оглянулся через плечо, чтобы убедиться в том, что на горизонте
пусто и, хоп-хлоп, сунул парочку колец себе в карман. Что касается
самих колец, то ни тогда, ни теперь меня не тревожила их судьба. В
последние несколько месяцев я все больше и больше прихожу к
убеждению, что только закон не позволяет людям протыкать кольцами
нос, в результате чего их приходится носить на пальцах. Ну да
ладно: утро быстро превратилось в день, а день сегодня такой
стремительный, что о бабьих бедах просто нет времени болтать.
Настала пора поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте.
Откинувшись на спинку кресла, Джесси прикурила новую
сигарету, едва ли замечая, что кончик ее языка щиплет от
oepehga{rj` никотина во рту, что ее голова раскалывается от боли,
а почки во весь голос выражают свой протест относительно этого
марафона за клавиатурой Мака. В доме царила мертвая тишина - тот
тип тишины, которая наступает, когда маленькая миссис Меган Лэндис
выбирается на прогулку в ближайший супермаркет или химчистку.
Сегодня Меган почти не пыталась оттащить ее от экрана монитора,
что удивляло. Это могло свидетельствовать о том, что ругань с
хозяйкой Мэгги стала воспринимать как напрасную трату сил. Не буду
мешать ей сходить с ума по-своему, решила мудрая Мэгги. Может,
когда он выдохнется, ей наконец полегчает. Ведь, в конце концов,
служба в этом доме для Мэгги всего лишь работа. Подумав так,
Джесси почувствовала, как в сердце ее кольнула маленькая обидная
иголка.
Над головой у нее заскрипели доски. Джесси замерла с
сигаретой в руке. Он вернулся! - пронзительно выкрикнула Женушка.
Ой, Джесси, он вернулся!
Женушка ошибалась. Глаза Джесси переместились на узкое лицо,
глядящее на нее с газетной вырезки, пришпиленной на стену кнопкой
с пластиковой головкой и подумала: Ведь мы с тобой точно знаем,
где ты находишься, верно? Уж я-то точно знаю!
Она знала, но часть ее сознания продолжала стоять на своем, а
именно в том, что он безо всякого труда может появиться в ее доме
в любое время - нет, не он, а оно, космический ковбой, искатель
любви, возвращается к своей невесте, чтобы завершить обручение.
Все, чего оно дожидается, это чтобы в доме наконец стало пусто и
если она вдруг решится снять трубку с телефона, стоящего на углу
стола, то ничего не услышит, никакого гудка, телефон будет мертв
словно кусок камня, точно так же как был мертв телефон в ее
приозерном домике, когда она сняла с него трубку.
Твой дружок Брендон может лыбиться сколько захочет, но мы-то
знаем всю правду, верно, Джесси?
Внезапно она резко вскинула здоровую руку, схватила с
телефона трубку и быстро приложила ее к уху. И услышала
успокоительный сигнал зуммера. Положила трубку обратно на рычаг.
Странная, невеселая улыбка, поднялась в углах ее губ.
Да, я именно об этом подумала, сволочь. Чтобы там не удумала
в моей голове Женушка и остальные леди, Тыковка и я отлично знаем,
что прямо сейчас на тебе одет оранжевый комбинезон и находишься ты
в окружной тюрьме, в одной из одиночек - в одной из тех, что
расположены в конце старого крыла, так сказал Брендон, для того
чтобы остальные заключенные не смогли добраться до тебя и
оттрахать, до того как власти не поставят тебя перед судом
присяжных, притащив туда за яйца... если только у таких существ
как ты вообще имеются яйца. Сегодня мы пока еще не можем
избавиться от тебя окончательно, но скоро избавимся наверняка.
Клянусь, что от тебя мы избавимся.
Ее глаза снова вернулись к экрану, и несмотря на то, что
отдаленная сонливость, навеянная болеутоляющим и съеденным
сэндвичем полностью улетучилась, она чувствовала что устала
настолько, что едва может шевельнуть пальцем и может только
надеяться на то, что ей повезет и она сможет закончить то, за что
принялась.
Настало время поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте, написала
она, но так ли это? Сумеет ли она? Хватит ли у нее сил, когда она
так устала? Неудивительно, что она так устала, ведь она гоняла
этот проклятый курсор по экрану компьютера целый день. "Толкать
конверт", так это называется, и если ты толкаешь конверт
достаточно долго, то он наконец разорвется и откроется. Может быть
ей лучше подняться наверх и прилечь? Немного поспать? Лучше
ongdmn, чем никогда и все такое. Все это дерьмо. Она сможет
напечатать потом по памяти, отложив до завтрашнего утра,
выспаться, потом вернуться к работе и тогда...
Голос Тыковки остановил ее. Этот голос звучал в ее голове
теперь чаще других голосов и от того всегда, когда Тыковка
говорила, Джесси прислушивалась к нему с особенным вниманием.
Если ты остановишься теперь, Джесси, то можешь вообще не
сохранять в компьютере свое письмо. Просто сотри его с диска и
все. И ты и я, мы обе сознаем, что у тебя не хватит больше духу
предстать лицом к лицу с Джубертом - не в том смысле, как героиня
твоего письма встретилась с существом, которое ты живописуешь.
Иногда, для того, чтобы писать о том, что случилось, нужно иметь
присутствие духа, да? И для того, чтобы очиститься, достань свои
воспоминания из дальнего угла своей памяти и излей их на экран _
увидишь, что получится.
- Хорошо, - пробормотала она. - Должно быть только лучше. А
может быть и совсем хорошо.
Затянувшись глубоко сигаретой, она затушила ее в пепельнице
наполовину недокуренной. В последний раз она порылась в пачке
вырезок и взглянула в окно, на склон Восточного Променада. Снег
давным-давно закончился и теперь в небе ярко светило солнце, хотя
было ясно, что долго так не продлиться; февральские денечки в Мэне
неласковые и переменчивые.
- Что ты сказала, Тыковка? - переспросила Джесси в пустую
комнату. Она говорила глубоким проникновенным и воркующим голосом
Элизабет Тэйлор, который так полюбила с детства, тем самым, что
сводил с ума ее мать. - Советуешь мне продолжать дальше, так,
дорогая?
Ответа не последовало, но Джесси был не нужен ответ. Она
наклонилась к клавиатуре и снова погнала вперед курсор. На этот
раз она не останавливалась очень долго, даже для того чтобы
закурить новую сигарету.
Глава тридцать седьмая
На этот раз мы поговорим об Раймонде Эндрю Джуберте. Это
будет нелегко, но я постараюсь, чтобы все вышло как можно лучше.
Поэтому налей себе еще одну чашечку кофе, дорогая, и если есть у
тебя в запасе бутылочка бренди, можешь принять немножко внутрь, в
качестве лекарства. Мы начинаем Часть Третью.
Здесь у меня на письменном столе есть несколько вырезок из
газет, но в статьях и заметках не упоминается и десятой доли того,
что известно мне, не говоря уж о том, что вообще творилось на
самом деле - я глубоко сомневаюсь так же и в том, что хотя бы одна
душа на всем свете (как мне кажется, включая и самого Джуберта)
имеет представление о всем том, что успел натворить Джуберт, и
скорее всего и слава Богу. То, о чем болтают в газетах, это одни
лишь намеки на то, что могло бы стать настоящим кошмаром, ни то,
ни се, от чего на душе у меня становится совсем тошно и мне даже
не хочется брать эту писанину по-новой в руки. Большую часть того,
что знаю теперь, я узнала не из газет, а услышала по результатам
недельного слушания дела от странно притихшего и будто громом
пораженного Брендона Милерона. Я попросила его прийти ко мне как
только будет установлена связь между делом Джуберта и моей
собственной историей. Как только это станет настолько очевидным,
что игнорировать дальше это станет просто невозможно.
"Ты полагаешь, что это был тот самый парень?" - спросил он
меня. "Тот, что приходил к тебе ночью в дом?"
"Брендон", ответила я. "Я уверена, что это был тот самый
парень".
Он тяжело вздохнул, потом с минуту рассматривал свои руки и
снова поднял на меня глаза - мы сидели в этой самой комнате, было
девять часов утра и нигде не было тени, в которой он мог бы
спрятать свое лицо.
"Тогда я должен принести тебе свои извинения" - сказал он. "Я
тогда тебе не поверил... "
"Знаю", ответила я, мягко, как только могла.
"... но теперь верю. Господи. И сколько ты хочешь знать,
Джесси?"
Я глубоко вздохнула и ответила:
"Я хочу знать все, что ты только сможешь нарыть".
Брендон захотел узнать зачем мне это нужно.
"Я хочу сказать, что если ты ответишь, что это полностью твое
дело и мне не следует давить на тебя, я все равно соглашусь тебе
помогать, но суть в том, что ты просишь меня вновь начать копаться
в старом деле, которое фирма считала закрытым. Если кто-то
проведает, что я, занимавшийся прошлой осенью твоим делом, теперь,
этой зимой, начал интересоваться проделками Джуберта, вполне
вероятно что этот человек может... "
"В общем у тебя могут быть неприятности", закончила я, думая
про себя, что совсем упустила это из виду.
"Вот именно", кивнул он. "Но не то что я сильно беспокоюсь по
этому поводу - я большой мальчик и могу постоять за себя... по
крайней мере думаю, что смогу. Больше всего я волнуюсь за тебя,
Джесс. Твое имя может снова попасть на первые страницы газет и это
после того, как ты сумела выбраться из такого затруднительного
положения сравнительно чисто и безболезненно. И даже это не самое
главное - даже очень далеко не самое главное. Суть в том, что дело
Джуберта - это самый мерзкий и уродливый случай в Новой Англии со
времен Второй Мировой. Я хочу сказать, что дело это настолько
грязное, что даже становится радиоактивным и приближаться к
окружающей его зоне полураспада можно только в самых крайних
случаях. Только если у тебя есть на это очень веские причины".
Он усмехнулся, но смех его был нервным.
"Черт, даже мне не стоит приближаться к Джуберту без веских
на то причин".
Поднявшись с места, я прошла через комнату к Брендону и взяла
его за руку моей левой рукой.
"Да мне за миллион лет тебе всего не объяснить", сказала я.
"Я не могу тебе объяснить почему я хочу это знать, но могу сказать
что именно хочу знать - может быть этого хватит для начала?"
Брендон нежно пожал мне руку и кивнул.
"Есть три момента", начала я. "Во-первых, мне необходимо
знать, что Джуберт реален. Во-вторых, мне нужно знать, что все,
что он сделал, произошло на самом деле. И наконец, в-третьих, я
хочу быть уверена, что никогда больше не проснусь, увидев перед
собой его рожу".
Сказав это, я мгновенно все вспомнила, и слеза покатились из
моих глаз, Руфь. Нет ничего сложнее, чем удерживать в себе слезы;
обычно если они текут, то текут сами собой. Никакими силами я не
смогла скрыть в себе сырость.
"Пожалуйста, помоги мне, Брендон", взмолилась я. "Каждый
вечер, когда я выключаю свет, он стоит в самом темном углу моей
комнаты и для того, чтобы убедиться что в углу никого нет, мне
приходится светить туда фонариком. Иначе я не могу уснуть. Во всем
свете больше нет никого, у кого я могу попросить помощи. Я должна
узнать, Брендон. Пожалуйста, помоги мне".
Отпустив мою руку, он выхватил откуда-то из внутренностей
своего аккуратненького адвокатского костюмчика чистейший носовой
платок и вытер слезы на моих глазах. Он проделал это так же нежно,
как когда-то, когда я был еще совсем маленькой девочкой, в те
времена, когда я еще не превратилась в скрипучее колесо нашей
семьи, мне вытирала глазки мама, когда я ударялась обо что-нибудь
головой или в кровь сбивала коленку.
"Ну хорошо", ответил мне он. "Я разузнаю все, что смогу, и
расскажу все тебе. Расскажу все, если ты только сама не попросишь
меня остановиться. Сдается мне, Джесс, что тебе лучше сразу же
