цементную площадку и раскололся на множество мелких осколков. Мальчик
долго потом плакал, размазывая грязными руками слезы по щекам. Вот и
сейчас его лицо было таким же, как тогда, много лет назад.
И вдруг с лицом начали происходить чудесные перемены. Глаза из карих,
как у ослика, стали зелеными, как у кота. Уши резко уменьшились и торчали
теперь на макушке.
- Ну вот, уже лучше, - сказал продавец. - Гораздо лучше, сынок. Я
люблю видеть счастливых мальчиков, потому что счастливые мальчики - это
здоровые мальчики, а здоровые мальчики в жизни не пропадут. Так сказано в
"Книге Правильного Хозяйствования", а она всегда права. Хочешь получить
зеркальце?
- Да, - воскликнул Джек. - Да, очень! - Он полез в карман за
палочками. Бережливость была забыта. - Сколько?
Продавец быстро оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что за ними
никто не наблюдает.
- Возьми даром, сынок. Спрячь поглубже и никому не показывай.
- Что?
- Бери, бери... Его нельзя купить, и нельзя продать.
- Ну, если вы настаиваете... - смущенно протянул Джек.
Продавец удивленно взглянул на него - и они оба весело рассмеялись.
- Счастливый мальчик с хорошими мозгами, - сказал продавец. - Хочется
увидеть тебя, когда ты повзрослеешь и помудреешь.
Джек хихикнул. С продавцом было очень приятно общаться.
- Спасибо, - поблагодарил он (из зеркала на мальчика смотрели зеленые
кошачьи глаза). - Большое спасибо!
- Благодарение Господу! - ответил продавец... и тихо добавил: -
Береги себя, малыш!
Джек пошел дальше, спрятав зеркальце в карман куртки, рядом с
бутылкой Смотрителя.
Каждую минуту он проверял, на месте ли его палочки - деньги.
Неподалеку стояли двое; от них разило, как из пивной бочки. Один
пытался продать другому петуха, чтобы куры лучше неслись, другой же молча
внимал пылкой речи.
Джека не интересовал ни петух, ни доводы продавца. Неподалеку толпа
детей смотрела, как одноглазый мужчина устраивает аттракцион. Центром
внимания был попугай в большой клетке; перья были темно-зелеными, как
пивная бутылка. Глаза блестели, словно золото... в четыре глаза. Как и у
пони в конюшне возле Королевского Павильона, у попугая было две головы.
Они смотрели в противоположных направлениях, касаясь клювами прутьев
клетки.
Попугай разговаривал сам с собой, к полному восхищению детей, но Джек
заметил, что вид двухголовой птицы никого особенно не удивлял. Дети словно
смотрели привычный субботний мультфильм; попугай был для них зрелищем
интересным, но отнюдь не новым.
А кто способен удивляться больше и откровеннее, чем дети?!
- Фью-у-у-ть! Насколько выше? - спрашивала левая голова.
- Только ниже, только ниже, - отвечала правая, и дети весело
хохотали.
- Кра-а-а-к! В чем главная сила дворян? - вопрошала левая.
- В том, что король будет королем всю свою жизнь, а многие с радостью
променяли бы жизнь на такой титул! - отвечала правая.
Джек засмеялся, то же самое сделали и несколько детей постарше, а
остальные же только вопросительно уставились на попугая.
- А что в буфете, миссис Спрэт? - поинтересовалась левая.
- То, чего никто не может увидеть! - был ответ, и хотя Джек ничего не
понял, дети зашлись от хохота.
- А что до смерти напугало ночью Алана Дестри?
- Он увидел свою жену - фью-у-у-у-ть!
К детям подошел одноглазый продавец петуха и сердито зашипел:
- Прочь отсюда! Прочь, пока я не спустил с вас штаны!
Дети бросились наутек; Джек - за ними, поминутно оглядываясь на
удивительного попугая.
У павильона, торгующего фруктами, он купил яблоко (про запас) и
кружку молока - это было самое вкусное и жирное молоко, какое ему
доводилось пить. Джек подумал, что если бы кто-нибудь из молочников его
родного мира торговал бы таким молоком, то остальные разорились бы за
несколько дней.
Он уже допивал молоко, когда заметил приближающееся к павильону
семейство Генри. Мальчик поставил кружку на прилавок, надеясь, что те, кто
пил из этой кружки до него, не страдали проказой, чесоткой или чем-нибудь
в этом роде. Но, скорей всего, в Территориях о таких болезнях просто не
слыхивали.
Он шел через торговый городок: мимо очередей, мимо двух толстух,
покупающих горшки и сковородки, мимо чудесного двухголового попугая (его
одноглазый владелец сейчас прихлебывал из пыльной бутылки, держа за шею
непроданного петуха); потом мальчик пересек открытое пространство, где
собирались фермеры. Там он на мгновение задержался. Многие фермеры курили
глиняные трубки; возле них Джек увидел несколько пустых и полных бутылок.
Одна из них - похожая на ту, из которой пил одноглазый владелец петуха и
попугая - переходила из рук в руки. Неподалеку несколько человек грузили
камни на телеги, запряженные измученными лошадьми.
Джек миновал знакомого продавца ковров, который помахал ему рукой.
Джеку показалось, что старый моряк - или кем там он был - хочет сказать: -
"Пользуйся подарком, малыш, но не перегибай палку!"
Мальчик пообещал себе, что последует совету. Внезапно у него
испортилось настроение. Он опять почувствовал себя чужаком.
Джек дошел до дороги, которая походила на тропинку. Западная Дорога
была значительно шире.
"Великий Странник Джек", - подумал он, попытавшись улыбнуться; затем
расправил плечи и услышал, как бутылка Смотрителя звякает о зеркальце.
"Вот шагает через Территории Великий Странник Джек". Прочь с дороги!
Он двинулся дальше, а мысли его вновь умчались в мир воспоминаний.
Спустя четыре часа, в полдень, Джек присел в высокой траве у обочины
дороги и принялся наблюдать, как несколько человек - с такого расстояния
они казались не больше муравьев - взбираются на высокую, неустойчивую с
виду башню. Мальчик выбрал это место, чтобы отдохнуть и съесть свое
яблоко. До башни было около трех миль (хотя, возможно, и больше - почти
сверхъестественная чистота воздуха значительно сокращала расстояние), что
заняло бы по мнению Джека около часа пути.
Яблоко оказалось на удивление сочным, усталые ноги сладко ныли, и
мальчик задумался, что это за башня, стоящая в чистом поле посреди
нескошенной травы. И, конечно, его удивляли люди, упрямо карабкающиеся на
нее.
Дул довольно сильный ветер; башня находилась с подветренной стороны,
и до Джека доносились голоса людей... и их смех. Не дошел ли он, сам того
не подозревая, до Границы? Он помнил слова Капитана Фаррена: "Никто не
знает, куда ведет Восточная Дорога, и когда она пересекает Границу. Я
слышал, что даже Господь Бог никогда не заглядывает за Границы..."
Джек вздрогнул.
Ему не верилось, что он зашел так далеко. Он не чувствовал ничего
похожего на те чувства, которые он испытывал, спасаясь от экипажа Моргана,
от хищных деревьев... прошлое казалось теперь ужасным прологом к событиям
в Оутли. Но, садясь в повозку фермера Генри, Джек не испытывал ни страха,
ни злости; в Территориях он ощущал себя частью целого...
Нет, _з_д_е_с_ь_ он не был чужаком. _З_д_е_с_ь_ - нет.
Ему пришло в голову, что он уже давно является частью Территорий.
Странная мысль запульсировала в висках, звуча частично по-английски,
частично на диалекте Территорий: "Когда ко мне приходит видение, то я
понимаю, что это - видение; но только в момент пробуждения. Если же
видение приходит одновременно с пробуждением - например, когда звонит
будильник, - то происходят удивительные вещи: действительность и видение
сливаются в одно... И я не чувствую себя чужим в этом сплаве реальности и
запредела. Все это тесно связано. Я знаю, что мой отец видел много видений
и глубоко погружался в них, но я уверен, что дядя Морган почти никогда не
делал этого".
Он решил, что сделает глоток из бутылки Смотрителя сразу, как только
почувствует опасность или увидит что-нибудь пугающее. Если же нет - он
будет идти все время вплоть до возвращения в Нью-Йорк. Он может даже
переночевать в Территориях, если сумеет раздобыть что-нибудь более
существенное, чем яблоко. Но пока шоссе было пустынным, и поесть было
негде, да и нечего.
С обеих сторон дороги росла трава. Джек почему-то начал чувствовать,
что его путь ведет к безграничному океану. Небо над Западной Дорогой было
ясным и солнечным, но холодным ("Хотя в конце сентября оно всегда
холодное", - подумалось ему, и вместо слова Сентябрь ему пришло в голову
местное название - _д_е_в_я_т_ы_й _м_е_с_я_ц_). Джеку не встречались ни
пешеходы, ни телеги. Ветер усиливался. По травяному ковру пробегали волны,
рождающие низкий звук, осенний и одинокий.
Если бы кто-нибудь сейчас спросил: "Как ты себя чувствуешь, Джек?",
мальчик мог бы ответить: "Все хорошо, спасибо. Бодро". _Б_о_д_р_о_ было
словом, которое поселилось в его сознании, когда он шел через эту
пустынную страну трав; его внутреннее состояние можно было даже назвать
словом _в_о_с_т_о_р_г_. Он шел и шел, растворяясь в пейзаже, знакомом
очень немногим американским детям его времени - пустая, бесконечная дорога
под голубым небом; всепоглощающая свежесть и чистота. На небе не было ни
облачка.
Все это было внове для мальчика, и он боялся пропустить что-либо. Он
был подростком, склонным к софистике - вполне естественное явление,
поскольку он родился в семье кинематографического агента и актрисы в
Лос-Анджелесе, и никак не мог быть наивным, - но он был еще ребенком,
особенно в данной ситуации. Путешествие в одиночестве через страну трав в
любом взрослом человеке несомненно вызвало бы чувство заброшенности и,
возможно, породило бы галлюцинации. Взрослый, скорее всего, обязательно
воспользовался бы бутылкой Смотрителя, удалившись от торгового городка
всего лишь на пару миль; или какой-нибудь другой бутылкой, так часто
прибавляющей взрослым мужества.
Джек же шел вперед без слез и страха, и думал только: "О, Боже! Я
чувствую себя хорошо... это странно, если учесть, что никого нет рядом, но
это так".
И лишь его тень, постепенно удлиняясь, следовала за ним.
Он уже почти забыл, что меньше двенадцати часов назад был пленником
Апдайка в "Оутлийской пробке" (хотя на руках мальчика все еще были свежие
мозоли); впервые в жизни он шел по широкой, открытой дороге, совершенной
пустынной; здесь не было рекламы "Кока-колы" или пива "Будвайзер", рядом
не проносились машины, не было слышно гула самолетов, - только звук шагов
по дороге и его собственное дыхание.
"Боже, мне хорошо", - подумал Джек, протирая глаза, и еще раз
определил свое состояние словом "бодрое".
Он подходил к башне.
"Парень, ты никогда не заберешься на нее".
Джек догрыз яблоко и не думая, почему так поступает, принялся руками
закапывать огрызок в землю. Казалось, башня сделана из досок, и Джек
прикинул, что ее высота около пятисот футов. Она выглядела полой изнутри.
На верхушке была площадка, и там толпились люди.
Джек присел на обочине, обхватив руками колени. Ветер дул в спину. По
траве бежали волны.
"НИКОГДА мне туда не взобраться", - подумал он, - "даже за миллион
долларов".
И вдруг случилось то, чего он боялся еще тогда, когда в первый раз
увидел на башне людей: один из них стал падать.
Джек вскочил на ноги; лицо его побледнело. Мальчику уже
представлялось неподвижное, распростертое на земле тело... Внезапно глаза
его расширились и из груди вырвался сдавленный крик. Человек отнюдь не
падал с башни и не бросился с нее для самоубийства, он просто спрыгнул
вниз. На полпути к земле что-то хлопнуло за его спиной (Джек решил, что
