служащий, но, раз вы так говорите, значит, так оно и есть. И все же я
думаю, что доклады, которые он посылает наверх имеют какое-то влияние. А
он их столько пишет! Вот вы сказали, что все чиновники - лентяи. Нет, не
все - особенно этот следователь, он все пишет и пишет. Например, в прошлое
воскресенье заседание затянулось до вечера. А когда все ушли, следователь
остался, пришлось принести лампу; у меня была только маленькая кухонная
лампочка, но он и ею был доволен, сразу сел и стал писать. А тут вернулся
муж, у него в то воскресенье был свободный день, мы внесли мебель,
прибрали нашу комнату, потом пришли соседи, мы посидели при свечке -
словом, совсем забыли про следователя и легли спать. И вдруг ночью,
наверно далеко за полночь, я просыпаюсь, а возле кровати стоит следователь
и затеняет лампу рукой, чтобы свет не падал на моего мужа, хотя это ни к
чему, муж так спит, что его никакой свет не разбудит. Я до того
испугалась, что чуть не закричала, но этот следователь такой любезный,
попросил меня не шуметь и сказал, что он до сих пор писал, а теперь
возвращает мне лампу и никогда в жизни не забудет, как он увидел меня
сонную. Я вам только хочу этим сказать, что следователь действительно
пишет доклады, и главным образом про вас. Видно, в то воскресенье самым
основным вопросом на заседании было ваше дело. А такие длинные доклады
непременно должны иметь какое-то значение. Кроме того, по этому случаю
ясно, что следователю я нравлюсь и что именно сейчас, в первое время - а
он только недавно обратил на меня внимание, - я могу очень на него
повлиять. У меня есть и другие доказательства, что он мной интересуется.
Вчера через студента - он с ним работает и очень ему доверяет - он прислал
мне в подарок пару шелковых чулок, будто бы за то, что я убираю зал
заседаний, но, конечно, это лишь предлог, работаю я по обязанности, и мужу
за это платят. А чулки прекрасные, вот взгляните... - она вытянула ноги,
подняв юбку выше колен, и сама посмотрела на чулки, - да, чулки красивые,
но слишком уж тонкие, мне они не подходят.
Вдруг она остановилась, положила руку на руку К., словно хотела его
успокоить, и шепнула:
- Тише, Бертольд за нами следит.
К. медленно поднял глаза. В дверях зала заседания стоял молодой
человек; он был невысок, с кривоватыми ногами и, очевидно для пущей
важности, отпустил короткую жиденькую рыжую бородку, которую он
непрестанно теребил пальцами. К. посмотрел на него с любопытством - это
был первый студент неизвестных ему юридических наук, которого он встречал,
так сказать, в частной жизни и который, вероятно, впоследствии достигнет
высоких постов. Студент же, напротив, никакого внимания на К. не обратил,
он только на минуту вытащил палец из бороды, поманил к себе женщину и
отошел к окошку, а женщина наклонилась к К. и шепнула:
- Не сердитесь на меня, умоляю, и не думайте обо мне плохо, но сейчас
я должна идти к нему, к этому отвратительному типу, вы только взгляните на
его кривые ноги. Я сейчас вернусь и уж тогда пойду с вами, если вы меня
возьмете с собой, пойду куда хотите, делайте со мной что хотите, я буду
счастлива - лишь бы уйти отсюда надолго, а еще лучше навсегда.
Она погладила К. по руке, вскочила и побежала к окошку. К. машинально
хотел схватить ее за руку, но схватил пустоту. В этой женщине для него
было что-то по-настоящему соблазнительное, и он не находил никаких
оснований противиться этому соблазну. Мелькнула мысль, что она подослана
судом, чтобы подловить его, но он тут же отбросил это сомнение. Каким
образом она могла его подловить? Ведь он пока что совсем свободен. Он мог
изничтожить все их судопроизводство, по крайней мере в том, что касалось
его дела. Неужели он даже в такой малости не верит в себя? Но ее голос
звучал искренне, когда она предлагала ему помощь. Как знать, вдруг она
окажется ему полезной? А быть может, лучше и нельзя отомстить следователю
и всей его своре, чем отняв у них эту женщину и завоевав ее привязанность.
Тогда, может статься, следователь после кропотливейшей работы над
составлением ложных сведений про К. придет поздно ночью и увидит, что
постель этой женщины пуста. И потому пуста, что женщина будет принадлежать
К., что эта женщина у окна, это пышное, гибкое, теплое тело в темном
платье из грубой ткани будет принадлежать ему одному.
Отбросив таким образом все сомнения насчет этой женщины, К. стал
тихонько стучать по подмосткам сначала костяшками пальцев, потом всем
кулаком - настолько ему надоело тихое перешептывание у окна. Студент
мельком через плечо женщины взглянул на К., но никакого внимания на него
не обратил, наоборот - он еще крепче прижался к женщине и обнял ее. Она
низко наклонила голову, словно прислушиваясь к его словам, он звонко
чмокнул ее в склоненную шею, продолжая говорить как ни в чем не бывало. К.
увидел, что женщина права, жалуясь, что студент имеет над ней какую-то
власть, и, встав со стула, зашагал по комнате. Косясь на студента, он
раздумывал, как бы выжить его отсюда поскорее, и даже обрадовался, когда
студент, которому, очевидно, мешали шаги К., уже переходившие в
нетерпеливый топот, вдруг заметил:
- Если вам так не терпится, можете уходить. Давно могли уйти, никто и
не заметил бы вашего отсутствия. Да, да, надо было вам уйти, как только я
пришел, и уйти сразу, немедленно.
В этих словах слышалась не только сдержанная злоба, в них ясно
чувствовалось высокомерие будущего чиновника по отношению к неприятному
для него обвиняемому. К. подошел к нему вплотную и с улыбкой сказал:
- Да, вы правы, мне не терпится, но мое нетерпение проще всего
прекратить тем, что вы нас оставите. Однако, если вы пришли сюда
заниматься - я слышал, что вы студент, - то я охотно уступлю вам место и
уйду с этой женщиной. Впрочем, вам еще немало надо будет поучиться, прежде
чем стать судьей. Правда, ваше судопроизводство мне совсем незнакомо, но
предполагаю, что одними наглыми речами, которые вы ведете с таким
бесстыдством, оно не ограничивается.
- Напрасно ему разрешили гулять на свободе, - сказал студент, словно
хотел объяснить женщине обидные слова К. - Это несомненный промах. Я так и
сказал следователю. Надо держать его под домашним арестом, хотя бы между
допросами. Но иногда следователя толком не поймешь.
- Лишние разговоры, - сказал К. и протянул руку к женщине. - Пойдем!
- Ах вот оно что! - сказал студент. - Нет, нет, вам ее не заполучить!
С неожиданной силой он подхватил ее на руки и, согнувшись, побежал к
двери, нежно поглядывая на нее. По всей видимости, он и побаивался К., и
все же не мог удержаться, чтобы не поддразнить его, для чего нарочно
гладил и пожимал свободной рукой плечо женщины. К. пробежал за ним
несколько шагов, хотел его схватить, он готов был придушить его, но тут
женщина сказала:
- Ничего не поделаешь, его за мной прислал следователь, мне с вами
идти никак нельзя, этот маленький уродец, - тут она провела рукой по лицу
студента, этот маленький уродец меня не отпустит.
- Да вы и не хотите освободиться! - крикнул К., опустил руку на плечо
студента, и тот сразу лязгнул на него зубами.
- Нет, - крикнула женщина и обеими руками оттолкнула К. - Нет, нет,
только не это, вы с ума сошли! Вы меня погубите! Оставьте его, умоляю вас,
оставьте же его! Он только выполняет приказ следователя, он несет меня к
нему.
- Ну и пусть убирается, я вас я тоже видеть не желаю! - сказал К. и,
разочарованный, злой, изо всех сил толкнул студента в спину; тот
споткнулся, но, обрадовавшись, что удержался на ногах, еще выше подскочил
на месте со своей ношей.
К. медленно пошел за ними, он понял, что эти люди нанесли ему первое
безусловное поражение. Конечно, причин для особого беспокойства тут не
было, поражение он потерпел оттого, что сам искал столкновений с ними.
Если бы он сидел дома и вел обычный образ жизни, он был бы в тысячу раз
выше этих людей и мог бы любого из них убрать одним пинком. И он
представил себе пресмешную сцену, которая разыгралась бы, если бы вдруг
этот жалкий студентишка, этот самодовольный мальчишка, этот кривоногий
бородач, очутился на коленях перед кроватью Эльзы и, сложив руки, умолял
ее сжалиться над ним. К. пришел в такой восторг от этой воображаемой
сцены, что тут же решил при случае взять студента с собой в гости к Эльзе.
Из любопытства К. все-таки подбежал к двери - ему хотелось взглянуть,
куда понесли женщину, не станет же студент тащить ее на руках по улице!
Выяснилось, что им пришлось идти совсем не так далеко. Прямо напротив
квартиры начиналась узкая деревянная лестница - очевидно, она вела на
чердак, но конец ее исчезал за поворотом, так что не видно было, куда она
ведет. По этой лестнице студент и понес женщину, уже совсем медленно и
покряхтывая - его явно утомила вся эта беготня. Женщина помахала К. рукой
и, пожимая плечами, старалась дать ему понять, что ее похитили против
воли. Впрочем, особого сожаления ее мимика не выражала. К. посмотрел на
нее равнодушно, как на незнакомую, ему не хотелось выдать свое
разочарование, но и не хотелось показать, что он все так легко принял.
Оба исчезли за поворотом, а К. все еще стоял в дверях. Он должен был
признаться, что женщина не только обманула его, но и солгала, что ее несут
к следователю. Не станет же следователь сидеть на чердаке и дожидаться ее.
А на деревянную лесенку сколько ни смотри, все равно ничего не узнаешь. И
вдруг К. заметил маленькую бумажку у входа, подошел к ней и прочел
записку, нацарапанную неумелым детским почерком: "Вход в судебную
канцелярию". Значит, тут, на чердаке жилого дома, помещается канцелярия
суда? Особого уважения такое устройство вызвать не могло, и всякому
обвиняемому было утешительно видеть, какими жалкими средствами располагает
этот суд, раз ему приходится устраивать свою канцелярию в таком месте,
куда жильцы - всякая голь и нищета - выбрасывают ненужный хлам. Правда, не
исключалось и то, что денег отпускали достаточно, но чиновники тут же их
разворовывали, вместо того чтобы употребить по назначению. Судя по всему,
что испытал К., это было вполне вероятно, и хотя такая развращенность
судебных властей была крайне унизительна для обвиняемого, но вместе с тем
это предположение успокаивало больше, чем мысль о нищете суда. Теперь К.
стало понятно, почему обвиняемого при первом допросе постеснялись
пригласить на чердак и предпочли напасть на него в его собственной
квартире. Насколько же лучше было положение К., чем положение следователя:
тот сидел на чердаке, в то время как сам К. занимал у себя в банке
просторный кабинет с приемной и мог любоваться оживленной городской
площадью через громадное окно. Правда, у К. не было никаких побочных
доходов - взяток он не брал, денег не утаивал и, уж конечно, не мог
распорядиться, чтобы служитель, схватив женщину в охапку, принес ее к нему
в кабинет. Впрочем, К., по крайней мере в данных обстоятельствах, охотно
был готов отказаться от таких развлечений.
Все еще стоя перед запиской, К. увидел, что по лестнице поднялся
какой-то человек, заглянул в открытую дверь комнаты, осмотрел оттуда зал
заседаний и наконец спросил К., не видел ли он тут сейчас женщину.
- Вы служитель суда, не так ли? - спросил К.
- Да, - ответил тот, - а вы, значит, обвиняемый К.? Теперь я вас тоже
узнал, рад вас видеть. - И, к удивлению К., он протянул ему руку. - Но
ведь сегодня заседаний нет, - сказал служитель, когда К. промолчал.
