.
-- Истинно. Это истинно,-- Ким сказал это участливым
примирительным тоном человека, который хочет вызвать
собеседника на откровенность.
-- Но сама она рассуждает в высшей степени здраво. Она
очень хочет, чтобы мы вместе с ней отправились в Будх-Гаю; как
я понял, нам с ней по пути, ибо нам в течение многих дней
придется идти на юг той же дорогой.
-- И что?
-- Потерпи немного. На это я сказал, что мое Искание
важнее всего. Она слышала много небылиц, но великой истины о
моей Реке никогда не слыхала... Вот каковы духовные лица,
живущие в Гималайских отрогах. Она знала настоятеля Ланг-Чо, но
не знала ни о моей Реке, ни сказания о Стреле. - Ну?
-- Поэтому я говорил ей об Искании, и о Пути, и о прочих
полезных для души предметах. Она же хотела только, чтобы я
сопровождал ее и вымолил ей второго внука.
-- Аха! "Мы, женщины, только и думаем, что о детях",--
сонно проговорил Ким.
-- Однако раз уж наши дороги на время сошлись, я не думаю,
что мы хоть сколько-нибудь уклонимся от Искания, если будем
сопровождать ее, хотя бы только до... я забыл название города.
-- Эй!-- Ким повернулся и громким шепотом окликнул одного
из уриев, сидевшего в нескольких ярдах от них.-- Где живет ваш
хозяин?
-- Немного дальше Сахаранпура, среди фруктовых садов,--
урия назвал деревню.
-- Вот это самое место и есть,-- сказал лама.-- До этой
деревни мы можем идти с нею.
-- Мухи слетаются на падаль,-- безучастно промолвил урия.
-- Больной корове -- ворону, больному человеку --
брахмана.-- Ким тихо произнес поговорку, не обращаясь ни к кому
в особенности, но глядя вверх на укутанные тенью верхушки
деревьев.
Урия буркнул что-то и замолчал.
-- Так, значит, мы пойдем с нею, святой человек? -- А
разве этому что-нибудь препятствует? Ведь я смогу отходить в
сторону и проверять все реки, которые будут пересекать дорогу.
Она желает, чтобы я сопровождал ее. Она очень желает этого.
Ким приглушил взрыв смеха, уткнувшись в одеяло. Он думал,
что, как только властная пожилая дама преодолеет свойственный
ей почтительный страх перед всяким ламой, ее любопытно будет
послушать.
Он уже почти заснул, как вдруг лама произнес поговорку:--
Мужья болтливых женщин получат великую награду в будущей
жизни.-- Потом Ким услышал, как он одну за другой взял три
понюшки табаку и, продолжая смеяться, задремал.
Рассвет яркий, как алмазы, разбудил и людей, и волов, и
ворон.
Ким сел, зевнул, встряхнулся и затрепетал от восторга. Вот
что значит видеть мир по-настоящему; вот жизнь, которая ему по
душе: суета и крики, звон застегивающихся поясов и удары бичей
по волам, скрип колес, разжиганье костров и приготовление пищи,
новые картины всюду, куда ни бросишь радостный взгляд. Утренний
туман уплывал, свертываясь серебряными завитками, попугаи
крикливыми зелеными стаями мчались к далекой реке, заработали
все колодезные колеса. Индия пробудилась, и Ким был в ней самым
бодрствующим, самым оживленным из всех. Он чистил себе зубы,
жуя прутик, заменявший ему зубную щетку, ибо с готовностью
перенимал все обычаи этой страны, которую знал и любил. Не
нужно было заботиться о пище, не нужно было тратить ни одной
каури в ларьках, осаждаемых толпой. Он был учеником святого,
которого завербовала старуха, наделенная железной волей. Все
будет им приготовлено, и когда их почтительно пригласят, они
сядут и примутся за еду. Что касается прочего, то хозяйка их
будет заботиться о том, чтобы их путешествие было приятным. Он
придирчиво осмотрел волов, которые подошли, сопя и фыркая под
ярмом. Если волы пойдут слишком быстро, что маловероятно,
хорошо будет сидеть верхом на дышле, а лама усядется рядом с
возчиком. Конвойные, очевидно, пойдут пешком. А старуха тоже,
наверно, будет много болтать и, судя по тому, что Ким успел
услышать, речь ее будет не лишена соли. Она и теперь уже начала
отдавать приказания, наставлять, высказывать недовольство и,
надо сознаться, справедливо ругать своих слуг за
медлительность.
-- Дайте ей ее трубку. Во имя богов, дайте ей трубку и
заткните ее зловещий рот,-- выкрикнул один из уриев, увязывая
свою постель в бесформенные узлы.-- Что она, что попугаи. Те и
другие визжат по утрам.
-- Передние волы! Хай! Гляди на передних волов!-- Волы,
зацепившись рогами за ось воза с зерном, пятились назад и
вертелись.-- Сын совы, куда лезешь?-- эти слова были обращены к
ухмылявшемуся возчику.
-- Ай! Ай! Там внутри сидит правительница Дели, и она едет
вымаливать сына,-- отпарировал возчик с высокого воза.-- Дорогу
делийской правительнице и ее первому министру, серой обезьяне,
которая карабкается по своему собственному мечу!
Сзади наехал другой воз, нагруженный кожей для кожевенной
мастерской на юге, и возчик его добавил несколько комплиментов
по адресу волов, запряженных в ратх, которые все пятились и
пятились назад.
Из-за колеблющихся занавесок вырвался залп ругательств.
Всего несколько фраз, но по характеру, по язвительности и
колкой меткости они превосходили все, что даже Киму когда-либо
доводилось слышать. Он увидел, как голый по пояс возчик
съежился от изумления, благоговейно поклонился в сторону голоса
и, соскочив с дышла, принялся помогать стражам вытаскивать их
вулкан на главный проезд. Тут голос откровенно разъяснил ему,
какую жену взял он замуж и что она делает в его отсутствие.
--О, шабаш!-- пробормотал Ким, не удержавшись, а возчик
ускользнул.
-- Каково, а? Стыд и позор, что бедной женщине невозможно
поехать помолиться своим богам без того, чтобы ее не толкали и
не оскорбляли все отбросы Индостана, что она должна глотать
гали (оскорбления), как люди проглатывают гхи. Но язык у меня
еще двигается. Скажешь кое-когда словечко-другое, вот и
поможет. Однако мне еще до сих пор не дали табаку! Кто тот
одноглазый бесчестный сын позора, который еще не набил мне
трубки?
Один из горцев поспешно сунул ей трубку, и струи густого
дыма, просочившиеся из-за занавесок по всем четырем углам,
послужили доказательством того, что мир восстановлен.
Если Ким уже вчера шагал с гордым видом, как подобает
ученику святого, то сегодня он шествовал в десять раз более
горделиво,-- ведь он участвовал в почти царском шествии и
занимал всеми признанное место под покровительством почтенной
дамы, умеющей с достоинством общаться с людьми и одаренной
беспредельной находчивостью. Стражи, повязав головы, как
принято в этих местах, рассыпались по обе стороны повозки и,
волоча ноги, поднимали огромное облако пыли.
Лама с Кимом шли в сторонке. Ким жевал стебель сахарного
тростника и не уступал дороги ни одному человеку рангом ниже
жреца. Старуха трещала, как веялка для очистки риса. Она
заставляла своих стражей сообщать ей все, что делается на
дороге, и, едва они отъехали от парао, откинула занавески и
выглянула наружу, закрыв лицо вуалью на одну треть. Люднее не
смотрели ей прямо в лицо, когда она к ним обращалась, и таким
образом приличия более или менее соблюдались.
Темноволосый, желтолицый англичанин, окружной полицейский
инспектор, в безупречном мундире трусил мимо на утомленном коне
и, видя по свите, какое положение в обществе занимает
путешественница, решил поддразнить ее.
-- Эй, матушка,-- крикнул он,-- разве в зенанах так
водится? А вдруг проедет англичанин и увидит, что у тебя нет
носа?
-- Что?-- взвизгнула она в ответ.-- У твоей родной матери
не было носа? Зачем же кричать об этом на большой дороге?
Отпор был меткий. Англичанин поднял руку жестом человека,
которого коснулась рапира противника при фехтовании. Она
смеясь, кивала головой.
-- Ну, разве такое лицо может совратить добродетель с пути
истинного?-- она совсем откинула покрывало и уставилась на
англичанина.
Лицо ее отнюдь не было красивым, но англичанин, подобрав
поводья, назвал его Луной Рая и Совратителем Целомудрия и
другими фантастическими прозвищами, которые заставили ее
согнуться от смеха.
-- Вот так наткхат (шалопай),--говорила она.--Все
полицейские чины наткхаты, а полисвалы хуже всех. Хай, сын мой,
не может быть, чтобы ты всему этому научился с тех пор, как
приехал из Билайта (Европы). Кто тебя кормил грудью?
-- Одна пахарин родом с гор, из Далхузи, мать моя. Держи
свою красоту в тени, о Подательница Наслаждений,-- и он уехал.
-- Такие вот люди,-- произнесла она важным, наставительным
тоном, набивая себе рот паном,-- такие люди способны следить за
тем. как вершится правосудие. Они знают страну и ее обычаи. А
остальные, без году неделю в Индии, вскормленные грудью белой
женщины и учившиеся нашим языкам по книгам,-- хуже чумы. Они
обижают правителей.-- Тут, обращаясь ко всем, она рассказала
