Фройляйн Бюрстнер опустилась на диван и опять засмеялась.
- Как же это все было? - спросила она.
- Ужасно! - ответил К., уже не думая о происшедшем, настолько его
очаровал вид фройляйн Бюрстнер: погрузив локоть в подушки дивана, она
подперла лицо рукой, а другой рукой медленно поглаживала колено.
- Это мне ничего не говорит, - сказала фройляйн Бюрстнер.
- Что именно? - спросил К. Но тут же понял и спросил: - Показать вам,
как это было? - Ему хотелось что-то делать, только бы не уходить из
комнаты.
- Я так устала, - сказала фройляйн Бюрстнер.
- Да, вы поздно пришли, - сказал К.
- Ну вот, теперь начинаются упреки. Впрочем, я их заслужила, не надо
было вас сюда пускать. К тому же, как выяснилось, никакой необходимости в
этом не было.
- Нет, была, - сказал К., - и сейчас вы все поймете. Можно отодвинуть
ночной столик от кровати вот сюда?
- Что за выдумки? - сказала фройляйн Бюрстнер. - Конечно, нельзя!
- Тогда я вам ничего не смогу показать, - сказал К. с такой обидой,
словно ему нанесли непоправимый вред.
- Ах, если вам это надо для наглядности, тогда двигайте сколько
хотите, - сказала фройляйн Бюрстнер и добавила ослабевшим голосом: - Я так
устала, что позволяю вам больше, чем следует.
К. поставил столик посреди комнаты и сел за него.
- Вы должны себе правильно представить, как расположились все эти
люди, это очень интересно. Я - инспектор; вон там, на сундуке, сидит
стража, их двое; около фотографий стоят три молодых человека. На оконной
ручке - впрочем, я это говорю мимоходом - висит белая блузка. И вот
начинается. Да, я забыл себя. Главное действующее лицо, то есть я, стоит
вот тут, перед столиком. Инспектор уселся очень удобно, нога на ногу, рука
закинута на спинку стула, видно, лентяй каких мало. И вот тут-то все и
начинается. Инспектор зовет меня, будто хочет разбудить, он просто орет. К
сожалению, для того, чтобы вам стало яснее, мне тоже придется крикнуть.
Правда, он выкрикнул только мое имя.
Фройляйн Бюрстнер рассмеялась и приложила палец к губам, чтобы К. не
крикнул, однако опоздала. Он так вошел в роль, что уже прокричал, медленно
и протяжно: "Йозеф К.!" И хотя крикнул он не так громко, как обещал, все
же этот внезапный возглас разнесся по всей комнате.
И вдруг в дверь соседней комнаты постучали - громко, коротко,
размеренно. Фройляйн Бюрстнер побледнела и схватилась за сердце. К.
испугался еще больше, потому что все время думал об утреннем происшествии,
пытаясь его воспроизвести перед фройляйн Бюрстнер. Но, тут же овладев
собой, он бросился к ней и схватил ее руку.
- Не бойтесь ничего! - зашептал он. - Я все улажу. Но кто же это
стучал? Рядом - гостиная, там никто не спит.
- Нет, спит, - прошептала фройляйн Бюрстнер ему на ухо, - со
вчерашнего дня там ночует племянник фрау Грубах, он капитан. для него
свободной комнаты не оказалось. А я забыла. Ах, зачем вы крикнули! Я в
отчаянии.
- Напрасно! - сказал К. и, когда она откинулась на подушки, поцеловал
ее в лоб.
- Что вы, что вы! - сказала она и торопливо выпрямилась. - уходите
прочь, сейчас же уходите, как можно! Он же подслушивает под дверью, он все
слышит. Вы меня замучили!
- Не уйду, пока вы не успокоитесь! Перейдем в тот угол, оттуда он
ничего не услышит.
Она покорно дала отвести себя в угол.
- Вы не подумали об одном, - сказал он. - Правда, у вас могут быть
неприятности, но никакая опасность вам не грозит. Вы знаете, что фрау
Грубах - а в этом вопросе она играет решающую роль, поскольку капитан
доводится ей племянником, - вы знаете, что она меня просто обожает и
беспрекословно верит каждому моему слову. Кстати, она и зависит от меня, я
ей дал в долг порядочную сумму денег. Я готов принять любое предложенное
вами объяснение нашей поздней встречи, если только оно будет хоть немного
правдоподобно, и обязуюсь подействовать на фрау Грубах так, чтобы она не
только приняла его официально, но и поверила безоговорочно и искренне. И
пожалуйста, не щадите меня. Если вам угодно распространить слух, что я к
вам приставал, то я именно так и сообщу фрау Грубах, и она все примет, не
теряя ко мне уважения, настолько она меня ценит.
Фройляйн Бюрстнер молча, опустив плечи, смотрела в пол.
- Да почему бы фрау Грубах не поверить, что я к вам приставал? -
добавил К.
Он посмотрел на ее волосы, разделенные пробором, на эти рыжеватые
волосы, стянутые низким тугим узлом. Он ждал, что она сейчас подымет на
него глаза, но она сказала, не меняя позы:
- Простите, но я испугалась этого внезапного стука, и дело тут не в
том, что я боюсь осложнений из-за этого капитана, но вы крикнули, тут
стало тихо, и вдруг застучали, вот почему я испугалась, ведь я сидела у
самой двери и стук раздался совсем рядом. За ваши предложения я очень
благодарна, но принять их не могу. Я сама перед кем угодно несу
ответственность за все, что происходит у меня в комнате. Странно, что вы
не понимаете, как обидны для меня ваши предложения, хотя я не сомневаюсь в
ваших добрых намерениях. А теперь уходите, оставьте меня одну, сейчас мне
это еще нужнее, чем прежде. Вы просили уделить вам несколько минут, а
прошло полчаса, даже больше.
К. схватил ее за руку выше кисти.
- Но вы на меня не сердитесь? - спросил он.
Она отняла руку и сказала:
- Нет, нет, я ни на кого никогда не сержусь.
Он снова схватил ее за руку, она не сопротивлялась и повела его к
двери. Он твердо решил уйти. Но на пороге он вдруг остановился, как будто
не ожидал, что очутится у выхода, и, воспользовавшись этой минутой,
фройляйн Бюрстнер высвободила руку, открыла дверь, выскользнула в прихожую
и прошептала:
- Идите же скорее, прошу вас. Видите? - И она показала на дверь в
комнату капитана, из-под которой пробивался свет. - Он зажег свет и
подсматривает за нами.
- Иду, иду, - сказал К., подбежал к ней, схватил ее, поцеловал в губы
и вдруг стал осыпать поцелуями все ее лицо, как изжаждавшийся зверь лакает
из ручья, гоняя языком воду. Наконец он прильнул к ее шее у самого горла и
долго не отнимал губ. Только шум из дверей капитана заставил его поднять
голову.
- Теперь я ухожу, - сказал он и хотел назвать фройляйн Бюрстнер по
имени, но не знал, как ее зовут.
Она устало кивнула, не глядя, подала руку для поцелуя, словно ее это
не касалось, и, слегка сутулясь, ушла к себе. Вскоре К. уже лежал в
постели. Заснул он очень быстро, но перед сном еще подумал о своем
поведении и остался собой доволен, хотя с удивлением почувствовал, что
доволен не вполне. Кроме того, он всерьез беспокоился, не будет ли у
фройляйн Бюрстнер неприятностей из-за этого капитана.
2. СЛЕДСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ
К. сообщили по телефону, что на воскресенье назначено первое
предварительное следствие по его делу. Ему сказали, что его будут вызывать
на следствия регулярно; может быть, не каждую неделю, но все же довольно
часто. С одной стороны, все заинтересованы как можно быстрее закончить
процесс, но, с другой стороны, следствие должно вестись со всей возможной
тщательностью; однако ввиду напряжения, которого оно требует, допросы не
должны слишком затягиваться. Вот почему избрана процедура коротких, часто
следующих друг за другом допросов. Воскресный день назначен для допросов
ради того, чтобы не нарушать служебные обязанности К. Предполагается, что
он согласен с намеченной процедурой, в противном случае ему, поелику
возможно, постараются пойти навстречу. Например, допросы можно было бы
проводить и ночью, но, вероятно, по ночам у К. не совсем свежая голова. Во
всяком случае, если К. не возражает, решено пока что придерживаться
воскресного дня. Само собой понятно, что явка для него обязательна, об
этом и напоминать ему не стоит. Был назван номер дома, куда ему следовало
явиться; дом находился на отдаленной улице в предместье, где К. еще
никогда не бывал.
Выслушав это сообщение, К., не отвечая, повесил трубку; он сразу
решил, что в воскресенье пойдет туда; процесс начинался, предстояла
борьба, и этот первый допрос должен был стать последним.
Он в задумчивости стоял у телефона, когда сзади его окликнул
заместитель директора - ему надо было позвонить, а К. стоял на дороге.
- Плохие новости? - небрежно спросил заместитель вовсе не из
любопытства, а просто чтобы К. отошел от телефона.
- Нет, нет, - сказал К. - посторонившись, но не уходя.
Заместитель директора взял трубку и, ожидая соединения, сказал поверх
трубки:
- Один вопрос, господин К. Не окажете ли вы мне честь присоединиться
в воскресенье к нашей компании на моей яхте? Собирается большое общество,
наверно, будут и ваши знакомые, среди них, между прочим, и прокурор
Гастерер. Вы придете? Приходите непременно!
К. старался вникнуть в каждое слово заместителя директора. Для него
это было довольно важно, потому что приглашение заместителя директора, с
которым он не слишком ладил, означало попытку примирения с его стороны и
показывало, каким незаменимым человеком стал в банке К. и как ценил его
дружбу или по крайней мере его нейтральное, беспристрастное отношение
второй по значению чиновник банка. И хотя это приглашение было как бы
вскользь брошено поверх телефонной трубки, оно звучало несколько
заискивающе. Но К. надо было унизить заместителя директора еще больше, и
он сказал:
- Благодарю вас! К несчастью, в воскресенье я занят, у меня уже
назначена встреча.
- Жаль, - сказал заместитель директора и заговорил по телефону, его
как раз соединили.
Разговор был длинный, но К. по рассеянности остался стоять у
аппарата. И только когда заместитель дал отбой, он перепугался и, чтобы
хоть немного объяснить свое неуместное присутствие, сказал:
- Мне только что звонили, просили прийти в одно место, но забыли
сообщить, в какое время.
- А вы еще раз позвоните, - сказал заместитель директора.
- Да это неважно, - сказал К., тем самым сводя на нет свое и без того
нелепое объяснение.
Заместитель директора, уходя, бросил еще несколько фраз совсем о
другом. К. заставил себя ответить, но думал он в это время главным образом
о том, что лучше всего будет в воскресенье пойти по вызову к девяти утра,
так как по будням все судебные учреждения начинают работать именно в это
время.
Погода в воскресенье была плохая. К. чуть не проспал, он страшно
утомился, потому что до поздней ночи сидел в кафе, где завсегдатаи
устроили пирушку. Второпях, не давая себе времени обдумать и привести в
порядок все планы, составленные за неделю, он оделся и, не позавтракав,
помчался в указанное ему предместье. И хотя глазеть по сторонам времени не
было, но, как ни странно, он увидал по дороге всех трех чиновников,
причастных к его делу, - и Рабенштейнера, и Куллиха, и Каминера. Первые
два проехали мимо него в трамвае, а Каминер сидел на терраске кафе и как
раз в ту минуту, когда К. пробегал мимо, с любопытством перевесился через
перила. Наверно, все трое с удивлением смотрели, как бежит бегом их
начальник.
Из какого-то упрямства К. не пожелал ехать, ему была противна любая,
даже самая ничтожная причастность посторонних к его делам, не хотелось
пользоваться ничьими услугами и тем самым хотя бы в малейшей степени
посвящать кого-то в эту историю; и наконец, у него не было ни малейшей
охоты унизить себя перед следственной комиссией слишком большой
пунктуальностью. И все же он бежал бегом, чтобы по возможности явиться
