- Подойдите сюда, миссис Клорис, - попросил я ее. - Вы живете тут
давно.
Вы не могли бы по подробнее рассказать все сначала.
Глубокое чувство ужаса, оскорбленное самолюбие, и... Я готов
поклясться, религиозный страх - все это промелькнуло на ее лице.
- ... Немертвое, - прошептала она. - Нечто живущее в сумраке теней...
Между... Служить... Ему!
Вот к все. Несколько минут я пытался разговорить ее, но она
заупрямилась и больше не сказала об этом ни слова. Наконец, я прекрати
расспросы, испугавшись, что она вконец доведет себя. Так закончился один
эпизод, а следующий произошел на другой вечер.
Келвин разводил огонь наверху, на втором этаже, а я сидел в гостиной,
просматривая "Информатор" и слушал, как капли дождя стучат в большие
окна эркера. Я чувствовал себя очень уютно, насколько это возможно такой
ночью, когда бушует непогода, а внутри в доме, удобно и тепло. Но в
следующее мгновение в дверях появятся Кел, выглядевший возбужденным и
немного разнервничавшимся.
- Вы проснулись, сэр? - спросил он.
- Только что, - ответил я. - А что?
- Я обнаружил что-то наверху и, думаю, вам следует посмотреть,
-добавил он, сдерживая волнение.
Я встал и последовал за ним. Пока мы поднимались по широким
ступенькам, Келвин рассказывал:
- Я читал книгу в кабинете наверху... Довольно странно... Я услышал
шум в стене.
- Крысы? - спросил я. - Это все?
Он остановился на лестничной площадке, удивленно глядя на меня.
Светильник, который он держал в руке, отбрасывают сверхъестественные,
таинственные тени на темные драпировки и на едва различимые портреты,
которые, казалось, сейчас скорее смотрели злобно, чем улыбались. Снаружи
ветер стал сильнее; он пронзительно визжал, а потом, словно нехотя,
стихал.
- Не крысы, - сказал Кел. - Звуки напоминали чьи-то спотыкающиеся
шаги, звук глухих ударов; звуки шли не из соседней комнаты, а откуда-то
из-за книжных полок, а потом послышалось ужасное бульканье... Ужасное,
сэр. И заскреблось, словно кто-то царапался, пытаясь выйти... Добраться
до меня!
Можешь представить себе мое изумление, Бони. Келвин не тот человек,
который в ужасе помчится от чего-то воображаемого. Мне, после всего,
стало казаться, что здесь есть какая-то тайна... И скорее всего тайна
весьма неприглядная.
- Что дальше? - спросил я его. Мы поднимались, и тут я увидел впереди
свет из кабинета, падающий на пол галереи. Я посмотрел с некоторым
смятением; ночь больше не казалась мне такой уж уютной.
- Скребущий шум прекратился, - продолжают Кел, когда мы подошли к
кабинету. - Но через некоторое время глухие звуки возобновились, в этот
раз двигаясь от меня. Потом стало тихо, и, готов присягнуть, что я
услышал странный, почти неестественный смех! Я подошел к шкафу и начал
его ощупывать, пытаясь найти перегородку или потайную дверь.
- Нашли?
Кел остановился в дверях кабинета.
- Двери не нашел, но кое-что обнаружил! Мы вошли, и я увидел черный
квадратный проем в левом стене. Книги тут оказались бутафорскими, и Кел
обнаружил маленький тайник. Я зажег лампу, но ничего не увидел, кроме
толстого слоя пыли, скопившегося за десятки лет.
- Тут лежало только это, - торопливо сказал Кел и протянул мне лист
желтого цвета. Это оказалась карта, выполненная черными чернилами в
тонких линиях - карта города или деревни. Строений семьдесят, и одно из
них с четкой отметкой, рядом с ним были написаны непонятные слова:
"Обитель Червя".
И в левом верхнем углу карты, на северо-запад уходила маленькая
стрелка. Ниже стояла подпись: "Чапелвэйт".
- В деревне, сэр, достаточно религиозные жители называют покинутый
город Жребием Иерусалима, - объяснил Келвин. - Это место стараются
обходить стороной.
- Но почему? - поинтересовался я, прикоснувшись к карте чуть ниже
странной надписи.
- Не знаю.
Воспоминания о разговоре с миссис Клорис промелькнули в моей голове.
- Червь... - пробормотал я.
- Вам что-то известно, мистер Бун?
- Может быть... Завтра мы отправимся взглянуть на этот город. Вы
согласны, Кел?
Он кивнул. После этого мы провели почти час, рассматривая пролом в
стене за квадратной нишей, найденной Келом, но безуспешно. Шум,
описанный Келом, больше не повторялся.
Мы пошли спать. Больше в ту ночь не было никаких приключений.
На следующее утро Келвин и я собрались на прогулку. Дождь, который
шел всю ночь, прекратился, но небо оставалось хмурым, покрытым низкими
облаками. Я видел, что Кел глядит на меня с сомнением, и поторопился
успокоить его, сказав, что если я устану, или путешествие окажется
слишком долгим, я без колебаний прерву прогулку. Мы запаслись провизией
для ленча, взяли с собой прекрасный компас Баквайта и, конечно,
странную, древнюю карту Жребия Иерусалима. Прогулка получилась
необычная, наводящая на размышление прогулочка. Птицы не пели, не было
видно никаких зверей. Мы шли мимо величественных и мрачных сосен прямо
на юго-восток. Только звуки наших шагов и мерное дыхание Атлантики
сопровождали нас. Запах моря, сверхъестественно тяжелый, был нашим
постоянным спутником.
Мы прошли не более двух миль, когда наткнулись на заросшую дорогу,
которую, я уверен, когда-то называли "выстеленной бревнами". Она вела в
нужном нам направлении) и мы воспользовались ею, экономя время. Говорили
мы мало. День, с его тишиной и зловещей неподвижностью, камнем лег на
наши сердца.
Часов в одиннадцать мы услышали журчание воды. Дорога резко повернула
влево, и мы увидели неширокий, бурлящий, светлый ручей, и, словно
призрак, перед нами встал Жребий Иерусалима... Ручей был, вероятно,
шириной футов восемь, через него вел пешеходный мостик, поросший мхом.
За ним, Бони, расположился самый прекрасный городок из всех, что ты
можешь себе представить. Городок, переживший невзгоды, но восхитительно
сохранившийся.
Некоторые дома, построенные в той, еще строгой манере, которой
знамениты пуритане, сгрудились у крутого берега. Сзади, чуть подальше,
вдоль заросшей травой улицы, стояли три или четыре строения, которые
могли быть примитивными деловыми зданиями, а еще дальше был виден шпиль
церкви, отмеченной на карте. Он поднимался в серое небо и зловеще
выглядывал из-за домов; шпиль с облупившейся краской и тусклым,
покосившимся крестом.
- Хорошенькое название у этого города, - тихо произнес Кел, стоявший
рядом со мной.
Мы прошли к городу и начали бродить по его улицам... И с этого места
моя Бони, станет несколько необычной, так что подготовься.
Казалось, воздух налился свинцом, когда мы оказались среди зданий; в
воздухе появилось что-то гнетущее, если ты понимаешь. Здания оказались
полуразрушенными, ставни были оторваны, крыши провалились под тяжестью
снега, грязные окна злобно смотрели на нас.
Тени от необычных, изогнутых линий домов падали в зловещие лужи.
Вначале мы зашли в старую, разрушенную таверну. Казалось, как-то
неприлично без приглашения вломиться в один из домов, откуда люди ушли,
чтобы избавиться от неприятностей непонятного мне происхождения. Старая
и испорченная непогодой надпись над расколотой дверью извещала, что это
была гостиница и таверна "Голова кабана".
Дверь жутковато заскрипела на одной из оставшихся петель, и мы вошли
в сумрачное помещение. Запах гниения и плесени, царивший на улицах
города, был очень неприятен, а внутри он оказался еще елейнее и сильнее,
- запах прошедших десятилетий. Такое зловоние, вероятно, истекает из
прогнивших гробов или оскверненных могил. Я прикрыл нос платком и Кел
сделают то же. Мы начали обследование помещения.
- Боже мой, сэр, - слабо произнес Кел.
- Ничего не тронуто, - закончил я за него. Так оно и было. Столы и
стулья стояли, словно призрачная прислуга, покрытые пылью,
растрескавшиеся от резких перепадов температуры, которыми известен
климат Новой Англии, но в остальном совершенные, как бы ожидающие в
тишине, десятилетиями, кто еще войдет; закажет пинту или глоток
спиртного, раздаст карты или раскурит глиняную трубку. Маленькое
квадратное зеркало висело рядом с правилами поведения в таверне, целое
зеркало. Ты понимаешь смысл всего этого, Бони? Маленькие мальчишки
отличаются любознательностью и вандализмом; но здесь нет домов, которые
кто-то посещал. Дома стоят нетронутыми, с целыми стеклами.
Непонятно, как могли так сильно испугать прежних обитателей слухи?
Ведь нет таких кладбищ, где молодые хулиганы не сворачивают надгробных
камней! Конечно, в Причер Корнерс можно найти с дюжину молодых
хулиганов, а от этой деревушки до Жребия Иерусалима не более двух миль.
Конечно, стеклянная посуда (которая сейчас стоит приличные деньги)
осталась целой, хотя некоторые хрупкие вещи мы нашли поврежденными. Но
их повреждения носили естественный характер. Только стихии наносили вред
брошенному городку. Жребий Иерусалима избегали. Но почему?
У меня есть свое мнение, но перед тем, как я откажусь даже намекнуть
на него, я должен закончить рассказ о нашей прогулке по заброшенному
городку.
Мы поднялись в комнаты и обнаружили, что кровати прибраны, оловянные
кувшины чистые и стоят на своих местах. Кухня тоже выглядела нетронутой,
только пыль за много лет покрыла там все, и ужасающее зловоние скопилось
за десятилетия. Одинокая таверна стала антикварным храмом; одна
удивительная, старинная, итоженная из камней печь принесла бы
колоссальную прибыль на аукционе в Бостоне.
- Что ты думаешь, Кел? - спросил я, когда мы снова вышли на улицу.
- Я думаю, поступать так плохо, мистер Бун, - меланхолично ответил
он.
- Раньше мы должны побольше разузнать.
Потом мы посетили несколько магазинов со скромными вывесками - там
были прилавки с товаром, покрытые плесенью. На ржавых крюках все еще
висели люстры, на складе пылилось множество изделий из дуба и сосны,
кованые вещички.
Мы зашли в два дома по пути к церкви в центре городка. Оба дома
оказались исполненными в пуританском стиле, забиты коллекционными
вещами, которые вот так просто можно было взять в руки; оба дома были
пусты и полны зловещих запахов. Ничего, казалось, не жило и не двигалось
во всем этом мире, кроме нас. Мы не видели ни насекомых, ни птиц, ни
даже паутины на окнах. Только пыль.
Наконец, мы достигли церкви. Она возвышалась над нами, суровая,
неприветливая, холодная. Окна были черными, затемненными изнутри.
Божественность, святость покинули ее давным-давно. Точно так. Мы
поднялись по ступенькам, н я взялся за огромную железную дверную ручку.
Мы с Келвином обменялись мрачными взглядами, а потом я открыл дверь. Как
долго эту дверь не открывали? Должен сказать откровенно, что я, видимо,
был первым за последние пятьдесят лет. Вероятно, даже больше. Ржавые
петли заскрипели, когда я открывал ее. Запах гниения и запустения
коснулся нас, и запах был почти осязаем. Кел звучно откашлялся и
непроизвольно затряс головой, словно хотел глотнуть чистого воздуха.
- Сэр, вы уверены, что вы?.. - спросил он.
- Со мной все в порядке, - спокойно ответил я. - Но мне было
неспокойно, Бони, да и теперь, вспоминая о церкви, я чувствую волнение.
Я верю как и в Моисея, как и в Бездонную Бутылку, как и во Всеобщую
Матерь, словно наш Хенсон (когда он приходит в состояние философских
раздумий), что именно здесь находятся те богохульные места, строения,
где млечный сок космоса прокисает и горкнет. И эта церковь такое место:
я готов в этом присягнуть.
Мы вошли в длинный зал с пыльными вешалками и щитами с церковными
гимнами.
Помещение было без окон. Тут и там стояли лампады. "Непримечательное
