собаку! Чудовища и дьяволы! Те, кого называют людьми! Мы оказались
пленниками тут... Козодои начинают слетаться...
26 октября 1850 года
Дорогой Бони, смеркается, и я только что проснулся, а спал я подряд
двадцать четыре g a . Хотя Кел ничего мне не сказал, подозреваю, что он
подсыпал мне в чай сонный порошок, чтобы воспрепятствовать моим
намереньям. Он добрый заботливый друг, желает только лучшего, и я ничего
не скажу ему.
Конечно, я все тщательно обдумал. Завтра днем! Я спокоен, решителен,
но, кажется, чувствую, что моя лихорадка может вернуться. Если это так,
то все должно сделать завтра.
Возможно ночью было бы лучше, и даже Пламень Ада не сможет заставить
меня отказаться и отложить поход в город призраков. Я не в состоянии
больше писать. Пусть Бог благословит и поддержит тебя, Бони.
Постскриптум.
Птицы снова стали кричать и ужасные звуки в стенах возобновились. Кел
не знает, что я не сплю.
Чарльз.
(Из записной книжки Келвина МакКена).
27 октября 1850 года
Его не переубедить. Очень хорошо. Я иду с ним.
4 ноября 1850 года
Дорогой Бони, слабость чувствую невероятную. Я не уверен в дате, ведь
мой календарь подсчет отливов и приливов, заходов и восходов солнца... А
такой календарь слишком неточен. Я сижу за столом, где написал тебе
первое письмо из Чапелвэйта, и смотрю на темное море, над которым быстро
гаснут последние солнечные Лучи. Никогда больше я этого не увижу. Эта
ночь - последняя ночь моей жизни.
Как тяжело море обрушивается на скалы! Оно бросает клочья Иены в
темнеющее небо, как флаги, сотрясая пол подо мной. В оконном стекле вижу
свое отражение бледное, словно лик вампира. Я ничего не ел с 27 октября
и почти не пил, ведь нет дольше Кела, который смог бы поставить у моего
изголовья графин со свежей водой.
Кел! Его больше нет в живых, Бони. Он занял мое место, бедняга с
золотыми руками и скуластым лицом, которое так похоже на нынешнее
отражение моего лица в оконном стекле. И, конечно, ему могло бы больше
повезти. Его не преследовали сны, как преследовали они меня в последние
дни. Эти сны, словно призрачные тени, которые затаились в коридорах
кошмарного бреда. Даже сейчас мои руки еще дрожат. Вот... Я закапал
страницу чернилами!
В то утро Келвин поспорил со мной, так как я попытался ускользнуть из
дому. Я-то считают себя таким хитрым. Я сказал ему, что решился: мы
должны уехать и спросил его, не отправится ли он в Тандрелл, милях в
десяти, чтобы нанять экипаж, тогда бы мы выбрались из ловушки, покинули
местность, где были столь печально известны. Он согласился совершить эту
утомительную пешую прогулку, и я смотрел ему вслед, смотрел, как он
уходит по дороге вдоль моря.
Когда он исчез из виду, я стал быстро собираться: взял плащ и шарф
(погода выдалась мерзкая, этим утром морской бриз принес первое дыхание
зимы). Сперва я взялся за ружье, но потом рассмеялся про себя. Какая
польза от ружья в такой ситуации?
Я запасся в чулане всем необходимым, остановился и посмотрел в
последний раз на море и небо. Запах свежего воздуха перебил запах гнили.
Под облаками, высматривая добычу, летали чайки.
Я обернулся. Рядом со мной стоял МакКен.
- Вы не пойдете туда один, - сказал он. Усмешка по-прежнему не
покидала его лицо.
- Но, Келвин, - начал было я.
- Нет, ни слова! Мы пойдем вместе и сделаем то, что должны сделать.
Иначе я поверну вас назад насильно. Вы не здоровы. Одного я вас не
отпущу.
Невозможно описать ту борьбу эмоций, которая охватила меня: смущение,
оскорбленное самолюбие, благодарность... И, конечно, самым великим была
любовь!
Молча обогнули мы летний домик и солнечные часы, прошли по заросшему
травой пустырю и углубились в лес. Стояла мертвая тишина... Птицы не
пели, не стучал дятел.
Только в воздухе чувствовался запах соли. Откуда-то издалека потянуло
гарью костра.
Деревья были увиты осенними цветами, но мне показалось, что
ярко-красный цвет преобладает над всем остальным.
Вскоре запах соли исчез и появился другой, более неприятный запах. Он
был самым отвратительным, с которым я когда-либо сталкивался. Когда мы
пришли к покосившемуся мосту, который пересекал реку, я ожидал, что Кел
вновь попросит меня отложить начатое дело, но он промолчал, остановился,
глядя на мрачный шпиль, который, словно насмешка, тянулся к голубому
небу, потом взглянул на меня, и мы пошли дальше. Быстро и немного
побаиваясь, мы приблизились к церкви Джеймса Буна. Дверь до сих пор была
полуотворена после нашего бегства. Казалось, кто-то следит за нами из
темноты.
Когда мы поднялись на несколько ступеней, душа у меня ушла в пятки,
руки задрожали, когда я коснулся дверной ручки и толкнул ее. Запах
внутри стал еще более сильным, еще более противным, чем раньше.
Мы вошли в помещение и, не останавливаясь, пошли дальше, в главный
зал. Там стоял кавардак.
Что-то гигантское поработало тут, все порушив. Скамьи оказались
перевернутыми и сваленными в кучу, словно деревянный лом. Оскверненный
крест лежал у восточной стены, и зазубренное отверстие в стене
свидетельствовало о силе, которая похозяйничала тут.
Маслянистые лампады были сброшены со своих мест и вонь китового жира
смешалась с ужасным зловонием, которым пропитан был весь городок. Внизу
центральный придел словно призрачная тропа был пересечен черной полосой
ихора, смешанного со зловещими на вид каплями крови. Наши взоры
обратились к кафедре... Только она казалась нетронутой. На
богохульственной книге, пристально глядя на нас остекленевшими глазами
лежал мертвый ягненок.
- Боже! - прошептал Келвин. Мы приблизились, стараясь не запачкать
обувь липкой жидкостью. В зале эхом отдавались наши шаги и, казалось, их
звукам вторил громкий смех.
Мы вместе пошли вперед. Ягненок не был разорван или заколот. Нам
показалось, что он был раздавлен, словно мех с кровью, кости его были
переломаны неведомой силой. Густой и зловонной лужей кровь растекалась
по кафедре и алтарю... Конечно, она застила и раскрытую книгу, но на
книге слой крови казался прозрачным, нацарапанные в книге руны читались
сквозь Кровь, как сквозь цветное стекло!
- Мы должны забрать книгу? - решительно спросил Кел.
- Да. Я должен сделать это.
- А что вы собираетесь делать потом?
- То, что нужно было сделать шестьдесят лет назад. Я пришел
уничтожить ее!
Мы сбросили ягненка с книги, и звук глухого удара разнесся под
сводами церкви, когда мертвое тело упало на пол. Запачканные кровью
страницы теперь ожили, и ярко-красная кровь засверкала на желтой бумаге.
У меня в ушах загудело. Низкий голос пел песнь. Звук, казалось,
исходил из самих стен.
Мельком взглянув на Кела, я понял, что он слышит то же самое. Пол под
нами задрожал, словно то, что обычно обитало в церкви, пыталось выйти из
стен, взять нас под свою опеку. Реальный мир и время исказились и
треснули. Церковь наполнилась призраками. Я увидел Джеймса Буна,
отвратительного и уродливого, прыгающего вокруг лежавшего навзничь тела
женщины, и Филиппа Буна, стоящего у него за спиной псаломщика в черной
рясе с капюшоном, с ножом и Кубком в руках.
Овум вобискум магна вермис... Слова дрожали и избивались на странице
книги, предо мной, впитывая кровь агнца, жертвенную кровь,
предназначенную существам, обитающим по ту сторону звезд.
Темное собрание бездумно раскачивалось, воздавая хвалу демонам.
Деформированные лица кривились от голода и предвкушения.
Латинские буквы в книге превратились в буквы какого-то более древнего
языка. Этот язык уже был древним, когда Египет был молод, а пирамиды еще
не построены, более древним, чем Земля, и существовавшим, когда наша
планета еще была шаром кипящего газа.
- Гуагин. Бандар Йог-соггот! Вермис! Гуагин! Гуагин! Гуагин!
Кафедра проповедника пошла трещинами, стала расщепляться, подниматься
вверх.
Келвин пронзительно закричал и поднял руку, защищая лицо. Пол
задрожал и закачался, словно корабль, налетевший на риф. Я схватил книгу
и отшвырнул ее. Она словно обдала меня жаром солнца. Я почувствовал, что
мог быть ослеплен или даже испепелен.
- Бежим. - завопил Келвин. - Бежим.
Но я стоял как замороженный, наполненный чем-то инородным, словно
древний сосуд, который прождал годы... Многие поколения!
- Гууагин Вардар, - закричал я. - Слуга Йог-Соггота Безымянного.
Червь из другой вселенной! Поедатель звезд! Ослепляющий время! Bepмис!
Сейчас наступит Час!
Пришествие! Время Разрыва границ между мирами! Вермис! Аллуах!
Аллуах! Аллуах!
Гууагин!
Келвин толкнул меня и, я шатаясь, пошел вперед. Церковь закружилась
передо мной, и я упал на пол. Моя голова ударилась о край перевернутой
скамьи, и красный огонь вспыхнул в моем мозгу... Очистительный огонь
боли.
Я нащупал серные спички, которыми запасся перед тем, как вышел из
дому. Под землей гремело. Со стен и потолка сыпалась штукатурка. Ржавый
колокол в звоннице дьявольски мелодично позванивал в такт вибрации,
охватившей церковь.
Одна из моих спичек зажглась. Я коснулся огнем книги, раз в тот
момент, когда кафедра, словно взорвавшись, разлетелась. Огромный черный
пузырь ихора вздулся в том месте, где она только что была. Кел пополз
прочь. Его лицо вытянулось в бессловесном крике, по крайней мере, я
слышал его.
А потом появилось огромное, колышущееся серое, трепещущее тело. Запах
стал просто кошмарным. Что-то огромное, извивающееся, липкое, покрытое
прыщами, желеобразное, бесформенное взвилось к свету из самых недр
земли. Неожиданно, ужасом, я понял, что ни один человек не может познать
длину этого существа. Я понял, что передо мною только первое кольцо,
один сегмент чудовищного, безглазого тела червя, что обитают все эти
годы в потусторонней пустоте под омерзительной церковью.
Книга ярко запылала предо мной. Тварь беззвучно качнулась и
закричала, ударив Келвина между делом. Мой друг отлетел в
противоположный конец церкви со сломанной шеей.
Тварь осела. Она нырнула назад, оставив только огромную дыру в полу,
окруженную черной липкой грязью. Громкий крик, мяукающий звук замер в
глубине, на невероятной глубине... Я осмотрелся. Книга превратилась в
груду пепла. Вот тогда я заорал, а потом взвыл, словно дикий зверь.
Разум покинул меня. Я сидел на полу, залитый кровью и ихором, текущим из
раны на виске, визжа и бессвязно бормоча в полумраке, в то время как
Келвин со сломанной шеей лежал в дальнем углу, внимательно глядя на меня
остекленевшими широко открытыми от ужаса глазами.
Не знаю, как долго я находился в таком состоянии. Не буду
рассказывать.
Но когда я снова пришел в себя и способность ориентироваться в
происходящем вокруг вернулась ко мне, тени вокруг меня вытянулись. Уже
наступили сумерки. Краем глаза я заметил какое-то движение, движение в
проломанной в полу дыре.
Рука, высунувшись из тьмы, ощупывала край дыры. Безумный крик застрял
у меня в горле.
Я онемел. С ужасной, безграничной медлительностью изуродованная
фигура поднялась из темноты, и череп, половина которого, видимо, давно
уже была сметена, повернулся ко мне.
Нависающие брови на голом, лишенном плоти лбу. Гнилая ряса зацепилась
за разложившуюся ключицу. Только глаза были живыми - красные,
неестественно утопленные в желтую кость глазниц. Они внимательно
смотрели на меня, словно хотели рассказать мне о тщетности жизни в
пустынях за пределами Вселенной. Существо пришло забрать меня с собой во
мрак Иного Мира. Вот тогда, вскочив и завопив, я побежал, бросив тело
