-- А кто он такой был? Оставь мальчика в покое,-- в
восторге крикнул старший полицейский, усаживаясь на веранде
покурить трубку.
-- Он снял ярлык с бутылки билайти-пани (содовой воды) и,
повесив ее на какой-то мост, целый месяц собирал налог с
прохожих, говоря, что на это есть приказ сиркара. Потом приехал
один англичанин и проломил ему голову. Нет, брат, я городская
ворона, а не деревенска.
Полицейский, пристыженный, удалился, а Ким улюлюкал ему
вслед.
-- Был ли на свете такой ученик, как я?-- весело крикнул
он ламе.-- Тебе через десять миль от Лахора успели бы обглодать
все кости, не оберегай я тебя.
-- Я все думаю, кто ты такой; иной раз кажется -- добрый
дух, иной раз -- злой бесенок,-- сказал лама, тихо улыбаясь.
-- Я твой чела,-- Ким зашагал рядом с ним походкой,
которая свойственна всем идущим в далекий путь бродягам мира и
описать которую невозможно.
-- Ну, пойдем,-- пробормотал лама, и они в молчании шли
милю за милей под бряканье его четок. Лама, как всегда,
погрузился в размышления, но глаза Кима были широко открыты. Он
думал, насколько эта широкая, улыбающаяся река жизни лучше
тесных, людных лахорских улиц. На каждом шагу тут встречались
новые люди и новые впечатления -- касты, с которыми он был
знаком, и касты, совершенно ему неизвестные.
Они встретили толпу длинноволосых, остро пахнущих санси,
несущих на спине корзины, полные ящериц и другой нечистой пищи.
За ними, принюхиваясь к их пяткам, шли тощие собаки, как бы
крадучись, а все другие касты далеко обходили их, ибо
прикосновение к санси влечет за собой тяжкое осквернение. За
ними в густой тени широкими, негибкими шагами, напоминающими о
недавно снятых ножных кандалах, шагал человек, только что
выпущенный из тюрьмы; большой живот его и лоснящаяся кожа
доказывали, что правительство кормит заключенных лучше, чем
может прокормить себя большинство честных людей. Ким хорошо
знал эту походку и мимоходом посмеялся над этим человеком.
Потом мимо них прошествовал акали-- взлохмаченный сикхский
подвижник с диким взглядом, в синей клетчатой одежде,
отличающей его единоверцев, в синем высоком коническом тюрбане
с блестящими дисками из полированной стали; он возвращался из
одного независимого сикхского княжества, где пел о древней
славе халсы окончившим колледжи князькам в высоких сапогах и
белых бриджах из бумажной материи. Ким не решился дразнить
этого человека, ибо нрав у акали вспыльчив, а рука быстра.
Время от времени им встречались или их обгоняли ярко одетые
толпы -- жители целой деревни, идущие на местную ярмарку;
женщины с младенцами на бедрах шагали сзади мужчин, мальчики
постарше скакали на палках из сахарного тростника, тащили
грубые: медные модели паровозов ценой в полпенни или пускали
зайчиков в глаза старшим при помощи дешевых крошечных зеркал. С
первого взгляда можно было узнать, кто что купил, а если
возникало сомнение, достаточно было посмотреть на женщин,
которые, приложив одну смуглую руку к Другой, сравнивали свои
новые браслеты из тусклого стекла, привозимые с северо-запада.
Веселая толпа шла медленно, люди окликали друг друга,
останавливались поторговаться с продавцами сластей или
помолиться у придорожных храмиков, индуистских и мусульманских,
почитаемых низшими слоями верующих той и другой религии с
одинаковой похвальной веротерпимостью. Длинная голубая вереница
людей, волнистая как спина торопливой гусеницы, извивалась
среди трепещущих облаков пыли и быстро шла мимо, громко
кудахтая. То была группа чангар-- женщин, взявших на себя
заботу обо всех насыпях северных железных дорог,--
плоскостопное, полногрудое, ширококостное, одетое в голубые
юбки племя носильщиц, занимающихся земляными работами; они
спешили на север, узнав по слухам, что там есть работа, и не
задерживались по дороге. Эти женщины -- из той касты, где с
мужчинами не считаются, и шли они, расставив локти, играя
бедрами и высоко подняв головы, как это делают женщины,
привыкшие носить тяжелый груз. Немного погодя на Великий
Колесный Путь вступила свадебная процессия, сопровождаемая
музыкой, криками, запахами ноготков и жасмина, еще более
резкими, чем запах пыли. Носилки невесты -- красное, усеянное
блестками пятно -- качаясь, маячили сквозь дымку, а обвитый
гирляндами пони жениха отступал в сторону, норовя ухватить
пучок сена с проезжающего мимо воза. Ким внес свою долю в
фейерверк добрых пожеланий и грубых шуток и пожелал новобрачным
родить сто сыновей и ни одной дочери, как говорится в
пословице. Было еще интереснее, еще больше хотелось кричать,
когда появлялся бродячий фокусник с полудрессированными
обезьянами или слабым, задыхающимся медведем, или женщиной,
которая, привязав к ногам козлиные рога, плясала на канате;
лошади тогда пугались, а женщины испускали пронзительные,
протяжные крики изумления.
Лама не поднимал глаз. Он не замечал ни ростовщика на
вислозадом пони, спешащего на сбор своих грабительских
процентов, ни крикливой низкоголосой кучки туземных
солдат-отпускников, по привычке шагающих в военном строю;
ребята были в восторге, что отделались, наконец, от своих
штанов и обмоток, и отпускали самые оскорбительные замечания в
адрес самых почтенных из встречных женщин. Он не заметил даже
продавца гангской воды, а ведь Ким ожидал, что он купит хотя бы
одну бутылку этой драгоценной жидкости. Он упорно смотрел в
землю и так же упорно шагал час за часом, и душа его пребывала
где-то далеко. Но Ким был на седьмом небе от радости. В этом
месте Великий Колесный Путь проходит по насыпи, построенной для
защиты от зимних наводнений, грозящих со стороны горных
отрогов; здесь они двигались над равниной по своего рода
величественному коридору, и можно было видеть всю Индию,
расстилавшуюся слева и справа. Хорошо было смотреть на ползущие
по проселкам возы зерна и хлопка, каждый из которых тащило
несколько волов; скрип колес доносился издали, за целую милю,
они приближались, и вот, наконец, под крики, визг и ругань
поднимались по крутому наклону и въезжали на главный мощеный
проезд, где возчики поносили друг друга. Так же интересно было
смотреть на людей -- красные, синие, розовые, белые, желтые
кучки пешеходов, которые сворачивали в сторону к своим деревням
и, разделившись на маленькие группы, по два, по три человека,
шли дальше по плоской равнине. Ким с интересом наблюдал все
это, хотя и не мог бы выразить своих чувств словами, поэтому он
довольствовался тем, что покупал себе очищенный сахарный
тростник и энергично выплевывал сердцевину на дорогу. Лама
время от времени брал понюшку табаку, и в конце концов молчание
стало тягостно Киму.
-- Хорошая это страна -- страна юга!-- промолвил
он.---Воздух хороший, вода хорошая. А?
-- И все они привязаны к Колесу,-- откликнулся лама,-и
остаются привязанными поколение за поколением. Никому из этих
людей не был указан Путь.-- Он встряхнулся и возвратился в этот
мир.
-- Ну, мы прошли утомительный путь,-- сказал Ким.--
Наверное, скоро дойдем до какого-нибудь парао (место отдыха).
Давай остановимся там? Смотри, солнце садится. -- Кто даст нам
приют вечером?
-- Все равно. В этой стране добрых людей много. Кроме
того,-- тут он понизил голос до шепота,-- у нас есть деньги.
Толпа густела по мере того, как они приближались к месту
отдыха, отмечавшему конец дневного пути. Ряд ларьков, торгующих
самой простой пищей и табаком, куча дров, полицейский участок,
колодец, кормушка для лошадей, несколько деревьев и под ними
истоптанная земля, усеянная черной золой от горевших здесь
некогда костров,-- вот все отличительные признаки парао на
Великом Колесном Пути, если не считать голодных нищих и столь
же голодных ворон.
В этот час солнце пронизывало нижние ветви манговых
деревьев широкими золотыми спицами: маленькие длиннохвостые
попугаи и голуби сотнями возвращались домой; "семь сестер"--
болтливые птички с серыми спинками, щебеча о дневных
приключениях, прыгали попарно или по трое, чуть ли не под
ногами у пешеходов, а возня и суматоха в ветвях говорили о том,
что летучие мыши готовы вылететь на ночной дозор. Свет быстро
стянулся в одно место, на одно мгновение окрасив лица, тележные
колеса и воловьи рога кроваво-красной краской. Потом наступила
ночь. Она охладила воздух, покрыла лицо земли низкой, ровной
дымкой, похожей на голубую газовую вуаль, и принесла едкий,
крепкий запах дыма и скота и аромат пшеничных лепешек,
пекущихся в золе. Вечерний патруль торопливо вышел из
полицейского участка, сопровождаемый важным покашливанием и
повторяющимися приказаниями; тлеющий уголек ярко рдел в чашечке
хукки. которую курил возчик, расположившийся на краю дороги, а
глаза Кима машинально следили за последним отблеском солнца на
медных щипцах.
Жизнь на парао была очень похожа на жизнь Кашмирского
каравансарая в меньшем масштабе. Ким окунулся в радостную
азиатскую суету, среди которой, если иметь терпение, можно
получить все, что нужно нетребовательному человеку.
Ким был скромен в своих потребностях, а поскольку лама не
соблюдал кастовых запретов, они могли бы взять готовую пищу из
ближнего ларька; но Ким хотел развести огонь и позволил себе
роскошь купить охапку сухого навоза. Люди бродили взад и вперед
вокруг маленьких костров, громко просили масла, или зерна, или
сладостей, или табаку, толкались в очереди у колодца, а из
недвижно стоявших закрытых повозок доносились, примешиваясь к
мужским голосам, высокие взвизгивания и хихиканье женщин, чьи
лица посторонним видеть нельзя.
В наши дни образованные туземцы придерживаются того
взгляда, что, когда их женщины путешествуют,-- а они много
разъезжают по гостям -- лучше всего быстро перевозить их по
железной дороге, в хорошо закрытых купе, и этот обычай все
более распространяется. Но всегда находятся старозаветные люди,
соблюдающие обычаи праотцев, и, что еще важнее, всегда
находятся старухи, более консервативные, чем мужчины, жаждущие
к концу своих дней странствовать по святым местам. Увядшие и
непривлекательные, они иногда решаются приподнимать покрывало.
После длительного заточения, во время которого они принимали
деловое участие во множестве событий внешнего мира, они
наслаждаются суетой и движением на большой дороге, сборищами у
храмов и беспредельной возможностью поболтать с другими
подобными им почтенными вдовами. Долготерпеливое семейство
частенько радуется тому, что бойкая и острая на язык, властная
пожилая матрона странствует по Индии с такой благой целью; ведь
паломничество, несомненно, угодно богам. Поэтому во всей Индии,
и в самых глухих и в самых людных местах, можно встретить кучку
поседевших служителей, словно бы охраняющих почтенную пожилую
даму, более или менее закутанную и спрятанную в запряженной
волами повозке. Это -- благоразумные, осмотрительные люди и,
когда приближается европеец или туземец высокой касты, они
окружают вверенную им особу сетью показных предосторожностей.
Но против случайных встреч, обычных во время паломничества,
никто не возражает. В конце концов старой даме не чуждо ничто
человеческое и она живет, чтобы наблюдать жизнь.
Ким заметил только что прибывший на парао ярко украшенный
ратх-- семейный экипаж, запряженный волами, с вышитым
балдахином, увенчанным двумя куполами и похожим на двугорбого
